Страница 26 из 45
Ближе к полуночи конкурсы заканчиваются, и мне хочется закричать: «Аллилуйя!».
Где они только нашли этого ведущего? Он, что на батарейках? Человек не может столько говорить и излучать энергии.
Когда народ кричит в очередной раз: «Горько!», я готова биться головой об стол.
Считаете, я уже слишком стара для таких тусовок?
Где то прекрасное время, когда ты мог с тусовки ехать на пары, потом опять на тусовку, а потом на экзамен?
Да, несмотря на пуританское воспитание, и у меня бывали такие эпизоды в студенческие годы. К слову, в то время я встречалась с Никитой, а он был любителем вечеринок. И, разумеется, таскал меня с собой. Сейчас таких подвигов мне не повторить. Ноги от каблуков ноют, из причёски хочется вытащить все шпильки, что выпиваются в голову, а макияж — смыть, как и эти дурацкие накладные ресницы. Клянусь, мне тяжело держать глаза открытыми под их тяжестью!
Наступает время диких танцев. Знаете, когда уже все не просто под шафе, а конкретно в хлам.
Я зорко наблюдаю за выходом.
Хотите знать, почему? Потому что уходить первыми совсем уж неприлично, а вот после кого-то можно и скрыться под шумок.
— Устала? — зевая, спрашивает Сева.
Он в руке покачивает бокал с шампанским, но не пьёт. Амурский вообще за весь вечер выпил всего пару бокалов. Не то чтобы я заливала за воротник.
Алкоголь на меня действует, как сыворотка правды. А учитывая, моё последнее время взведенное (читать как: возбужденное) состояние, это чревато дурными последствиями.
— Есть такое, а ты?
— Тоже, — прикрыв глаза, сонно отвечает.
— Наконец! — радостно вскрикиваю, отчего Амурский подпрыгивает, отрывая глаза.
Первыми этот праздник жизни покидают родственники жениха. Пожилая женщина с мужчиной выходят из банкетного зала. Не проходит и десяти секунд, как за ними исчезает еще несколько человек.
— Можно идти в номер, — довольно лыбясь, воркочу.
— Ждёшь не дождёшься, чтобы остаться со мной наедине, Горошек? — криво ухмыльнувшись, спрашивает Сева.
— Двигай к выходу, Амурский, пока нас не спохватились, — ворчу, закатывая глаза.
Поднявшись, мы аккуратно пробираемся к выходу. Нам везёт, и мы не встречаем маму или папу на пути. Отец, должно быть, представил Севу даже персоналу. Не удивлюсь, если он его исподтишка сфоткал и своим друзьям разослал.
Ввалившись в номер, первым делом сбрасываю каблуки, достаю несколько шпилек из причёски, кидаю их на столик и падаю в кресло.
— Боже мой, какое блаженство! — вытянув ноги и поиграв пальцами, стону.
Сева кидает пиджак на кресло и расстегивает несколько пуговиц на рубашке. После чего пристраивается в кресле напротив.
— И не говори, — хмыкает. — Сильно болят? — кивком головы указывает на мои ноги.
— Если по шкале от одного до десяти, — задумчиво стукаю указательным пальцем по подбородку, — тогда сто. Мне, похоже, нужны новые ноги, — мрачно заключаю.
Сева вдруг наклоняется, совершенно бесцеремонно хватает мои ноги и кладет их себе на колени. Я уже хочу возмутиться, как он принимается делать массаж.
Боже правый, это восхитительно!
— Ты так думаешь? — самодовольно ухмыляется.
Проклятье! Я это вслух сказала?
— Эти руки ещё не то могут.
Ну разумеется. Все мы слышали, что эти руки могут. И скорее всего не только они.
Черт побери, о чем я вообще думаю?
— Амурский, не порть момент.
— Как угодно, моя госпожа.
Ладно, я готова поклоняться этим рукам. Они у него волшебные. Сева будто знает, где болит. Нажимает на нужные точки, и боль потихоньку отступает.
Не знаю, сколько это продолжается, но когда рука Сева трижды ненавязчиво поднимается вверх по ноге, а на четвертый нагло проскальзывает в разрез платья, добираясь до резинки чулков, я резко дергаю ногой и тут же их спускаю.
Амурский охнув, хватается за живот.
— Нет так нет, пампушка. Зачем же сразу ногой в живот? — сдавленно хрипит.
— Чтоб руки не распускал, — фыркаю, но тут же виновато спрашиваю, — сильно больно?
— Пройдёт, — потирает ушибленное место. — Иди в душ, пампушка, не вводи в искушение.
— Как будто тебя нужно в него вводить!
Схватив пижаму, что утром бросила на кровать, ухожу купаться. Банные процедуры у меня занимают целую вечность. В какой-то момент я слышу шум за дверью и разговоры.
Прислушиваюсь, но из-за душа ничего не слышу. Закрутив кран, опять прислушиваюсь, но до меня доносится только стук двери.
Странно…
Может, мама приходила? Или же кто-то из персонала?
Пожав плечами, включаю воду и принимаюсь дальше отмывать голову от лака.
Выйдя, застаю Амурского уже в кровати в одних боксерах. Он выглядит озадаченным и даже меня не замечает, настолько погружен в свои мысли.
— Кто-то приходил?
— Что? — переспрашивает, украдкой бросив на меня нервный взгляд.
Что с ним такое?
— Спрашиваю, приходил кто-то? Я просто слышала разговоры…
— А, это, ничего серьёзного. Пустяки, — небрежно отмахивается, после чего слетает с кровати и уж как-то слишком быстро уходит в ванную.
Дерганый он какой-то… Впрочем, мало ли… Задумался парень, устал. С кем не бывает?!
Отмахнувшись от глупых мыслей, выключаю свет, оставляя включенными лишь лампы на прикроватных тумбах. Откидываю одеяло и ложусь в кровать. Сева выходит из ванной минут через десять. Потягивается зевая, отчего мой взгляд невольно приклеивается к его торсу.
Прикусив губу, стыдливо отвожу глаза.
Кладу телефон и, взбив подушку, устраиваюсь поудобнее, чуть ли не накрываясь одеялом с головой.
Сева ложится и мы одновременно выключаем лампы. Комната погружается в темноту.
Я слышу тяжелое дыхание Амурского, слышу стук своего клеящегося сердца. Мне волнительно, а в животе завязывается тугой узел.
Дела плохи.
Вчера такого не было. Разумеется, непривычно было спать с малознакомым мужчиной, но я точно не испытывала такого…
Возбуждения.
Щипаю себя за руку, чтобы хоть немного остудить свой пыл, но это не помогает.
Я знаю, что и Сева не спит. Он напряжен. Когда его рука случайно задевает мою спину, вздрагиваю. Амурский с шумом втягивает в себя воздух и отодвигается, невнятно бормоча извинения.
Так, мне нужно успокоиться.
Зажмурившись, начинаю считать про себя.
Один… Два… Три…
— Ася, — раздаётся в полной тишине хриплый голос Севы.
— Что? — тихо отзываюсь.
— А целоваться друзьям тоже нельзя?
— Нет, — со смешком отвечаю.
— А с кем можно?
— С парнем, мужем, любовником…
Почему я вообще отвечаю на этот вопрос, черт побери?
— Ладно.
И это все?
Я не могу подавить разочарованный вздох. Мне действительно грустно, потому что…
Да, я признаюсь! Я хочу Севу Амурского.
И что с того? А кто его не хочет? Вы видели этого парня? Он же ходячий грех.
— Тогда я не хочу быть твоим другом, — неожиданно заявляет.
Секунда. Всего секунда и Сева уже нависает надо мной. Одна его рука опускается на мою талию, другой он упирается в кровать.
Замерев, ошарашено моргаю.
Он мгновение разглядывает мое лицо, и, очевидно, не найдя в нем протеста, приближается, чтобы накрыть своими губами мои.
Амурский целует меня жадно, неистово. Так, что кончики моих пальцев поджимаются. У его губ мятный сладкий вкус, и мне до жути хочется их попробовать. Я даже не понимаю, что раскрываю губы и касаюсь своим языком его. Действую на инстинктах. По телу проходит дрожь, когда рука Севы накрывает мою грудь, нежно поглаживая и сжимая через ткань пижамы.
В низ моего живота упирается свидетельство его желания, и я уже не могу связно соображать.
Мы целуемся пока в наших легких не заканчивается воздух, а губы не начинают гореть и покалывать.
Отстранившись, Сева легкими поцелуями опускается на мою шею, прикусывает кожу на ключице, после чего снова возвращается к губам.
Он весь горячий, а мышцы под моими руками, словно вылиты из стали.