Страница 22 из 87
Нарядная, элегантная, светящаяся за секунду поникла вся, словно из нее воздух выкачали.
Не выдерживаю, подхожу, сразу недоброе почуяв. Атмосфера в доме изменилась. Радость словно насосом высосали и воздух стал неожиданно спертым, душным.
– Твари… какие же твари, – уронив трубку на пол, прошептала мать, почти неслышно, но я все же уловила.
– Мам, что случилось?! – схватила ее за манжет, а она на меня невидящим взглядом смотрит, на глазах синеет да за сердце хватается, неуклюже назад заваливается.
Едва ее ловлю, сама чуть не падаю.
– Мамааа! – крик раздается сиреной.
Меня от шока парализует. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Потерялась я тогда. Не знала, что делать. Впервые такое видела.
– Че за крик?!
Федька пулей из спальни выскочил в сорочке нараспашку. На широкой груди уже поросль темная видна и кубики пресса девичий взгляд приковывают.
Высокий, плечи еще угловаты, но он едва в наш узкий дверной проем проходит. Я рядом с ним Кнопка. Так он меня в последнее время и называет. Вымахал братец за метр девяносто.
– Твою за ногу! – бросает резко, споткнувшись на нас цепким графитовым взглядом.
В секунду оценил ситуацию. Реакции четкие. К нам ринулся, маму, как пушинку, на руки схватил, на диван уложил, ноги ей поднял, подушку подставляя.
Действовал быстро, выверенно, без паники.
– Катька! Не стой столбом! Конечности разминай!
Пока я глазами хлопала, на кухню ломанулся, вернулся через секунду уже со стаканом воды. Мать облил. Она потихоньку в себя приходить стала.
– Очнись!
Шикнул на меня.
Брат оперативно в скорую звонить стал, пока я в ступоре находилась, застыв изваянием.
Впервые такое с мамой, и я перепугалась страшно.
– Не нужно скорой, Федя!
Голос Ирина Владимировна подала неожиданно властный. Она так иногда говорила с нами, заставляла себя слышать и подчиняться.
– Мам! Как это не нужно?! Я звоню уже!
Отвечает брат, резко разворошив тщательно уложенные по случаю поездки волосы, вернув им обычный растрепанный вид.
– Не звони. Отпустило меня.
– Пусть приедут! Осмотрят тебя! – вторит брат растерянно как-то, но мама строго повторяет:
– Положи трубку, Федор! Поговорить надо. Я в норме!
Федька ее послушался. Безропотно.
А потом…
Потом убивался. Когда мамы не стало. Корил себя. Говорил, что если бы приехали врачи, может, и заметили бы неполадки с сердцем…
Это “может быть” подкосило.
Как я его ни убеждала, что мы всего лишь люди. Кто же знал тогда, как оно будет…
Но он приговорил себя...
А я вот думаю, что, может, не случись того чертового звонка, и она жива бы осталась.
Много всего тогда думала на скромных похоронах.
Но это все потом, спустя время.
А тогда я держала маму за холодные пальцы и заглядывала в бледное лицо с болезненно блестящими обеспокоенными серыми глазами.
– Что случилось? Кто звонил? Что сказали?
Резко пройдясь по комнате, спросил брат, и в лице решимость проскользнула.
Страшная решимость защищать своих женщин. Кулаки огромные сжал.
Он вместо отца – мужчина в доме.
Уже тогда сложный. Резкий, но надежный.
И брат всегда был особенным…
Гениальность — ведь это тоже отхождение от нормы, только со знаком плюс.
Федька, когда под стол пешком ходил, мог не только считать...
Мама случайно заметила. Когда они пальчики загибали. Начала немного заниматься, писать на листке простые уравнения.
Не верила поначалу…
А потом наш гений сам начал решения выписывать.
Повзрослев, увлекся алгоритмами, попросил компьютер. И мама ему на всю премию свою купила ноутбук. Не поскупилась на сына.
Как-то он сам по себе прогрессировал.
Как и все гении, наверное, в школе немного проблемный, характер… сложный и контакт с ним всегда тяжело найти.
А однажды на очередную лекцию учительницы на тему “как себя нужно вести” ответил, что скучно ему вместе со всеми материал проходить. Он его проглатывает, пока остальные топчутся на месте, и указал на ошибку в решении задачи на доске.
Невзлюбили его.
За непокорность, за категоричность, неумение прогибаться и подстраиваться.
А однажды в школу маму позвали, и психолог сказал, что Федор онлайн-тест на гениальность сдал, но за этим ничего не последовало.
Его гнобили.
Это тоже я потом поняла. Он слишком ярко дал понять, что больше всех сечет в предметах.
Этого не любят.
Не оправдываю его. Но к любым детям нужно подход находить. В том и учитель...
В Древнем Риме, например, догмат был, что учить каждый может, а вот звание “Учитель” – заслужить еще нужно.
В нашей школе “Макаренко” не было, чтобы суметь проблемную личность раскрыть.
– Федя! Не звони, – Ирина Владимировна голос опять повысила, – мне с тобой поговорить нужно!
– Мам, не томи, что стряслось-то?
Брат к матери подался и за руку ее взял, телефон отложил.
Эту слабость он себе, наверное, никогда не простит…
Я же смотрела на то, как пальцы мамы исчезают в огромной лапище брата.
– Директор школы Максим Сергеевич лично звонил.
Она ноготками неосознанно в его руку впивается и на Федьку смотрит. А в глазах…
В ее бездонных любящих глазах такая тоска с болью перемешивается, что мне страшно становится.
Знала. Она знала, что удара в спину Федя не простит. Он с тяжелым характером.
– Мать, руби уже, чего ждешь?!
Голос брата наполнен решимостью.
– Федя… Федечка, ты присядь, сынок, – неожиданно мягкая просьба и брат сразу же рядом с матерью падает как подкошенный.
– Ты мне сейчас, сыночек, скажи. Ты ведь честно выиграл, правда?!
Елецкий резко глаза прищуривает. Опасно как-то. Подбирается и бросает коротко:
– Что за херня, мам?! Конечно! Что там стряслось?!
– Тебя дисквалифицировали, сын. Говорят, ты подтасовал результаты… что систему школьную взломал, серверы какие-то...
Ее голос дрожит и сипит, из уголков глаз слезы капают.
А Федька с каждым словом бледнеет и глаза только на остром лице блестят, а в них… там шторм поднимается.
Именно в эту секунду что-то в брате сломалось.
Мечты его, надежды… вера…
Все порушилось.
– Бред какой! Я бы никогда!
– Они… больше ни на какие конкурсы тебя не пустят. Пометка в личное дело поставлена… и… нам нужно быть благодарными, что тебя не отчисляют, скандал области не нужен. Говорят, посадить могут.
– Как интересно... – голос брата меняется, глухим становится, а я смотрю на него и у меня озноб по коже.
Что-то темное в нем голову поднимает, опасное.
– Значит, злостный хакер вскрыл систему...
– Бред это! – взвизгиваю, негодование мое наружу льется. – Не мог наш Федька, не мог! Разбираться нужно! По инстанциям ходить! Виновных искать!
Ногой топаю, пока мама тихо плачет, осознавая, что Федьку подбили. С особой жестокостью лишили шанса на будущее.
Мешал он. Мозгами его не обойти, остается только втемную...
– Умно сыграли. Дисквалификация – крест на дальнейшем участии в подобных конкурсах и гранта на обучение не видать…
Федя словно мысли вслух проговаривает.
Специально было все сделано в последний момент. Чтобы мы никому строчить жалобы не успели.
Это я сейчас понимаю. А тогда…
– Значит, Каримову победу отдали…
Спокойный голос брата кажется в погрузившейся в тишину комнате чем-то инородным, ледяным.
Вычислил вмиг “кто и зачем”…
Трезвость ума не потерял.
Он мне в ту секунду, когда его жизнь рухнула, показался неожиданно взрослым и… застывшим.
Ничего больше он нам тогда не сказал. Сурово сдвинул брови. Ушел в свою комнату. Закрылся. Не вышел ни на обед, ни на ужин.
А мать стояла у двери время от времени, платок к губам прижимала и тихо плакала.