Страница 89 из 106
— На каком это языке вы разговариваете, народы?
Прошу прощения за повторение своей собственной шутки, но я ответил:
— Пушкин.
— Бушкин? — удивился голый гигант. — Это где?
— Между Китаем и Германией, и далее — повсеместно.
Штрихи к роману «Грустный беби»
1980
Боевой революционер Владимирленин Фиделькастро Карл Энгельс в майке Казанского университета по ночам гонял свой голубой «порше» в богатых кварталах. Даже вот и так, даже вот и просто нарушая сон буржуазии, ты приближаешь мировую революцию.
1983
В жизни ГМР произошел странный эпизод. В компании TWA он стоял за тремя японками.
— Пожалуйста, наши транзитные билеты, — сказали японки на понятном английском кассирше.
Та любезно улыбнулась и предложила японкам доплатить по пятнадцать долларов. Те ни слова не поняли и забормотали что-то между собой едва ли не в панике.
— Она говорит, что вам нужно доплатить по пятнадцать долларов, — любезно подсказал ГМР.
Японки просияли — дошло! Кассирша поблагодарила любезного господина за помощь. Последний остался в полном недоумении — на каком языке говорил с японками? Кажется, все-таки по-русски.
Пища для обобщений.
Радио в машине: «…Весь наш приход молится за то, чтобы семья Вильсонов поскорее преодолела трудности с водоснабжением… сгущение транспорта, начиная от выхода № 27 на протяжении пяти миль… молимся за то, чтобы Дэвисы выжили после бракоразводного процесса… Мич Снайдер закончил пятидесятиоднодневную забастовку, которую он предпринял с целью убедить правительство открыть в дистрикте еще один приют для бездомных… Меня интересует, Тэд, какая сейчас погода в Бейруте? Такая же, как у нас, или еще хуже… Столкновение трейлера и грузовика. По поверхности разбросаны канистры с токсическим материалом. Обсуждается вопрос об эвакуации населения… Сад чудес приглашает на бесплатную пиццу… новая гипотеза связывает происхождение торнадо с правосторонним движением… молимся за Линдона Хукса, начавшего ремонт своей фермы…»
1983
Когда бежишь, тебя никто не тронет. Кому ты нужен в беговом состоянии? Даже самому тупому ясно, что с тебя нечего взять, кроме пригоршни пота. Надо всегда бежать. Если бы я всегда бежал, я бы не попал сейчас в такое дурацкое положение.
Так рассуждал русский бегун Лев Грошкин, стоя под мушкой пистолета на темной улице Санта-Мелинды, возле дома вдовы профессора Девоншира, в котором он снимал за символическую плату альков, гардероб и душ. В гардеробе, между прочим, висели неплохие вещи покойного профессора, и вдова, которая души не чаяла в своем жильце, молчаливом улыбающемся русском, не возражала против их использования. Может быть, как раз из-за твидового пиджака Лева и был остановлен в тот вечер тремя практическими революционерами, направившими на него свой большой пистолет.
— Give me your wallet, man! — сказал старшой. — Or I'll make your jar fixed for good![150]
— Простите, ребята, я не понимаю по-английски, — улыбнулся Лева революционерам в стиле международной молодежи.
Ствол пистолета красноречиво пошевеливался, модуляции голоса были вполне убедительными, однако Лева и этого не понимал, потому что не понимал по-английски.
— You mother fucker, give me your money, your watch, your jewelery, give all you possess, or I'll squash you on spot![151]
— Неужели непонятно, что мне ничего непонятно? — пожал плечами Лева и даже немного рассердился. — Идите на хуй, ребята, в самом деле!
Он повернулся и пошел прочь, думая о том, как в данном случае сбалансировать уровень адреналина в крови, чтобы предотвратить легкое дрожание лопаток. Над этим в будущем придется поработать.
Выстрела в спину не последовало. Революционеры сообразили, что ошиблись: думали, что пожилой буржуй идет в твидовом пиджаке, а оказалось — свой, молодой и в чужом.
1985
С труппой странствующего театра ГМР однажды оказался на юге Виргинии. Местные интеллектуалы показали ему холмы, на которых сто двадцать лет назад проходила битва Северной и Южной армий. Пока повествовали, впали в крайнее возбуждение, забыли и о гостях в яростных спорах, откуда наступала пехота, когда подвезли пушки, и где сшиблась кавалерия.
А какие же тут были потери, не без некоторой снисходительности спросил ГМР, но, получив точную цифру потерь, только присвистнул: побольше, чем при Бородине!
«Любопытное тут отношение к этой их Гражданской войне, — подумал ГМР. — С одной стороны, с таким пылом о ней говорят, будто она в прошлом году только закончилась, а, с другой стороны, никакой особенной ненавистью к противоположной стороне не пылают. Герои, и южные, и северные, почитаются вместе. У нас же там (то есть там, у них) все наоборот. Гражданская война для людей едва ли не так же отдалена, как Ливонские походы Ивана Грозного, однако невозможно ведь себе представить в советском городе памятники „белым“ Колчаку и Деникину рядом с „красными“ Фрунзе и Котовским, как это можно увидеть, скажем, в Вашингтоне, где конные фигуры „северян“ располагаются неподалеку от „южан“. Советская хромограмма явно несравнима с американской магнитной стрелкой».
Глава двенадцатая
— Ты не возражаешь, если у тебя сегодня будет outdoor?[152] — спросила Ольга.
Февральское солнце заливало стены ее кабинета. Февральские цветы за окном чуть-чуть колебались под февральским деликатным бризом. Февральские зрелые грейпфруты по соседству отягощали ветви столь весомо и естественно, что казалось, без них вид из окна будет нелеп.
В такие «зимние» калифорнийские дни «индорное» местонахождение тоже представляется несколько нелепым. Разумеется, я не возражал. Мы покинули департамент русского языка и литературы и пошли по кампусу Южнокалифорнийского университета в сторону лужайки, на которой посреди магнолий и агав возвышалось несколько королевских пальм, из тех, что всегда вызывают в душе некоторый, пожалуй, уже курьезный, романтический сдвиг.
— Я должна тебя предупредить, — сказала Ольга со смешком. — Твои сегодняшние студенты будут немножко необычными.
— Они пока еще все для меня довольно необычные, — сказал я: это был мой первый академический семестр после эмиграции.
— Ну а сегодняшние, пожалуй, будут из ряда вон выходящими, — загадочно произнес мой женский друг, профессор Ольга Матич, и погрузилась в свои административные бумаги.
Мы сидели под пальмой. Множество колибри порхали в ветвях. Приятно то, что экскременты этих крошечных созданий совершенно невесомы; падая на тебя, они не оставляют следов, а их запах ничем не вредит всеобщему благоуханию.
— Что-нибудь вроде кентавров? — пошутил я, потому что в этом пункте полагалось пошутить.
— Что-то в этом роде, — буркнула Ольга и подняла голову. — А вот и один из них. Джошуа.
К пальме приближался черный юнец семи футов ростом. Вслед за ним появились два белых богатыря, косая сажень в плечах, Мэтью и Нэтан. Вскоре вокруг пальмы набралось десятка два гигантов и богатырей — Тимоти, Натаниэль, Бенджамин, Джонатан, Эбрахам и прочие, баскетболисты и футболисты спортклуба «Троянцы»; позвольте не продолжать список славных имен.
— Дело в том, что в университете поднялась кампания против наших спортсменов, — шепотом объясняла мне Ольга. — Стали говорить, что парни совершенно не учатся, а только гоняют мяч, превращаются в профессионалов. Президент обязал всех атлетов записаться на учебные программы, и вот, вообрази, почти все они записались на русский факультет. Впрочем, что это я шепчу, они же не понимают ни слова.
Расположившиеся вокруг пальмы в сидячих, стоячих и полулежачих позах «троянцы» являли бы собой зрелище грозное и античное, если бы не их яркие T-shirts и мальчишеские улыбки.