Страница 29 из 56
Но это мне, конечно. Данил выглядит так, словно ему спицы в позвоночник вставили. И делали это без наркоза и с особой жестокостью.
Я уже абсолютно привычным жестом цепляюсь за его локоть и мягко поглаживаю по предплечью. П – поддержка.
– Все будет хорошо, – шепчу ему на ухо. И даже наклоняться не нужно, такой он высокий, это ли не благодать!
Он красивым жестом покрывает мою ладонь своей, и я слегка подтаиваю. Ибо сердечко делает кульбит, падая в те самые трусы, до которых сегодня мужские пальцы добраться не успели. Химия между нами, надо признать, сумасшедшая.
Я же говорила, ему просто нужно узнать меня получше.
И пройти психотерапию. Но с этим я поработаю позже.
Эля ускакала вперед, из дома уже слышатся хор веселых голосов. А потом дверь распахивается и на пороге появляется бабуля. Вся накрашенная, с укладкой и в любимом жакете с брошью. Маленькая, старенькая, но капец какая прыткая. Сбегает по ступенькам нам на встречу с распростертыми объятиями.
Я ее любимая внучка. Этого не отнять.
– Луиза моя приехала! Наконец-то! – радостно тискает меня, отчего приходится выпутаться из рук Дани и сложиться в три погибели.
И как они с баскетболистом грешили с такой диспропорцией – ума не приложу!
– Бабуля, – чмокаю ее обильно надушенные щеки.
– Что я тебе купила, – заговорщицки шепчет она мне на ухо.
– Гуся? – насмешливо припоминаю мамин вчерашний комментарий.
– И его тоже! – смеется, потрясывая мою руку в своей. – Пошлите в дом скорее, – оборачивается на Даню.
Я тоже оборачиваюсь. Он выглядит задумчиво.
– Луиза? – спрашивает у меня.
Ах да. Луиза.
Совсем вылетело из головы.
– Луиза? – тише повторяет вопрос, когда я снова подхватываю его под руку и веду в дом за бабулечкой.
Та уже успела его тискануть по-семейному и преувеличенно-громко шепнуть, какая отменная порода тут на лицо. Даня даже смутился.
– Так старшую сестру бабушки звали, она очень просила назвать меня в ее честь, – так же шепотом объясняю я. – Но Лиза как-то проще легло…
– Вот почему Лу, – понимающе кивает он. – Мне нравится. Лу.
А мне нравится, как он пробует этот звук языком. Очень… интимно.
– Это только для ближнего круга, – улыбаюсь смущенно.
– Наверное, исходя из ситуации я могу…
– Да. Ты – можешь, – утвердительно машу головой, запуская Даню в дом.
Вот он сейчас офигеет.
Нас уже встречает орава родни. Шумная, красочная и многоликая. А соседи тут что делают, божечки? Принесли гуся втроем? В полном косметическом обмундировании?
– Лиза! – восклицает мама, которая с Луизой так и не смирилась, хотя пошла на поводу у бабули. Ей дали н̶а̶з̶в̶а̶т̶ь̶ обозвать первую дочь.
Господи, меня пугает такая широкая улыбка на ее лице. Мама же она… не из этих домохозяек с пирогом наперевес, даже спустя пару лет выхода на пенсию. А сейчас выглядит как с картинки американского ситкома пятидесятых. Даже кудри накрутила.
– А это Даня? – радостно спрашивает она, разглядывая сопровождающего меня мужчину.
Нет. Первого встречного с улицы притащила.
– Даня, – подтверждаю я, вопреки желанию съязвить. – А это моя мама… – успокаивающе глажу его по плечу.
Хотя успокаиваю, надо признать, в этот момент больше себя.
Ну что за шоу устроили, выстроившись колонной к мужчине, что я привела в дом? Не хватает только транспаранта в вытянутых руках и приветственного слова от папы.
– Добро пожаловать в семью!
А, нет. Вот и оно.
Папа пожимает Дане руку. С преувеличенным энтузиазмом. Витю так не приветствовали, но тот и такое феерическое знакомство пропустил, был тупо застигнут на мне, когда мы «занимались». Такой этот матанализ сложный предмет, как раз сложение функций разбирали с ним на практике.
Мама подводит знакомиться соседей, типа, случайно заглянувших: три одинокие женщины в возрасте – та самая бабулина подруга и ее две дочери – мамины ровесницы. Те жадными взглядами осматривают бедного мужественного Даню. Настолько жадно для пенсионерок, что даже мне становится не по себе. Правда поздоровавшись, они тут же прощаются и направляются на выход, перешептываясь о чем-то с радостной бабулей. Может и правда гуся занесли.
Но все равно выглядит это подозрительно. Как смотрины!
– Пойдемте на веранду, – красивым жестом приглашает нас мама. – Коля, кидай мясо на мангал, – уже обращается к папе.
– Я помогу, – впервые отзывается Даня.
Мы отклеиваемся друг от друга, хотя мне очень не хочется оставаться без его безмолвной поддержки. Это ощущается как-то странно. Отзывается пустотой и тревогой в груди. С другой стороны, идеальное время для плана «разделяй и…»
– Мам, – иду за ней на кухню. Как раз Эля куда-то свинтила, бабушка зависла возле двери с «подружкой».
Идеальный шанс.
– Пойдем, пойдем, – машет мама рукой. – Смотри, что мы с бабушкой приготовили.
И заводит меня в комнату. Не на кухню. Это ловушка, господи.
Дверь сзади захлопывается, перед глазами летают цветные мушки, которые при ближайшем рассмотрении оказываются разноцветными детскими носочками, рассыпанными по кровати. И не только носочками.
Гостевая комната превратилась в склад вещей. Детских. Мне становится дурно. Словно воздух кто-то перекрыл. Это паника?
– Мам, это… – рукой обвожу вещевой апокалипсис.
– Мы с бабушкой вчера весь вечер разбирали ваши вещи, – любовно поглаживая какое-то невообразимо жуткое платьице в мелкую клубничку, говорит мама.
Боже, боже.
Нужно сказать. Вот прямо сейчас. Иначе они полезут на чердак за моей старой кроваткой.
– Кстати, папа достал твою детскую кроватку, – да чтоб её! – Мы выбросили.
И на том спасибо. Я выдыхаю с облегчением, только сейчас понимая, что воздух, застрявший шаром в груди, делал мне физически больно.
– Мы тебе новую заказали! Бабушка сказала от нее подарок будет. Сейчас придет, покажет тебе, она на телефон сфотографировала.
Мама садится на кровать и берет в руки какие-то застиранные штанишки.
– Это твои первые ползунки. Мы не знали, кто будет девочка или мальчик, я все белое скупала. А вот эти – Эли, – берется за желтые с листиками. Сильно напоминающими марихуану.
Я начинаю потеть. Обильно.
Делаю шаг к маме, терзая собственные кисти рук, чтобы собраться. Сзади распахивается дверь. Бабушка буквально врывается, лучась улыбкой.
– Ну какой красавец, а? Ты видела, Тома? – обращается к маме, обвивая меня сухенькой рукой за талию. – Вот это гены! Хоть бы девочка была, такая красавица выйдет!
Я готова заплакать. Правда. Ну как им сказать?
– Бабушка, – аккуратно начинаю я.
– Ой, подарок! Где мой телефон, Тома? – снова кидает матери.
– Да вон же, – указывает на прикроватную тумбу. Рядом с телефоном стоят два подозрительно грязных бокала, а внизу опустошенная бутылка вина.
Мама замечает мой взгляд и отвечает на мой немой вопрос:
– Это мы с бабушкой праздновали вчера. Разбирали вещи, и такая ностальгия накрыла, еле встали сегодня, да, мам?
– Где мои очки, Том? – отводя подальше от лица телефон, снова спрашивает бабушка. – Ничего не вижу. На, покажи сама, – сует маме в руки свой телефон.
– Давай, – принимается листать бабушкин не хухры-мухры айфон.
Мне плохо, плохо, плохо. Я начинаю обдувать собственное лицо и обмахиваться руками, вымеряя комнату шагами. Но тут куда ни шагни – ползунки да носочки, юбочки да платочки. Как будто мои фотки из семейного альбома ожили. Боже, кажется, именно в этой кофточке с утятами я сидела на горшке на той позорной фотке… А вот это платье Эли с первого утренника в яслях. Там у нее еще дурацкая ленточка на лысой башке была повязана. А вот и ленточка.
– Мама! – поворачиваюсь к родительнице с твердым намерением все расставить по местам. Не будут же они меня бить? Обидятся – да. Расстроятся – однозначно.
Но я же не виновата, что у них такой переклин на детях случился! Будут еще! Может даже Элька сподобиться, что, конечно, маловероятно.