Страница 23 из 87
А потом… потом мамы не стало.
И первый привод у Федьки случился...
Он сынка шишки той избил.
Сильно.
Челюсть ему сломал.
Глава 17
Быстро брат вырос.
Когда с Федей начались первые изменения и проблемы, надломилось в нем что-то. В его возрасте все через край. Он этим соревнованием бредил. Все шансы на победу были.
А дальше с его данными перспективы открывались заоблачные. Но не допустили его. Мало того, сделали так, что больше у Феди возможности участвовать не было.
Замкнулся в себе. Начал школу прогуливать.
Закрутилось одно с другим, я в бреду была после маминой смерти, а в один день проснулась и брата своего не узнала.
Вырос. Возмужал. Злым стал. Опасным. В боях начал принимать участие.
Я не заметила, когда мой Федя связался с местными отморозками, слишком увлеклась решением насущных проблем.
Пока оплатила все, пока разобралась со всеми инстанциями, борясь за нашу скромненькую двухкомнатную квартирку, поняла, что потеряла главное.
Нет больше моего Феденьки, который в детстве приходил во время непогоды за окном и просил рассказать ему сказку, нет братика, чьи щечки я целовала поутру и щипала пухлолицего сорванца.
Загрубел. Чужим стал.
Федор Елецкий. Когда-то послушный одаренный подросток, подающий большие надежды, стал хулиганом, с которым я бы в темном проулке испугалась встретиться не будь его сестрой, потому что он вошел в круг местной гопоты.
Гопоты, которая однажды решила прессануть Хакера, а он их главаря вкатал кулаками в асфальт так, что закончилась эта драка для одного в неотложке, а для второго очередным приводом в полицию.
Так брат стал ходячим вызовом обществу. Наглющим. Отвязным.
Его имя становится нарицательным, и я ничегошеньки не могу с этим поделать…
Сглатываю и продолжаю смотреть на замершего в коридоре Федю.
– Что молчишь, Кнопка? – тихий голос и брат в ярости сверкает линзами очков, демонстративно кривя рот и чавкая жвачкой, двигаясь на меня.
С каждом шагом он продавливает пространство, наполняя его своей темной энергетикой, готовый к бою, он не спускает ничего.
А я смотрю-смотрю на него и все четче понимаю, что не знаю этого широкоплечего разгильдяя с пирсингом в брови и страшной татуировкой, набитой на груди.
Да, да… Недавно увидела его без майки и остолбенела… когда заметила на литой мужественной грудной клетке странный рисунок с оскаленной злой мордой.
– А что мне сказать, Федя? – мой голос сегодня не звенит недовольством. Я устала. День измотал меня и душу мою вывернуло наизнанку.
Прикрываю глаза, морщусь, пытаюсь скинуть наваждение.
Все не могу забыть свою встречу с миллиардером, его пальцы на моей коже, которые пометили меня, поставив огненное тавро.
Все это для меня слишком…
И это только начало. Потому что в ледяных глазах Димитрия был мой приговор.
Этот мужчина не будет церемониться.
И я чувствую, что чем-то его заинтересовала. Может, зашуганностью, неопытностью. Смятением. Не знаю. Но даже от мысли о нем дрожу и истома наполняет внутренности предвкушением…
– Кать, что случилось?!
Открываю глаза и понимаю, что сижу на полу, подогнув под себя ноги, а брат, быстро приблизившись, неожиданно приседает на корточки, просканировав меня взглядом.
Смотрю в лицо своего разгильдяя на темные брови, что сошлись на переносице, и просто подрываюсь, хватаюсь за широкие плечи, на ощупь напоминающие гранит, соединяю руки и сильно обнимаю его за шею.
– Катя…
Федор замирает на миг, каменеет, не любит он такого, но странным образом не отталкивает, как-то осторожно кладет горячую ладонь мне на спину и немного похлопывает, словно успокоить хочет.
Несвойственно ему. Непривычно. Обычно мы словами швыряемся, как кинжалами.
– Систер, говори как есть, что стряслось у тебя?
Отнимает мои руки от себя и опять в лицо смотрит своими умными темно-серыми антрацитовыми глазами.
Сердце кровью обливается, Федю сейчас вижу из прошлого. Такого понятливого, надежного. Того, кто всегда рядом.
Улыбаюсь, пытаясь отогнать плохое предчувствие.
Не готова я брату рассказать, в какое гадство вляпалась.
С его характером, что он может сделать?!
Боюсь даже предположить.
Некому за нас заступиться. Мы – никто. Сироты без связей и денег, висящие на волоске.
Брат, узнав, кто и что мне сегодня сказал, может нарубить дров.
А я… я не хочу этого.
– Просто устала ждать тебя, беспокоиться. Ты мне душу рвешь. Каждый раз боюсь, что позвонят и скажут, что Федор Владимирович Елецкий вляпался так, что тебя не спасти…
Фыркает, но молчит. Видит мою слабость. Цапаемся мы, когда я в ударе, а когда сломлена, брат не станет добивать.
Он по своим понятиям чести живет.
– Меня спасать не нужно, Елецкая! Я задолбался тебе пояснять. Живи для себя. А я сам. Бабло зарабатываю. В дом все приношу. Не бедствуем. Что тебе еще нужно?!
– Не нужны нам такие деньги!
– Какие такие?!
– Нечестным путем заработанные!
Ржет и зубами белоснежными сверкает. Обаятельный гад. Все девчонки его уже, а что дальше будет?!
– Ты историю про Робин Гуда хорошо знаешь? Его типа героем считают.
– Федя!
– А что?! Взламывать систему и заставлять толстосумов помогать приютам – согласись, неплохая задумка. Сами они фиг что и кому отдадут...
Выдыхаю рвано. Голова болит, как будто вокруг неё железный прут обернули и методично сжимают. Веки закрываются.
Федя вдруг по волосам моим проводит.
– Систер, ты не из-за меня сейчас в таком состоянии. Не переводи стрелки. Пульс у тебя учащен, зрачки расширены, испарина на лбу. Что скрываешь?
– Дедукция, Ватсон?!
– Наблюдательность. Что у тебя?
Смотрю на брата и, наконец, разлепляю губы, пытаюсь найти правильные слова...
– Федь. У меня серьезные новости. Мне сегодня сделали предложение…
– Руки и сердца? – подкалывает, скалясь, как хищник.
– Елецкий!
– Ладно, тогда... – смотрит на меня зловеще как-то, и окончание фразы, как предсказание, заставляет вздрогнуть всем телом:
– Или... жизни и смерти?
Меня, скорее, на смерть ведут, связанную по рукам и ногам, но насколько близок он к истине я, конечно, не говорю.
Поднимается с корточек, мне помогает, проходится по комнате, рассматривает квартиру на предмет возможных изменений.
Федька у меня странноватый, способный фиксировать расположение любых предметов и замечать малейшие недочеты.
Фотографическая память. Он цифры запоминает так, словно ему в мозг вживили процессор.
Иногда я его совсем не понимаю. Он на своей волне, в своем мире.
– Предложение по работе у меня. К нам новый босс на завод приехал, языка не знает и выбрал меня в помощницы.
Говорю твердо, по-деловому, утаиваю свое смятение и детали беседы с Димитрием.
Федька быстро разворачивается.
– Дела… Это что, тот миллиардер?! Имя еще странное – Димитрий.
– Ого, Елецкий, ты откуда знаешь? Я думала, что ты дальше компа своего ничего не видишь.
– Да у нас из утюгов уже новость эта прет, еще бы не знать! Ну че сказать, класс, английский твой пригодился, – пожимает мощными плечами, голос звучит безалаберно как-то, но глаза слишком прицельно рассматривают мою фигуру.
– Тебя вроде поздравлять надо, а ты выглядишь, как на поминки собралась.
Замолкает на секунду и руки на груди складывает, заставляя мышцы бугриться и проявляться.
Федька у меня красавец, совсем на ботаника не похож, может, потому что в детстве мама его в секцию айкидо отдала.
Да и он до недавних пор практиковал догмат – “В здоровом теле здоровый дух”. И частенько, когда особо сложная задачка не получалась, принимался отжиматься, ненужные мысли из головы выбивал тренировками.
И самое интересное, что после часовых силовых занятий по измождению собственного тела, подтягиваясь и делая жим лежа, он, оказывается, не переставая прикидывал решения.