Скажи

И Марина пойдёт его искать. Наверняка пойдёт. А Влад услужливо подскажет ей, где начать поиски.

Как же не вовремя, чёрт возьми.

Раздражение лизнуло затылок, мерзко и липко, и Егор едва сдержал желание закатить глаза. Только сжал губы и снова глянул на девушку перед собой.

– С какого перепугу? – ледяной голос ударяется о распахнутые глаза и приоткрытые губы. Словно бы она хотела что-то ответить, но потом резко передумала. Не решилась. – Полгода не скучала, а тут вдруг что-то в голову ударило?

– Нет! – воскликнула Настя, зачем-то делая шаг к нему навстречу, теребя пальцами края длинных рукавов мешковатого белого свитера. – Я скучала всё то время, что мы были порознь.

– Как мило, – растянул губы в фальшиво-дружелюбной улыбке и прищурил глаза. – Только вот между нами всё закончилось полгода назад и не намечалось вновь, поэтому я просто спрошу: на кой ты приехала?

Голос ледяной, и он пробирал девушку практически до костей. Иначе Егор не мог объяснить, почему она так сжалась и была, наверное, готова испариться на том самом месте.

И ладно. Лишь бы больше не делала шагов, сокращающих расстояние между ними. Это коробило и взращивало желание отходить. А он едва боролся с ним, вынуждая себя стоять на месте.

– У отца командировка, и я подумала, что это прекрасный шанс…

– Помозолить мои очи? – выплюнул юноша.

– Увидеть тебя, – закончила девушка, глядя на него с вновь разгоревшейся надеждой в воинственном взгляде.

– Не понимаю, почему ты решила, что это хорошая идея.

Она снова запнулась, кусая губу, на которую толстым слоем был нанесён розоватый блеск. Егор невольно вспомнил его неприятный вкус и скривил рот, отводя взгляд. Возвращая его к глазам девушки только через несколько секунд. Тёмно-карие радужки с каждым мгновением всё сильнее теряли былую решимость.

Это выглядело забавно, поэтому Егор зачем-то добавил:

– И что я захочу тебя увидеть.

Она молчала. Подняла глаза и смотрела на него взглядом брошенного щенка. Брошенной девушки. Егору показалось, что они блеснули набежавшими слезами в ярком свете потолочных ламп.

И чёрт, пусть это будут не слёзы. Рембез не любил слёзы. Но её настойчивость слишком сильно била ему по мозгам. Слишком, мать его, сильно.

Он не хотел в этом разбираться, поэтому лишь наклонил голову, продолжая всматриваться в знакомое лицо, убеждая себя в правильности собственных слов. Она практически не поменялась. Все черты абсолютно те же. Ему даже стало досадно от того, что он помнил каждую из них так хорошо.

Но видимо, знакомые лица просто очень глубоко въедались в его память.

– Как ты вообще сюда попала?

– Списалась заранее с твоими одноклассницами. Они сказали, что сегодня ты будешь здесь. Привели меня в этот кабинет, – голос такой, словно она говорит вполне себе обыденные вещи. Словно ничего странного в её действиях нет. Это бесило.

И тут – смазанная мысль.

Так вот, о каких девчонках говорил Влад.

Злость расплескалась ещё сильнее. Обдавая внутренние стенки своей кипящей сущностью. Вынуждая кипеть и Егора тоже. Захотелось хорошенько выругаться. Вслух. Не сдерживаясь, не тормозя на крутых поворотах, не сглаживая.

– Надо же.

Настя молчала.

Соизмерил расстояние между ними. Метра два, не меньше. Однако этого всё равно было мало, слишком мало, и Егору вновь захотелось отойти ещё на пару шагов назад. Чтоб уж наверняка не чувствовать её, такую чужую, настолько рядом. Непозволительно рядом.

Два метра никогда не казались ему таким маленьким расстоянием, каким казались сейчас.

Молчание напрягало, и раздражение отдалось покалыванием в кончиках пальцев, сжимающих собственные предплечья. Когда он понял, что она не сможет выдавить из себя ни слова, вновь заговорил. Тихо-тихо и спокойно, справляясь с нарастающей внутри злостью.

– Тебе не стоило приезжать. Если честно, я не понимаю, зачем ты это сделала. Я просил тебя ещё тогда о том, чтобы ты не искала со мной встреч. И не устраивала их. К тому же, у меня есть любимая девушка. И это не ты.

И в ней вдруг будто бы что-то щёлкнуло после его последних слов. Потому что карие глаза прищурились – совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы он заметил. Она опустила взгляд на пару секунд и продолжала молчать. Егор закатил глаза, снова вздыхая и чувствуя, как клокочет собственный гнев. Танцует чечётку на самом краю пропасти. И когда сорвётся в неё – вместе с ней в эту же бездну улетит и весь его хвалёный самоконтроль.

– Ладно, – тонкий голос вынудил вновь взглянуть на девушку. – Ладно, я уйду.

Наблюдает, как она смотрит на него. Опять решительно, снизу вверх, приподняв подбородок. Только вот этот жест даже на толику не напоминал выученное вдоль и поперёк движение совсем другого человека. Потом карий взгляд сползает с его лица. Скользит по кабинету и останавливается на чём-то правее его плеча. Застывает на несколько секунд, а затем снова быстрой молнией упирается в его глаза. И уголки губ едва заметно ползут вверх. Он не успевает понять, почему, ведь Настя опять говорит.

– Ладно. Я уйду. Но…

И делает быстрый шаг к нему. Быстрый, ещё один, и ещё. Второй, третий, четвёртый, и Егор не успевает среагировать. Не успевает отшатнуться, отойти, остановить, потому что через пару секунд то мизерное расстояние в два метра между ними вдруг слишком резко сокращается до ничтожных пятнадцати сантиметров. Тело будто парализовало от неожиданности. Разве что брови ползут вверх в немом удивлении, и что-то внутри него, большое, растущее и булькающее, хочет вытолкнуть эту девушку из его такого драгоценного личного пространства.

А девушка снова говорит:

– …могу я кое-что сделать? На прощание.

И в его губы вдруг врезается чужой рот. Такой непривычный, чуждый, навязчивый, не Маринин рот, а оттого – омерзительный. Омерзительно было ощущать чужие губы на своих губах. Чужие, даже несмотря на то, что он слабо помнил эти губы. И – чёрт – влажный чужой язык, скользнувший по его нижней губе. Он смотрел на подрагивающие, опущенные, густо накрашенные ресницы Насти и искренне не понимал, почему он… стоит.

Какого чёрта он стоит, позволяя ей…

Твою мать.

Злость бьёт в голову слишком сильно. Ладони, сложенные на груди, прижатые её грудью, резко вырываются из-под мягкой материи белого свитера, и пальцы впиваются в её плечи, буквально отшвыривая от себя чужое тело. На расстояние вытянутой руки, пока наливающийся лютой яростью взгляд всматривается в растерянные глаза, наполняющиеся испугом. С каждой секундой – всё сильнее. И она будто бы начинает жалеть, что сделала это.

Поздно, идиотка.

Раньше нужно было думать.

На влажные губы, по которым только что скользил чужой язык, ложится прохлада помещения.

– Какого хера это было? – почти ласково. Тихо, с поблёскивающей на дне интонации угрозой.

Девушка сжалась ещё сильнее, прижав руки к груди, и смотрела на него большими распахнутыми глазами. Он продолжал стискивать её плечи и знал, что ей было неприятно, но не мог заставить себя сбавить напор. Ему хотелось её придушить. Или трясти до потери памяти, чтобы мозги встали на место в глупой голове.

Злость всё клокотала в мозгу, билась о стенки, словно набатом, и каждая секунда сильнее приближала его к той точке, которая обычно зовётся конечной.

После неё – либо всё, либо ничего.

– Какого, я спрашиваю? – шипение сквозь зубы.

Руки оттолкнули от себя лёгкое тело, и Настя поспешно отстранилась, кусая губы.

– Я не могу тебя забыть, – дрожащий голос касается сознания, вызывая новую порцию ярости. Последние остатки самоконтроля неизбежно шли к самому дну.

– Уходи. Пожалуйста, уходи. Чего ты добиваешься? Не привяжешь ты меня к себе, понимаешь или нет? Я говорил сотню раз.

– Но…

Взрыв.

Та самая конечка.

– Уходи отсюда! – рёв. – Уходи, уезжай отсюда к чертям собачьим, Настя!