Буду твоим первым

Смахнув рукавом слёзы, я так же, пятясь спиной к двери, открыла замок и вышла в тихую ночь.

Я сама не осознавала, что творю, но была уверена, что убежать сейчас отсюда – самое лучшее решение.

Мне нужно домой, к отцу. Нужно задать ему все вопросы в лицо, глядя в глаза. Просить, почему меня так долго не искали… Я хотела убедиться, что Найк мне врал, потому что принять такую правду про родного отца было невозможно.

Он не мог, жертвуя мной, выбрать деньги. Не мог! Он признался бы в чём угодно, лишь бы меня спасти.

Я верила в это, хотела верить. И старалась не думать о Найке, не вспоминать, как его губы…

— Адель, — донёсся за спиной его голос. Я обернулась, снова вскинув пистолет, хотя прекрасно понимала, что это глупо – он не побежит за мной и даже не станет защищаться, если я вдруг решу перейти от угроз к действию. — Я просто хочу, чтобы ты знала, что... что... — он шумно вздохнул и устало провёл ладонью по лицу. — Мне будет тебя не хватать.

Его силуэт занимал весь дверной проём. Часть моей души, огромная её часть, рвалась к нему. Я так хотела его обнять, но другая часть твердила, что лучшее, что я могу сейчас сделать – это убежать. Разрубить этот чертов гордиев узел, что связал нас по какой-то нелепой иронии судьбы.

Он. Мне. Врал.

— Я действительно думал, что больше никого не смогу полюбить, но жизнь та ещё приколистка – дочь моего врага… Ну надо же... Береги себя, Адель. Пожалуйста.

— Да пошёл ты! — прокричала я, снова смахивая слёзы. — И не иди за мной, понял? Иначе я тебя пристрелю. И знай, тебя найдут. Найдут и посадят! Я всем расскажу, где ты прячешься. Ты влюбил меня в себя, воспользовался…

Я кричала всякие гадости, чтобы убедить себя, отвернуть. И кто-то другой бы не выдержал, но он просто провожал меня печальным взглядом, пока я не скрылась в густой чаще.

А потом я побежала к озеру по памяти. И где-то в глубине души надеялась, что никакой машины там нет. Что он обманул. Значит, он точно лжец, и жалеть его нечего, я всё сделала правильно. Но когда впереди показалась водная гладь, я осмотрелась по сторонам и увидела привязанный к ветке кусок белой простыни…

Сама не помню, как дошла до машины, скинула с кузова маскировочную сетку. Забралась в душный салон, села на водительское кресло. Даже включила навигатор. А потом… бросила пистолет на соседнее кресло и, уронив голову на скрещенные на руле руки, горько заплакала.

Часть 24

Я ехала до города несколько часов. К счастью, ночью было мало машин, и каким-то чудом мне удалось предотвратить столкновение. Учитывая, что половину пути я проплакала, ДТП стало бы оправданным исходом. Но, видимо, у меня действительно сильный ангел-хранитель, который оберегал меня всю дорогу до дома.

В коттеджный посёлок я приехала, когда уже практически рассвело, пропуска у меня, конечно, не было, но я опустила стекло и кивнула знакомому охраннику. Увидев меня, он обалдел, сразу же схватившись за рацию…

Я хотела только одного – лечь в свою постель и уснуть. Не раздеваясь, не снимая обувь. Просто уснуть. Желательно навсегда. Слишком уж длинным получился предыдущий день. Захочешь забыть – не сможешь.

Перед глазами постоянно стоял образ Найка в дверях лесной хибары, то, чем мы занимались, его дурацкое признание в любви...

А вдруг он все-таки не врал?

Вдруг?

Подъезжая к дому, я сначала решила, что словила галлюцинации – напротив стояла вереница разномастных машин. И люди – большое количество людей – стояли у ворот, трепались о чём-то, сжимая в руках бумажные стаканчики с кофе. Кто-то сидел на траве, кто-то, широко зевая, копался в телефоне.

"Стервятники", — мелькнула мысль, и едва я подумала об этом, как парень в бандане обернулся и, расширив до необъятных размеров глаза, едва не выронил из рук планшет.

— Это она!!!

Что тут началось! Сразу же вспыхнул прожектор, все повскакали со своих мест, начали включать диктофоны, микрофоны, наводить на меня объективы камер.

— Где вы были столько дней?

— Вас удерживали силой?

— Сколько их было?

— Вы знаете того, кто вас похитил?

— Какую сумму выкупа требовали с вашего отца?

— Вам удалось сбежать?

Вопросы сыпались на меня, словно крупа из продырявленного мешка, в приоткрытое окно мне тыкали микрофоны, ослепляя фотовспышками.

С едва слышным скрежетом в разные стороны разъехались ворота, и на улицу выбежали трое из охраны отца.

— Разошлись! Разошлись все! — рявкнул Рустем, грубо расталкивая народ от машины. — Дайте дорогу, я сказал!

Я всю жизнь ненавидела этого солдафона, начальника охраны, но сейчас была ему благодарна. Последнее, чего бы мне сейчас хотелось – это отвечать на тупые вопросы.

Я заехала во двор и, не дожидаясь, когда за мной закроются ворота, буквально вывалилась из салона и поплелась к дому. В спину мне до сих пор летели вопросы и щелчки затворов фотоаппаратов.

— Адель! Дочка! — отец вышел на порог в одном домашнем халате и как был, босой, сбежал по ступенькам и прижал меня к себе.

Он послал меня, Адель. Сказал, что ему плевать и на мои условия он не пойдет.

— Неужели ты дома! Поверить не могу! — он разжал медвежью хватку и отошёл на шаг назад, осматривая меня с головы до ног. — Ты в порядке? Нужен врач? Рустем! — рявкнул во всё горло. — Звони Горнаеву, пусть дует сюда. Живо!

— Не надо врача, я в порядке, — сухо проронила я и, обойдя недоумевающего отца, пошла в дом.

Меня накрыло апатией, казалось, что даже если мир возьмёт и перевернется – мне будет всё равно.

— Ты что, сбежала от него, да?

— Нет, он меня отпустил.

— В смысле – отпустил?! — семенил за спиной папа. — Вот так просто, спустя пять дней?

— А не надо было?

— Он что-то рассказывал тебе? — отец остановил меня и развернул к себе лицом. — Что-то говорил? Обо мне?

— Ничего он не говорил.

— То есть он держал тебя в каком-то подвале, и вы не общались?

— А тебя больше всего волнует наше общение и то, не узнала ли я чего-то лишнего?

Отец на секунду стушевался, пожевал нижнюю губу. Я ощутила, что от него пахнет алкоголем, красные глаза выдавали, что он долго не спал.

Мне было жаль его, но… но мне нужно было хорошо подумать.

— Давай завтра поговорим, ладно? Я очень хочу спать, — я освободилась от его рук и на автомате поплелась по лестнице наверх, в свою комнату.

Но отец и не подумал отставать: уцепившись крепкой ладонью за резные перила, поспешил следом:

— Он чем-то пичкал тебя? Наркотики? Транквилизаторы?

— Всё потом.

— Он хотя бы тебя кормил?

— Ну я же жива.

— Адель! — окликнул он меня уже у двери, я обернулась. Глаза отца были полны тревоги и… чего-то ещё такого... Опасного. Крупные ноздри ходили в такт тяжёлому дыханию. — Он… этот подонок, он... насиловал тебя?

Вместо ответа я вяло улыбнулась и закрылась в своей комнате. После тесноты лесной лачуги мой собственный дом казался огромным, холодным и чужим. Я больше не чувствовала себя здесь хозяйкой. Не чувствовала себя в безопасности.

А если он не врал, и мой отец на самом деле творит все эти жуткие вещи? А вдруг?!

Не снимая обуви, я легла прямо на покрывало, закрыла глаза. Мир плыл и качался, расплываясь под веками разноцветными пятнами, внутри всё болело и жгло. Где-то там, в районе грудной клетки...

— Как она? — раздался за дверью незнакомый мужской голос.

— Не знаю, она ничего не сказала.

— Совсем ничего?

— Совсем. Нам нужен Горнаев, пусть осмотрит её, и эта, мозгоправка, как её там…

— Ионова?

— Да, она. Вроде бы она лучший специалист по стрессовым ситуациям.

— У Адель шок, она может надолго замкнуться. Никто не знает, где она была, и что этот ублюдок с ней делал… Крепись, Муше́г.

— Если он хоть пальцем её… закопаю, — прошипел сквозь зубы отец.

Я улыбнулась, не открывая глаз. Улыбнулась невесело.