Дикарь

Перехожу на ты, задолбал.

— Кольца нет. Никто за тобой не едет. На почту звонить не бегаешь, а значит, ни детей, ни мужа у тебя нет. Да и потом, — усмехается, и глаза тут же вспыхивают маслянистым огнем. — У тебя грудь как у девочки: мягкая, упругая, соски аккуратные, розовые. Ты явно нерожавшая.

У меня от такого описания в горле комок застревает, а он продолжает:

— Но и оно и понятно. Женщина слушаться должна, быть под мужиком. За мужиком! Тогда это правильная женщина. А такие, как ты, до старости мучаются в одиночку. Пойдём, — опять подаёт руку. — Замёрзнешь. В третий раз твой организм не выдержит.

— Да я лучше сдохну. И я не старая дева, у меня был муж, гражданский правда, но был. Такой же козёл, как ты, Михайлов. Так что лучше я от мороза окоченею, чем твой костыль трогать.

Цепляемся взглядами, как на арене. Вздохнув, дикарь, сгребает меня в кучу. И совершенно бесцеремонно вытаскивает из сугроба. С меня падает куртка, и этот неандерталец, продолжая держать меня одной рукой, второй спокойно её поднимает. Как он это делает? Двужильный, что ли, не пойму? Бык здоровенный.

Очнувшись, сопротивляюсь. Ору и бью его по ногам и спине. От души! За всё, что накопилось. Дикарь не обращает внимания и запихивает меня вперёд ногами на заднее сиденье. Сверху швыряет свою куртку. Типа укрыл. Садится за руль.

Баран! Осёл! Дегенерат! Он вообще без куртки и даже не морщится, а я стучу зубами от ненависти и холода.

— Что-то я очень сомневаюсь, что Елизавета под тобой ходила. Она женщина самодостаточная. А вот ты, Михайлов, когда имуществом чужим запахло, все принципы послал лесом. Вот как было, я уверена.

Нарочно поворачиваю голову, чтобы встретиться с ним глазами в зеркале заднего вида.

— Всё же выброшу тебя в лесу, Барби, ты меня раздражаешь своим трёпом. Зачем мне самому себе жизнь портить? Но ты знай, что холод убивает не сразу. Вначале жидкость в клетках тела замёрзнет, а потом с твоим организмом начнут происходить очень странные вещи. Ты будешь дрожать, да не просто дрожать — тебя ждут настоящие конвульсии. Дальше спутанность мыслей, галлюцинации, глухота, будет… жарко. Помутнённый рассудок даст команду раздеться, ну а что потом и так ясно. Глупые городские девочки вроде тебя погибают быстрее.

Ничего не отвечаю. Опять устала. То ли кривая дорога и кочки с сугробами, то ли его хриплый голос такой убаюкивающий, но, немного согревшись, я засыпаю. Сон затягивает меня в свои лапы. Вообще сонная лощина какая-то, а не деревня. Ничего с собой не могу поделать, просто вырубаюсь, и всё. Еще и выпила на дискотеке, наверное, поэтому разморило так быстро.

Открываю глаза в незнакомом месте. В комнате почти темно, но очень тепло. Приятно потрескивает камин. На стенах играют оранжевые отблески огня. Я лежу на полу, но подо мной нечто мягкое и пушистое, приятное на ощупь. А ещё я укрыта большим теплым утолщённым одеялом из овечьей шкуры. Приподнимаю краешек и вскрикиваю от ужаса. Из одежды на мне только трусики. И всё. Куда делось всё остальное? Испуганно верчу башкой в поисках хозяина этого места. Здесь красиво и уютно, но кровь стынет в жилах от мысли, что я не понимаю, где нахожусь. И кто меня раздел?

Потом вспоминаю про дискотеку и всё, что было после, и с грохотом падаю на пол обратно. Дикарь!

Дверь со скрипом приоткрывается. Я вижу голые мужские ступни, спортивные штаны чёрного цвета на резинке и дальше много голого мужского тела: рельефный пресс, выпуклые косые, каменную грудь. И поднос с дымящимися чашками.

Зыркнув на него, сажусь, подтягиваю к себе колени, забиваюсь в угол, ближе к камину. Смотрю на него волком.

— Решил меня отравить? — указываю на чашки в его руках, натягивая одеяло по самое горлышко.

Дикарь смотрит на меня своими насыщенными, тёмными, полными тайн глазами и медленно опускает поднос на пол.

— Не скрою, такая мысль у меня была. Но я решил, что ты мне ещё пригодишься, — произносит он тихим, хриплым голосом.

И в этом столько недвусмысленного грязного обещания, что я отползаю ещё дальше. И одеяло подтягиваю до самого носа. Оставляю лишь глаза, чтобы видеть его и успеть отреагировать на нападение.

Глава 8

Глава 8

Дикарь сидит передо мной на корточках. Его чёрные глаза и потрескивающий камин, а также золотистое жилистое тело в отблеске огня наводят на вполне себе конкретные мысли. Мне за них стыдно. И они настраивают на запретно-горячий лад. Я даже капельку хмелею, непроизвольно прощая ему его хамство.

— Что у тебя там? В плане еды, — киваю в сторону подноса, чтобы как-то разрядить обстановку и выкинуть из дурной головы эти его слова «пригодишься».

Даже думать не хочу, о чём он.

— Бутерброды с жареным мясом, — хрипит.

— Отлично, я буду, — высовываю руку из-под пледа и тут же получаю лёгкий шлепок.

Дикарь прищуривается.

— Еду нужно заслужить, — алчно разглядывает моё оголившееся плечо.

Заметив, куда именно направлен его взгляд, натягиваю покрывало обратно. Остро смотрю на него исподлобья. Хотя к чему эта скромность, когда он собственноручно раздел меня? Неприятный тип. Внешне притягательный, но,

честно говоря, несмотря на естественную реакцию тела на красивых и сильных мужчин, мне не особо нравилось заниматься «этим» с бывшим гражданским мужем. Иногда было терпимо, но порой просто бесило, особенно, когда он начинал активно и нагло приставать. Он был моим первым мужчиной, единственной любовью, но вот в кровати у нас не задалось. Ну то есть я как бы понимала, что хотела близости, но это не то «вау», о котором пишут в книжках и показывают по телевизору. И, чтобы получить разрядку, мне приходилось обманывать, бежать в ванную и доделывать всё самой. Муж винил меня, психовал, орал, что не могу расслабиться, поэтому зажимаюсь и всё порчу.

Частенько предъявлял претензии, что я его не люблю, раз не хочу и не умираю от оргазма. А я любила и не понимала: неужели дефицит страстного секса — это отсутствие чувств? Я старалась, но вот мысли о том, что надо в постель, серьёзно напрягали. Он устраивал скандалы, придирался, говорил, что ему надо. А мне тоже надо было, но у меня не получалось быть такой, как он хотел.

А уж мысль продемонстрировать свои неумения перед этим ретивым жеребцом — смерти подобна. Ещё не хватало. Поэтому его проницательный взгляд лишь пугает. А ещё меня вводит в замешательство какая-то совершенно неуместная химия между нами.

Откуда она взялась, если он только и делает, что бросает меня попой в снег?

— Ладно, — замигав, отвожу взгляд, — давай мне одежду, я пойду к Степановне.

— Здесь далеко, ты в прошлый раз чуть до смерти не замерзла, — сиплым голосом поизносит дикарь, поднимает руку, касается подбородка, поворачивает моё лицо обратно.

Давит мозолистым пальцем на губы, заставляя их приоткрыть. Осознание этого факта ввергает меня в шок.

— Открой рот, — командует.

Стараюсь отстраниться. Но дикарь близко. Между нами повисает томительная пауза. Тело мужчины пышет жаром, от вязкого воздуха трудно дышать, пересыхают нос, горло, рот.

— Высунь язык, — ещё один приказ.

Я почему-то слушаюсь.

— Хорошая девочка.

Его зрачки расширяются, заворожённо наблюдаю за тем, как дергается мужской кадык.

— Обхвати губами, — имеет в виду свой палец.

Подчиняюсь. Делаю лёгкое движение губами и языком, вперёд и назад. Загипнотизированная его властным голосом и чёрными глазами, словно пьяная, не понимаю, что делаю. Чувствую, как мокнут трусики между бёдер.

Я и Михайлов? Серьёзно?! Человек, выбросивший меня на мороз? Едва не переехавший машиной? Обманувший свою жену с лучшей подругой и несправедливо зажавший половину её имущества? Боже мой. Я сошла с ума.

Моргнув, прихожу в себя.

— Я же не в твоём вкусе, — огрызаюсь и смыкаю зубы на его пальце.

Клац, и дикарь, оскорбившись, убирает руку, мрачнеет. Надеюсь, ему больно.

Попрекаю, вспоминая его же слова: