Древний Египет

Различны были космогонические представления египтян. Мы можем найти среди них и учение о мировом яйце, и о создании словом и просто звуком («он отверз уста среди молчания; он первый воскликнул, когда земля была безмолвна; крик его обошёл её»), о гончарном круге, на котором творец вылепил людей и т. п. В Илиополе учили, что бог Солнца поднялся из первобытного хаоса, отца всего сущего «Нун», в виде младенца вышел из цветка лотоса; потом он сам из себя или от своей собственной тени произвёл пару Шу и Тефнут, от которой естественным путём родились Геб и Нут, родившие остальных богов. Люди произошли из ока верховного бога, от творческой силы его слёз; он отверз очи свои и стал смотреть ими, тогда засиял свет для людей — светила являются глазами верховного божества. Бог Ра царствовал над созданной им вселенной, как фараон, но состарился, и люди стали непокорны, особенно когда премудрая Исида выпытала от него таинственное имя и тем приобрела над ним власть. Другая богиня — свирепая Хатхор истребила бы непокорное человечество, если бы Ра вовремя не остановил её, а сам не удалился на небо, предоставив царство по очереди происшедшим от него парам богов, пока престол не перешёл к Осирису и Исиде. Эта благодетельная пара заботилась о насаждении среди людей добрых нравов, порядка, культурной жизни, богопочитания; Осирис получил за это имя «Уннофр» (Онуфрий), что значит «Благой». Но ему завидовал его злой и сильный брат Сетх, который, пользуясь его отсутствием, захватил власть, а после его возвращения умертвил его. Исида нашла его разрубленное и раскиданное тело, оживила его, зачала от него сына Гора, которого родила и воспитывала в болотах, скрываясь от Сетха и охраняемая благожелательными божествами. Возмужав, Гор победил Сетха и судился с ним в Илиополе, где боги и премудрый Тот оправдали его и разделили между ним и Сетхом Египет, отдав последнему Верхний Египет, а ему Дельту. Сам Осирис не остался на земле, а сделался владыкой загробного мира, и сначала царь, а потом и всякий усопший, желавший получить вечное блаженство, должен был уподобиться ему, подвергнуться тем же погребальным обрядам, тому же бальзамированию и знать те же магические формулы, которые были применены к Осирису его погребателями — Анубисом и Тотом; всякий покойник к началу эпохи Среднего царства именовался «Осирис имярек». Представление об Осирисе одного порядка с семитическими и малоазиатскими о юном страждущем божестве живительной силы земли, выражающейся в растительности, особенно хлебных злаков. Один из гимнов в честь этого бога восклицает: «Ра сияет над телом твоим… и плачет над тобой… Выходит Нил из пота рук твоих… и божественное то, чем живут люди — деревья, травы, тростник, ячмень, пшеница, плодовые деревья. Если копают каналы или строят храмы, дома, влекут памятники, обрабатывают поля… всё это на тебе… Ты — отец и мать всех людей, они живы от твоего дыхания, они едят от плоти твоей. Предвечный имя твое». — Здесь Осирис выступает совершенно земным богом, но верховный бог Солнца приведён с ним в тесную связь — он плачет по нём и сияет над его телом; в другом тексте мы читаем, что «сияние лучей его покоится на нём», как бы «соединяя отца с сыном». И это было задачей египетского богословия, стремление к разрешению которой стоит в связи с монотеистическими порывами, для которых слияние бога света и бога хтонического было, конечно, трудной, но весьма важной проблемой, т. к. Ра был верховным богом, знаменем высших достижений, Осирис — наиболее популярный и дорогой бог народной религии. И египетское богословие пыталось даже иконографически объединить эти два центральных образа, представляя Ра в виде Осирисовой мумии с головой кобчика и диском солнца на ней и именуя его Ра — Гором горизонта — Атумом — Осирисом. Помощь отчасти оказало то обстоятельство, что и в мифе Ра, и в мифе Осириса есть элемент борьбы. Ра борется со змием Апопом, олицетворением мрака, который поджидает его в каждую ночь во время его путешествия в своей ладье по потустороннему миру; Осирис, в лице сына своего Гора, борется с Сетхом, олицетворением бури и непогоды; Гор, сын Осириса, смешивается с древним солнечным Гором и сопоставляется с самим Ра, да и Осирис иногда, особенно в позднее время, получает характер божества ночного солнца или месяца, сохраняя характер хтонического, не нильского божества. Борьба света с мраком, плодородия с неблагоприятными атмосферическими явлениями, смешавшись в представлениях народа, мало-помалу из космической стала превращаться в этическую. Ра и Осирис сделались олицетворением и носителями света нравственного, покровителями правды и вообще лучших сторон человеческой души; Апоп и Сетх, первоначально безразличные в этом отношении, установятся олицетворением злого начала, своего рода диаволами. Эта дуалистическая черта в египетской религии с достаточной определённостью проявляется уже в довольно позднее время, но этический элемент в ней заметен уже давно и находится в несомненной связи с религией Осириса, бога семейного и общественного уклада жизни, прообраза любящего супруга и первого, вкусившего неправедную смерть, как земнородный, сын бога земли, чтобы, как сын неба и солнца, снова вернуться к жизни и удостоить той же участи всех своих присных. Необычайно обильны и плодотворны были сделанные из этих представлений выводы, мягкость и нежность семейных отношений поражает и в искусстве, и в литературе — бесчисленные супружеские и семейные группы сидящих египтян, причём жена обнимает руку мужа или кладёт свою руку на его плечо; в надписях она наделяется хвалебными эпитетами; для путника, заброшенного на остров, благодетельный дух последнего не может найти лучшего утешения, чем уверение: «если у тебя сильно сокрушение сердца, то знай — ты обнимешь твоих детей и поцелуешь твою жену и увидишь твой дом — ведь это прекраснее всего на свете». Почтение к родителям было одной из главных добродетелей.

«Должен человек подражать тому, что совершил отец его», — говорит один вельможа, который хвалится и тем, что он «дал жить именам отцов своих, найдя их изгладившимися над входами (в гробницах)… как сын изрядный, увековечивающий имена своих предков». И в данном случае прообразом почтительного сына является Гор, борец за своего отца Осириса, ожививший его тем, что самоотверженно дал ему вкусить своё собственное, исторгнутое Сетхом и с трудом найденное око, которое с этих пор сделалось богословским термином для понятия жертвенных даров богам и приношений усопшим. Боги милостивы и правосудны, и во всей жизни и египтянина, и его народа, несмотря на все уклонения в первой и нестроения во второй, приходит неуклонное стремление к облегчению участи меньшего брата и к правде и справедливости. «Я творил то, что боги любят и люди хвалят»; «твори правду для владыки Правды» — наиболее частые изречения, свидетельствующие о связи египетской религии с нравственными требованиями; едва ли можно ставить народу глубочайшей древности упрёк в том, что он не возвысился до представления об абсолютной ценности правды и до чувства долга безотносительно к их внешней оценке и воздаянию за них в сей жизни в будущей. Среди беззакония власть имущих и неправосудия несчастный и обиженный взирает на первого царя земли — Ра и его визиря, премудрого и правосудного Тота и повторяет: «Правда пребывает вовек, она сходит с тем, кто её творит, в Некрополь; его положат во гробе и погребут, а имя его не изгладится на земле, и его будут помнить за доброе», — таково правило Слова Божия…; слово, вышедшее из уст самого Ра: «Говори правду, твори правду, ибо она — великое, она большее, она — пребывающее. Дурное дело не приводит к цели, мой же корабль достигнет берега. Нет друга у глухого к правде, нет радостного дня для корыстолюбца». Вельможа в своей гробнице не забывал напомнить, что он был «любим отцом, хвалим матерью, возлюблен братьями, давал хлеб голодному, одеяние нагому…; не говорил никогда сильному человеку ничего дурного ни про кого, ибо хотел, чтобы в себе было хорошо у великого бога», или, как говорит другой, правда, живший несколькими веками позже, вельможа: «Я не говорю никому неправды, ибо я знаю, что Бог среди людей, и я ощущаю его». Ещё позже высказывается один египтянин: «Я кормил людей в моём доме… я давал мои руки разбитым, чтобы дать им питание. Я не лгу и не говорю неправды… нет порока в деяниях моих. Сердце человека — это его бог; сердце моё довольно тем, что я делал; оно в теле моём; я бог». И в делах государственных действует тот же принцип, поскольку, конечно, его проводники оказываются на высоте положения. Царь, потомок Гора, бог на земле, полновластный владыка страны и народа, единый полноправный жрец всех богов, как своих присных, должен был быть богом не только по всемогущему, но и по мудрости, справедливости и милосердию, и это сознавалось лучшими фараонами, которые в своих надписях старались подчеркнуть, что они были провидением для народа. И глава египетской бюрократии, всеобъемлющий по своей деятельности визирь, должен был иметь пред собою образцом бога премудрости Тота, исполнявшего обязанности визиря Ра, когда тот царствовал над вселенной. «Должность визиря не из приятных», — говорит официальная инструкция, дававшаяся каждому, вновь назначаемому на эту должность, — «она не позволяет обращать внимание ни на князей, ни на сановников, не дозволяет делать рабов из кого-либо… Всякому должна быть оказана справедливость, ибо визирь у всех на виду — вода и ветер разглашают всё, что он делает… Богу ненавистно лицеприятие… Князя боятся, но уважение к нему бывает только тогда, если он творит правду, ибо если кто-либо часто действует страхом, то, по мнению людей, он не совсем прав, и о нём не скажут: “это — человек”. Но не только здесь на земле бог награждает за правду и добродетель — человека ждёт отчёт о жизни за гробом. Представление о загробном суде развилось не сразу и окончательно установилось только в эпохе Нового царства, но идея воздаяния за добрые и злые дела по смерти была известна уже в очень древнее время. Бог Ра и его Эннеада представлялись судьями, заседающими в особой зале, где взвешивалось на весах сердце покойного, потом в роли судьи выступал обыкновенно Осирис как бог преисподней. Первоначально цари, как его потомки, бывшие при жизни Горами, по смерти делались Осирисами и отходили к своему первообразу, сливаясь с ним, хотя ещё более древняя стадия представлений указывает здесь на Ра, как на первообраз, к которому отходит умерший земной владыка. Над телом царя должны быть совершены те же обряды и церемонии, которые некогда были совершены над Осирисом; они возвращали ему жизнь и превращали его в «дух совершенный», переселяли его в вечные обители, причём, заупокойные дары и жертвы считались необходимыми для продолжения этой жизни и для предотвращения вторичной смерти. Здесь мы уже встречаемся с тем элементом египетского религиозного быта, который, являясь пережитком первобытной стадии, постоянно стоял на пути развития более высших этических представлений. Загробное благополучие связывалось первоначально не с нравственными качествами, а с отправлением заупокойного культа и правильным поступлением на гробничный алтарь жертвенных даров. И если для царя, как бога, можно было и не требовать нравственных критериев, то впоследствии, когда представления о загробной участи демократизовались, и Осирисами стали делаться все умершие, нравственному элементу стала угрожать серьёзная опасность со стороны магии. Дело в том, что заупокойный культ был магическим. Все церемонии сопровождались возгласами и формулами, действенность которых основывалась на вере в силу слова, особенно сильную у египтян. И в уста самого умершего влагались формулы, которые он должен был правильно произносить, чтобы, отражая своих многочисленных загробных врагов, которые были и у Осириса, преодолевая препятствия, проходя чрез врата и мимо чудовищ, переплывая водяные и огненные озёра, или поднимаясь по лестницам, достигать вечных блаженных обителей. Сборники этих формул росли непомерно; для облегчения умершего их стали записывать: впервые они появляются на стенах пирамид царей конца V и VI династий, представляя собой древнейший памятник религиозной литературы человечества; потом, перестав быть привилегией царей, они переходят на стенки гробов, наконец, в эпоху Нового царства, их пишут на свитках папируса и кладут в гробы. Это так называемая Книга Мёртвых, в которой попытались совместить нравственный элемент с магическим — в числе её 180 с лишком «глав» или формул оказывается рисунок загробного суда и «исповедание» праведности — в уста умершего влагается перечень грехов, которых он не совершил на земле. Но это совмещение было триумфом магии — она подчинила себе выработанное высшими устремлениями духа представление о загробном суде, превратив его в магическую формулу и обезопасив грешника от грозящей ему участи — называя имена своих судей, он делал их бессильными, магически утверждая, что он не творил греха, он оказывался непричастным ему; имея при себе рисунок суда и взвешивания сердца, которое в нём всегда должно было быть находимо выдержавшим испытание, тем более, что и для этого существовали особые формулы, он мог не бояться результата взвешивания. Трудно сказать, что для покойника представлялось более важным — сердечная чистота или исправное поступление жертвенных даров. По крайней мере, во всё время существования египетской религии мы видим на надгробных надписях так называемые заупокойные или жертвенные формулы, магически чрез царя, как единого полноправного распределителя всех земных благ и жреца, передающие яства и пития умершему: «Да даст царь дары Анубису и Осирису… 1000 быков, 1000 птиц, 1000 пива, 1000 хлебов и всяких хороших и чистых вещей, от которых живут боги… духу имярек». Уже самого прочтения этой формулы с упоминанием имени покойного было достаточно для того, чтобы он получил просимое, тем более, что оно было изображено на его надгробной плите пред его собственным изображением с простёртой рукой к дарам; а простёртость руки превращала, как гласит одна надпись, все изображения в реальные. В надписях мы постоянно читаем настойчивую, обращённую ко всем мимо ходящим, просьбу прочесть эту формулу, ибо «живут усопшие от поминания имён их»; читающий не причиняет себе труда, но делает доброе дело, за которое его наградит бог. Один современник уже греко-римской эпохи так трогательно и своеобразно просит проходящих мимо своей гробницы, красноречиво подчёркивая одинаковую в меньшей мере важность заупокойного культа и добродетельной жизни: «У меня не было наследника, чтобы произнести у врат гробницы заупокойную формулу, … никого, кто бы… справил моё погребение и дал мне воду, как делает сын для отца. Я был благородный в моём городе, но не имел дочерей, которые бы плакали по мне в день плача… А я был чист, ходил по воле своего бога, неустанно служил ему… не было обретено во мне греха, моим отвращением была неправда… но если человек не имеет потомства, то о деяниях его не думают, его имени не называют — как будто он никогда и не жил. Я — дерево, вырванное с корнем… Посему прошу вас произнести за меня заупокойную формулу, как живущих теперь, так и тех, кто будет жить впоследствии. Сердце ваше не будет этим утомлено, гортань не сузится, язык не устанет, достояние не израсходуется, житница не опустеет, ибо это лишь дуновение уст, полезное для усопшего». Вопросы загробного бытия ни в одной религии не занимали такого места, как в египетской, в этом сила последней и секрет её влияния на другие, но противоречия, в которых она запуталась именно в этой области, были причиной того, что и в её недрах оказались возможны течения, шедшие против традиционных представлений; доходившие до скепсиса и отрицания действенности заупокойного культа и даже возвысившиеся до грандиозной попытки реформировать всю религию. Но культ усопших и их боги — Осирис — оказывался всегда сильнее; он слишком был дорог массе населения. Образ юного бога, умершего и ожившего, был дорог народу, который чувствовал себя ближе к нему, чем к высоким, но богословским богам света. Он любил его мистерии, во время которых драматически представлялась его история и некоторые части которых, справлявшиеся вне храма, были ему доступны. Во многих египетских священных центрах совершались эти мистерии, изображавшие ежегодное умирание и оживление божества, олицетворявшего живительную силу земли, его выхода против врагов, его убиение, и трогательный плач по нему его сестёр и супруги, его торжество… И сколько египтян, погребённых в одном из главных мест этих мистерий — в Абидосе, просит богов в своих надписях, удостоить их и по смерти быть зрителями и участниками этих спасительных церемоний.