Страница 16 из 54
— Все, я пошла, дверь закрою, не шалите тут! Или шалите, даю свое благословение! Только я вернусь через два часа, чтоб все тихо было, понятно? — прерывает наши переглядки активная подружка.
— Гу-ся, — снова шипит Майя. — Вали!
— Ушла, ушла, — многозначительно улыбается та.
— Опять свино-стриптиз? — ищу тему для разговора.
— Не, сегодня быко-стриптиз. Просто Пашка, который в этом костюме скачет, тоже свалился, видимо, грипп какой-то. А Гуся…
— Добрая душа?
— Скорее коммерческая. Платят вечерники хорошо.
Выдвигаю себе облезлую табуретку и сажусь ближе к кровати.
— Вечерники?
— Ага, те, кто вечернюю развлекательную программу заказывает.
— И много заказов?
— Ну, если вы взглянете, как мы живем… — она обводит руками пространство. — Станет очевидно, что не особо.
— Суп будешь? — переключаю ее внимание. Сейчас не время читать лекции, что есть и нормальная работа, в тепле и без ростовых кукол.
— Вы привезли мне суп?
— И апельсины, — многозначительно приподнимаю брови.
— Боже, какое благородство, — закатывает она глаза, а на губах расцветает маленькая улыбка.
Мы сидим друг напротив друга и едим на весу. Тарелки поставить некуда, а гнать девчонку на кухню не захотелось. Вдвоем на тех пяти метрах мы точно не развернемся. Майя работает пластиковой ложкой со скоростью света и становится очевидным, что она сегодня не ела. Потом тянется к рису с овощами, которые ждут своей очереди на полу, и поглядывает на меня, словно ища одобрения своим действиям.
Я делаю тоже самое: тянусь ко второму контейнеру и раскрываю его. Майя кидает прищуренный взгляд на картошку со стейком в моих руках и прикусывает губу.
— Поменяемся? — предлагаю я.
И, клянусь, лучезарнее улыбки я ещё не видел.
— Ах! А! А-а-а! — раздается прямо над нами.
Я в ужасе задираю голову, чтобы проверить, не почудилось ли. Словно мне в ответ раздается стук кровати о стенку.
— Что это?
— У нас очень активные пенсионеры сверху, — хихикает Шипучка.
— Пенсионеры? Да не могут они…
— Вам лучше знать, — беззаботно пожимает плечами голубоволосое чудо.
— Ах ты, козявка! — выбрасываю свободную руку и хватаю голую щиколотку, выглядывающую из-под одеяла.
Пальцы сжимают горячую кожу кольцом, вызывая будоражащие фантазии. Отставляю в сторону контейнер с едой и медленно, осторожно стягиваю девчонку с кровати прямо на пол. Она визжит, старается сохранить баланс и не уронить то, что держит. Я забираю из ее рук контейнер и нависаю сверху. Мои руки сжимают тонкую талию, пальцы оглаживают выступающие ребра, а пульс стучит в висках.
— Рано записала меня в пенсионеры, — хрипло выдаю я.
— Я болею, — выгибается в ответ на мои поглаживания.
— Я как раз собираюсь измерить тебе температуру, — наклоняюсь ближе к карим глазам, почти чувствую жар, исходящий от нее.
Конечно, ничего сейчас не будет, но отказать себе в кратком удовольствии и не коснуться ее губ — не могу.
Глава 16. На смертном одре
Майя
Смотрю на темные изогнутые ресницы, зрачки, заполнившие серую радужку, и думаю только об одном: боже, у меня ужасно сухие губы!
Сейчас он коснется их, а там — потрескавшаяся земля пустыни Сахара. И все, момент испорчен! Нервно провожу языком по ним и шумно сглатываю. Эти манипуляции не укрываются от Медведя, он опускает взгляд на мой приоткрытый рот, его густые ресницы почти касаются щёк, и голову посещает ещё одна дурацкая мысль: не должно быть у мужчин таких ресниц, это просто противоречит закону природы!
Пальцы на талии собирают ткань длинной футболки, бедра оголяются, и я чувствую под собой жёсткий холодный пол. Но это совсем не помогает охладиться, напротив, меня снова окатывает волна жара. Щеки пылают, губы горят от прожигающего взгляда. Сердце… то и вовсе вышло из чата, оставив лишь тянущее чувство внизу живота и мурашки, разбегающиеся по телу.
Не выдерживаю засухи во рту и вновь облизываю губы. Не как призыв к действию, а просто как жизненная необходимость. Но, тем не менее, этот маневр становится спусковым крючком. С глухим рыком — точно Медведь! — Влад припадает к моему рту. Сначала просто напористо прижимается к губам, затем захватывает нижнюю и мягко сжимает.
Изо рта вылетает тихий стон. Боже, это на грани. Слишком мягко, слишком аккуратно, слишком хорошо. Еще одно едва уловимое движение губ и в его плену верхняя. Мамочка!
Приподнимаюсь на локтях, чтобы немного податься вперед и углубить поцелуй, но Влад пресекает эту инициативу. Снимает одну руку с моей талии и кладет ладонь мне под голову, уберегая от жесткой поверхности пола. Сам перемещается чуть вверх и захватывает все пространство надо мной. Теперь я в плену: в его руках, под ним, под прицелом.
Сердце вернулось и застучало во всех органах разом. Ещё одно лёгкое касание губ. И ещё. Я умираю. Точно. Это предсмертная агония, сейчас мозг прекратит свое функционирование, и в мир иной я захвачу только это последнее воспоминание — самый лучший поцелуй.
Кладу ладони на его широкие плечи, медленно путешествую к сильной шее, забираюсь пальцами под его футболку. Приоткрываю губы в надежде получить больше, кончиком языка очерчиваю его верхнюю губу, выпускаю стон, который рвется наружу. Но Влад тут же отшатывается.
Нависает надо мной, вперив мощные руки по бокам от моей головы. О, да, лучший ракурс, который может увидеть женщина. Обхватываю ладонями его бицепцы, или как там называют эти прокачанные банки на руках, и пытаюсь притянуть ближе к себе. Даже закидываю ноги ему на талию, чтоб не дать отстраниться. Чувствую себя маленькой обезьянкой, посягнувший на дерево баобаб.
— У тебя снова жар, — приглушенно говорит он и смотрит так… так, что градусы явно снова повышаются.
— Это от тебя… — боже, что я несу, в каких мыльных операх понабралась?
— Тогда стоит притормозить.
Влад с лёгкостью садится, освобождая себя из моего плена, и протягивает мне руку. Я жадно втягиваю воздух, только сейчас понимая, что почти не дышала все это время и, благодарно отвечая на протянутую руку, принимаю вертикальное положение. Щеки по-прежнему горят. Проверяю пучок на голове, не сбился ли, приличный ли вид. Поправляю футболку, бесстыдно задравшуюся до пупка. За всеми моими движениями следит мужчина напротив.
Он не нависает сверху, не давит своими габаритами, как еще минуту назад, а садится напротив, хмуро вглядываясь в мое лицо.
Все тело как-то разом ослабело. Опираюсь спиной на стоящий позади диван и закрываю глаза. Желудок по-прежнему выделывает кульбиты, пульс отдается в ушах, а кожа раскалена. Или это не из-за Медведя?
Большая шершавая ладонь ложится мне на лоб, и от неожиданности я распахиваю глаза.
— Ты вся горишь. Держи градусник, — протягивает термометр.
Его насупленные брови живут своей жизнью, честное слово. Пока взгляд мягкий и доброжелательный, они, как два разлученых в детстве близнеца, стремятся воссоединиться на переносице. Невольный смешок вырывается из меня дурацким фырканьем.
— Что смешного? — смотрит на меня изучающе.
— У меня точно жар, в голову приходят всякие глупости, — тихо говорю я. Приподнимаю руку и очерчиваю указательным пальцем одну мохнатую дугу. Влад дергается, но не отстраняется. — У вас в роду мексиканцев не было?
— Что?
— Кажется, у этих бровей есть прототип. Кало! Ну, вы понимаете, — хихикаю я.
— У тебя точно жар, — тяжело выдыхает Медведь. — Или брови это твой личный фетиш?
— Не знаю, — грустно вздыхаю я. — Никогда раньше за собой такого не замечала!
Хочу всплеснуть руками, но выходит как-то вяло. Влад тянется к градуснику у меня подмышкой и одним ловким движением вытягивает его.
— Черт. Когда ты пила жаропонижающие?
— В шесть, — глаза снова начинают закрываться, откидываю голову назад на диван и прикрываю лицо сгибом локтя.