Школьный вальс

В класс уверенно заходит Арсен Герасимов. Он меня не замечает. Занят тем, что пялится в айфон.

Проклятье! Почему именно сейчас? И почему именно он? Самый невыносимый человек в мире?

Я не успеваю спрятаться под стол, не успеваю вообще что-либо предпринять. Я в полной растерянности. И, разумеется, Герасимов ловит меня на горячем.

Он быстро оценивает ситуацию: пробегается глазами по испуганной мне, по красной ручке сжатой в моем кулаке и открытому журналу. На его красивом лице расплывается широкая ухмылка, кретин присвистывает и говорит:

— Не верю своим глазам. Мисс всезнайка, это ты?

Я молчу, точно в рот воды набрала.

Не то чтобы ему требуется мой ответ.

Он подходит, небрежно так, вразвалочку. Облокачивается локтями на кафедру и заглядывает в журнал.

Хмыкает, бросая:

— Пришла исправить свой кол?

Все-то он знает!

Мои щеки горят от стыда.

Разве он не должен… Ну там, набивать мяч до тысячи? Зажимать в углу очередную девчонку? Доводить учеников своими тупыми шутками до нервного тика? Чем там еще занимаются всякие популярные красавчики?

— Я н-не исправляю, — заикаясь, наконец выдавливаю, отводя виновато глаза. — Меня попросили принести журнал в учительскую, — нахожусь с ответом.

— Ага, — кивает Герасимов, как будто верит мне. — Именно, поэтому ты открыла журнал, взяла красную ручку и… — трет себя за подбородок, блеснув хитро глазами, — собиралась сделать, что? — придвигается ко мне ближе, коварно ухмыляясь.

Упрямо сжимаю губы, не собираясь вестись на эту глупую провокацию.

Арсен придвигается ещё ближе. Настолько, что его лоб почти касается моего. Я чувствую запах его парфюма, что-то свежее с отчетливыми нотками древесины, и от этого у меня начинают потеть ладошки. Проклятье!

— Я просто смотрела свои оценки, — откашлявшись, отодвигаюсь от него. — А ты что здесь делаешь?

Как говорится, лучшая защита — это нападение.

— Тоже пришел просто посмотреть свои оценки, — сарказмом отвечает, выделяя слова «просто» и «посмотреть». — И как осмотр? Разве у тебя там не одни пятерки, утёнок?

Конечно, одни! За исключением этой дурацкой контрольной и единицы.

Боже правый, как же он меня бесит!

Обязательно ему меня так называть? И нет, это вовсе не ласковое прозвище. Говнюк издевается надо мной! Моя фамилия — Уткина. Обычно меня зовут либо по имени, либо дурацким прозвищем — утка.

— А что такое, Герасимов, завидуешь? — расправив плечи, смело бросаю. — Что тут у тебя… — опустив глаза в журнал, нахожу его фамилию и смотрю оценки. — Надо же! Одна четверка, две тройки и… — выдерживаю паузу, — пять двоек! А ты как? На второй год планируешь остаться?

Его мои слова совсем не задевают. Придурок еще сильнее ухмыляется.

— За контракты в универах ты вообще не слышала, утёнок?

Ну разумеется! Не то чтобы Арсен сын миллиардера, как его лучший друг — Айдар Долматов, но не бедствует. Насколько мне известно, его отец юрист и держит свою фирму. И нет. Я не сталкерю за Герасимовым, просто мой папа однажды обращался к его отцу, поэтому и знаю.

— Слышала, — ворчу, — если ты не в курсе, чтобы поступить на контракт тоже нужно набрать определённое количество баллов.

— Мне очень лестно твоё беспокойство о моих баллах, но не все мечтают открыть формулу вечного двигателя, Эйнштейн.

— Вау, я впечатлена тем, что ты знаешь про вечный двигатель! — притворно восторженно ахаю, прикладывая руку к груди. — Но доношу до твоего сведения, что невозможно создать вечный двигатель. Это противоречит первому или второму закону термодинамики.

Обычно я не такая язва, но что сказать… Герасимов пробуждает в людях все самое «лучшее».

— Итак… — вскидывает бровь, хитро прищуриваясь, — что ты можешь предложить за мое молчание?

Прошу прощения…?

— Я застал тебя здесь, подделывающую свои оценки, — напоминает, как будто я в самом деле могла это забыть! — Ай-яй-яй, как нехорошо. А еще гордость школы… — продолжает глумиться, отчего я закипаю, точно чайник.

Я хочу стереть его дерзкую ухмылочку кирпичом. Он что, всерьез думает, что я на это поведусь?

— Где доказательства?

Арсен явно удивлен тем, что я не ведусь на его шантаж. Не сомневайтесь, это был именно он.

Герасимов уже собирается ответить что-то явно глупое, как вдруг замирает, прислушиваясь.

— Черт! — ругается он. — Кто-то идет!

Клянусь, мои глаза чуть не вылетают из орбит. Герасимов, не растерявшись, бросается к лабораторной, в отличие от меня — застывшей каменным изваянием посреди класса.

— Ты так и собираешься стоять, пока тебя не спалят?

Я открываю и закрываю рот, точно рыба выброшенная на берег. Еще никогда я не была так близка к потери сознания!

— Господи, боже мой… — раздраженно закатив глаза, ворчит.

Арсен подлетает ко мне, хватает за локоть и утаскивает в лабораторку. Закрывает дверь, открывает какой-то шкаф, забитый хламом, и, не церемонясь, впихивает меня в него.

— Что ты… — заикаюсь я, когда понимаю, что он ломится ко мне.

— Тихо!

Да он спятил, что ли? Тут я с трудом помещаюсь!

Но Герасимова, разумеется, не интересует мое мнение, он все-таки втискивает свою огромную тушу в шкаф.

Никогда раньше я не была настолько близка с парнем.

Эй, я же ботанша, помните? Парни-подростки с бушующими гормонами не мечтают о девчонке, у которой буквально на лбу написано слово «серьезно». Именно поэтому я никогда даже не целовалась, не говоря уже о большем…

Естественно такая близость меня смущает, и я даже подумываю о том, чтобы выпрыгнуть из этого злосчастного шкафа, как слышится хлопок двери класса и приглушенные голоса учителей.

Собственно говоря, вот так я оказалась заперта в тесном шкафу с Арсеном Герасимовым — самым несносным и популярным парнем школы.

Глава 2

Нина

— Я не прошу вас делать поблажки, Наталья Юрьевна, — произносит наша классная. — Я всего лишь прошу не заваливать их домашней работой и дать возможность исправить оценки. У половины класса за контрольные работы стоят двойки…

— В наше время нам никто никаких поблажек не делал, — упрямо стоит на своём горгулья.

В наше время — это в какое? В эру динозавров? Иногда мне действительно казалось, что химичка такая же древняя как мир. Разве ей уже не пора на пенсию? Эй, до какого возраста вообще учитель считается вменяемым и непредвзятым к ученикам? Потому что горгулья явно давненько этот возврат преодолела.

— Я понимаю, и все же…

— Я подумаю, что могу сделать, Светлана Леонтьевна, — неохотно выдавливает из себя Наталья Юрьевна.

Ух ты, а в ней оказывается есть что-то человеческое! Значит ли это, что я тоже могу исправить свою оценку?

— Но ничего не обещаю, — добавляет практически сразу.

Я настолько заслушиваюсь разговором, что совсем забываю, что тело Герасимова практически вжимается в мое, а его рука по-прежнему накрывает мой рот. Моя грудь касается его груди. Такой крепкой и сделанной будто из стали. Его дыхание в отличие от моего спокойное. Впрочем, что ему впервой зажимать девчонку, в самом деле? К тому же, не то чтобы я обладаю выдающимися формами.

Арсен выше меня на полторы головы. Ну и, разумеется, шире в раз… Короче говоря, он гигант. Серьезно, разве парень подросток может быть таким огромным? На фоне некоторых одноклассников Герасимов выглядит взрослым мужчиной. Конечно, только до тех пор, пока он не открывает свой рот.

От неудобной позы мое тело затекло, и мне безумно хочется подвигаться, но я не могу, поскольку боюсь себя выдать. Дергаю головой, чтобы сбросить руку Арсена со своего рта, но он вместо этого гладит меня по щеке большим пальцем. Неуловимым движением опускает голову, и дует на пульсирующую жилку у основании шеи.

Болван меня дразнит!

Даю руку на отсечение, гаденыш ухмыляется донельзя довольный собой! Надо же, зажать в укромном уголке отличницу-недотрогу, чем не трофей в коллекцию?