Буду твоим первым

— Да, не верю! Не верю! Это клевета! — меня уже конкретно трясло. Думать о том, что на совести твоего отца жизни людей, было невыносимо. — Компания отца – гигант, существует много лет, никто и никогда…

— Правда? — он сощурил глаза. — Ты же сама говорила, что не веришь жёлтой прессе. Ведь кое-что однажды просочилось, но это быстро замяли, убрав мешающих людей. И ты знала об этом. Может, не знала точно, но слышала, догадывалась и, как дочь, просто отказывалась верить. И я понимаю тебя, он твой отец, единственный родной человек, ты любишь его и знаешь совсем другим.

— Ни черта ты не понимаешь! Не твоего отца обвиняют в убийстве. Мой папа жёсткий человек, да, волевой, но убийство… Я не верю.

— Настолько жёсткий, что решил пожертвовать собственной дочерью, лишь бы не лишиться своих миллионов.

— Что ты имеешь в виду?

— Я забрал тебя из клуба, позвонил твоему отцу и выдвинул условие: он заявляет во всеуслышание – телевидение, СМИ, радио – что производимые им препараты полное фуфло, а я взамен отпускаю тебя. Целую и невидимую. И как ты думаешь, что сделал твой отец?

Я молчала, потому что боялась услышать ответ.

— Он послал меня, Адель, — ответил он с горечью в голосе. Снова сел на край кровати, устало потёр подушечками пальцев глаза. — Сказал, что ему плевать и на мои условия он не пойдёт. Прости, но это правда.

— Я не верю тебе, — я судорожно замотала головой. — Он не мог. Не мог так со мной... Папа любит меня.

— Он любит себя. Я звонил ему, угрожал, что сделаю тебе что-то плохое. Блефовал. Он ответил, что ему всё равно. Его больше волновало, как бы побыстрее уничтожить доказательства его махинаций, чем твоя жизнь. О тебе он не говорил вообще, его больше заботила собственная шкура. Как думаешь, почему тебя до сих пор не нашли? А я скажу: потому что в первые дни тебя никто не искал. Никто не знал, что ты пропала, ни одна живая душа.

— Ты врёшь….

— Ни одной статьи, ничего. Ему пришлось признаться, что ты пропала, только на следующий день после дня рождения, потому что скрывать стало сложно, стали появляться вопросы у твоих друзей, тебя все потеряли. И знаешь, что самое гадкое – ищет он не тебя, а меня. Чтобы убрать.

— Нет, нет, нет! — я продолжала качать головой как заведённая. Обняла плечи руками, потому что внезапно стало холодно. — Он не мог так… А если бы ты действительно бил меня, насиловал, мучил? Он же не знает, что ты ничего этого не делаешь.

— Не знает, — он поднялся и, подойдя, попытался обнять, но я отошла, прижавшись спиной к стене. — Прости, что тебе пришлось услышать это всё, пройти через такое, но я не мог иначе, понимаешь? Это был единственный способ спасти тысячи жизней. Чтобы люди не теряли своих близких. Я должен был остановить этот адский конвейер! Я думал, что он, как отец, сразу пойдет на мои условия и вскинет белый флаг, ведь у меня его дочь. Но оказалось, его миллионы ему дороже.

— Ты же понимал, что тебя найдут и посадят, когда задумывал это всё, — прорычала я. — Ты смертник?

— Конечно, понимал, но я не мог жить с этим. Думать о том, что кто-то может пичкать этими таблетками своих детей. Я знал, что меня посадят, а может, ещё хуже, но иначе поступить не мог. Не мог, понимаешь? Ради Веры, ради других… Пожалуйста, не плачь.

Я даже не замечала, как по щекам льются слёзы. Он обнял меня – осторожно, едва касаясь, и я его не оттолкнула. Просто стояла и плакала, пытаясь переварить услышанное.

Мой отец, человек, который меня растил, убийца? Так просто променял меня, родную дочь, на свою карьеру? Он же действительно не знал, что никто меня тут не обижает. Как он мог?

И этот моралист-святоша… если всё, сказанное им, правда, неужели он не понимал, куда лезет? Во что и к кому? Кто он – и кто мой отец!

Стоило только подумать о том, что всё так и есть на самом деле, как слёзы начинали буквально душить. Я не могла поверить в это, не хотела, хотя в глубине души чувствовала, что он не лжёт.

Отец способен на такое. Да. Он мог. Но как же сложно было это принять. Невозможно.

— Ты не должна жить во всём этом, Адель, — прошептал он, прислонившись своим лбом к моему. — Не должна, понимаешь? Ты не такая. Ты добрая, чистая, открытая и пока ещё совсем неиспорченная. Я даже представить не мог, что у такого человека, как он, может быть такая дочь. Я думал, что время, проведённое здесь с тобой, покажется сущим адом, судя по тому, какое у меня было о тебе представление, но вышло…

— Что вышло? — я шмыгнула носом, накручивая себя всё больше.

— Я влюбился, — он пожал плечами. — Не думал, что подобное когда-нибудь ещё будет возможно, не верил. Да ещё в кого! Мажорка! — он улыбнулся, а я стояла и буквально захлёбывалась слезами. — Он твой отец, и ты будешь на его стороне, я это осознаю, но пожалуйста, не считай меня последней сволочью. У меня правда не было выбора. Может, мой план откровенно гнилой, но я должен был хотя бы попробовать.

В прихожей снова зазвонил телефон, и этот звук показался мне до ужаса зловещим. Найк даже не пошевелился.

— То есть ты попробовал, понял, что не получается, отец не ведётся на твою провокацию, и сменил тактику? — нервы звенели словно струны, я сама уже не понимала, где правда, а где вымысел. — Ты решил влюбить меня в себя, затащить в постель, переманив тем самым на свою сторону? Так?! Чтобы я играла с тобой против своего же отца! Чтобы не сдала тебя!

— Что ты несёшь? — ужас в его голосе был вполне искренним. — Ты сама себя слышишь?

— Это ты себя не слышишь! — я оттолкнула его и, скинув простынь, начала искать в темноте свои вещи. — Ты украл человека! Оклеветал моего отца! Ты больной, хоть и притворяешься благодетелем. Я не верю тебе, понял? — выплюнула я, судорожно натягивая джинсы. — Откуда я знаю, что ты меня не убьешь? Вот откуда?!

— Адель, успокойся, слышишь? У тебя истерика, — он стоял, вытянув руки ладонями вперёд, успокаивая меня как умалишённую. — Я не виню тебя, понимаю твою реакцию. Просто тебе нужно переварить это всё, успокоиться…

— Хрен там я успокоюсь, понял? — заорала я. — Я сейчас уеду домой, и ты меня не остановишь. Только попробуй, — я вытянула руку с пистолетом, который выпал из его брюк. Я знала, что в этот раз магазин был полон.

Пятясь назад, удерживая его на мушке, я вошла в прихожую и, присев на корточки, начала шарить свободной рукой, разыскивая его сумку.

— Где ключи от машины?

— Адель!

— Где, мать твою, эти долбаные ключи? — я сняла пистолет с предохранителя и снова навела на него дуло. — В этот раз я не промахнусь, поверь.

— Ключи в кармашке, — ровно ответил он, кивнув головой. Казалось, он совсем меня не боится, по крайней мере ничем этого не выдавал. Чем злил ещё сильнее. Мне было бы лучше, если бы он угрожал мне, сыпал проклятиями, но не вот так… — Я сам хотел отпустить тебя утром.

— Неправда.

— Правда. Всё зашло слишком далеко, я больше не мог так с тобой поступать. Я же вижу, как тебе сложно быть здесь без всего того, к чему ты привыкла.

— Я не верю тебе. Ты врёшь, как врал всегда, — я всё-таки нашла эти дурацкие ключи и, сжав их в кулаке, выпрямилась, не опуская пистолета. Слёзы застилали лицо, но рука, на удивление, не дрожала. — Где стоит машина?

— Недалеко от озера. Дорога проходит только здесь и там, больше дорог поблизости нигде нет. Увидишь, я повесил белый платок на куст можжевельника, чтобы быстро сориентироваться в темноте, если вдруг что…

— Снова врёшь? Там какая-то ловушка?

— Мне жаль, что ты мне не веришь, — он сказал это так… Я шумно шмыгнула носом и подцепила с подоконника фонарь. — Тебя проводить? Очень темно.

— Сама найду, — я специально отвечала резко, чтобы ни на секунду не позволить себе расклеиться. И не смотрела ему в глаза по этой же причине.

— Там стоит навигатор, пользоваться им очень просто: введёшь нужный адрес…

— Я знаю, как пользоваться навигатором! — резко оборвала его я. — И водительские права у меня тоже есть!