Страница 29 из 42
Собственно, это понятно, что Мехико и его умопомрачительные окрестности мы хотели бы впитывать недели две, как минимум, но бронировать за весь срок с предоплатой, как в этом сервисе положено, не примерившись, чего-то не рискнули.
— Думаю, это разумно.
–Тогда завтра с Джеффом переговорим, – предлагаю я.
–Давай. Интернет хороший, места много, – мой товарищ в первую очередь сверяется по этим параметрам, так как ей ответственно уроки онлайн вести, деньги зарабатывать, – Ночь переночуем и решим.
«Вот что мне нравится в Пятачке, так его интуиция и здравие. С моей порывистостью, похоже, это неплохо сочетается», – понимаю я и, закрыв обе двери, завалившись на кровать в качестве пробы, тут же растекаюсь.
Об истинных особенностях мексиканских и, в частности, именно этих апартаментов под странным названием «Психозис», я еще не просто не подозреваю, и пока по мере растекания на поверхности постельки не могу отделаться от ощущения, что на моих простынях кто-то спал.
В Мексике редко используют пододеяльники. Нет такой традиции. Спят сразу под одеялами и стирают сразу полностью все одеяло после употребления. Так у них принято.
Непонятно, почему они считают, что стирать одеяла легче, чем пододеяльники, но именно таким образом это практикуется в частных домах, по каким-то причинам это кажется им гигиеничнее. Одеяло у меня белое с голубыми волнами. Мягкое, уютное, но тоже мятое какое-то. Вроде даже с запашком. Пытаюсь убедить себя, что это мерещится, «не могут они дойти до такого безобразия» — грязное белье гостям оставлять. На всякий случай выползаю из постельки, заглядываю в хоромы Пятачка и озабоченно втягиваю в свои сомнения друга:
– Люда! Слушай, у тебя как с бельем? Свежее?
– Так вроде нормально, – Пятачок явно не напрягся по этому поводу.
– А у меня чего-то не то. По-моему, забыли сменить. Дай твое посмотреть.
Мы вскрываем Людмилину постель с коралловыми простынями. Нет, мне тоже не нравится.
– И у тебя забыли, – делаю вывод я.
— Да? Думаешь?.. – мой друг, похоже, об этом не догадывался, но я ему открыла глаза.
– Да! – преисполненная решимостью бороться с разгильдяйством я грожу: – Вот придет Джефф, все спрошу, и скажу – пусть меняют.
Наш юный друг, однако, как почувствовав, домой сегодня еще не возвращался, видимо по молодому делу просто загулял. Потому как завтра выходной. И что он, дурак, что ли?
Тогда решив оставить выяснение до утра, я говорю:
— Спокойной ночи, приятных снов!
— Спокойной ночи!
— Но если все поменяют, то остаемся.
— Само собой.
Вспомнив канкунский опыт, и что в Мексике, «где бы вы не спали, даже в приличном отеле за приличные деньги, все равно будет шумно или очень шумно» я вновь проверяю обе двери на предмет плотности закрытия. Затем подстилаю свой флисовый плед под общее одеяло вместо пододеяльника, а голубенький застиранный палантин вместо простыни и немного поерзав, прекращаю принюхиваться, решав, что одну ночь как-нибудь перетерплю. И начинаю основательно знакомиться с очень удобной, не очень чистой кроватью, которая, не смотря на мою некоторую брезгливость, вполне дружелюбно принимает меня в свои объятия.
Немного понаслаждавшись полусонным расслаблением от принятия горизонтального положения, я предполагаю, что надо немного почитать что-нибудь наше, эзотерическое. При тускловатом свете настольной лампы хватает меня минуты на три, после чего морфей начинает недвусмысленно заявлять свои права, путая буквы и накладывая строчки.
Спать, спать. Я сладко потягиваюсь, одновременно замечая свое шевеление в черном боковом зеркале. Темное отраженное пространство комнаты за стеклом мерцает глубиной и немного пугает. Мне неуютно смотреть туда. Повинуясь неожиданному импульсу, вскакиваю и быстро набрасываю на зеркало свой огромный тонкой шерсти платок, с черными кистями по краям, вытащенный на всякий случай вместе с пледиком про запас для перестилки постели.
– Вот совсем другое дело, – удовлетворенно думаю я, – Зачем мне виртуальное помещение.
И, вырубив свет, утрамбовываюсь в мягком нутре матраса. Сон приходит моментально. Правда, как оказывается, на несколько минут.
Через очень короткое время я очухиваюсь, почувствовав легкую вибрацию, как будто слабые потоки электричества начинают проходить через меня. Не очень приятное ощущение. Ерзаю, морщусь, потираю руки и виски, напрягаю-расслабляю мыщцы. Вроде подотпустило. Хрень какая-то.
Поскольку после марш-бросковая усталость была приличной, я все равно решаю усиленно спать дальше – мало ли чего с устатку покажется, и намереваюсь проснуться утром в здравии и отдохнувшей.
Выныриваю из сна я примерно через час. От сильной дрожи. Меня тупо трясет. Твою мать! Это что такое?
Ночь, кажется, имеет намерение превратиться в кошмар наяву, причину которого я понять пока не в состоянии. Нормальное сознание, ничего не болит, но по телу идут вибрации. Их отчетливо видно по трясущимся пальцам рук, когда я смотрю время на телефоне.
Причем спросонья кажется, что эти ночные спазмы разной интенсивности, и они то сжимают, то перекатываются, то отпускают. Будто кто-то меня к разнополярному источнику подключил и балуется, сволочь, над пленным русским, пропуская электрический ток. Чего выпытать-то хотят? Где партизаны? Так я не скажу.
Пытаюсь идентифицировать состояние: ощущение крайне противное, будто твое тело испугано, и ты не можешь с этим совладать.
«Психопатический приступ? Или посторонняя сила оказывает воздействие, – пытаюсь здраво рассуждать я, – Нет… какая здесь может быть посторонняя сила, чушь. Это просто перенапряжение. Спи, завтра елка! К утру все пройдет.»
Усилием воли я заставляю себя закрыть глаза и продолжать спать, назло всем немцам, потому что спать хочу реально. И у меня получается, я втягиваюсь в забытье.
Кошмар возвращается, но теперь я уже не могу проснуться. Я и сплю, и не сплю. Смутно улавливается шуршание теней, доносится глухой разговор с обрывками быстрых фраз, какие-то возгласы и вскрик. Концентрация тревоги в воздухе мизерного пространства нарастает с бешеной скоростью. Трясущееся состояние усиливается, и кажется, начинает сводить с ума. Что это?
Дыхание становится рваным, изнутри и снаружи хлещет метание, метание меня, метание электрического жужжания прямо над моей тушкой, корчащейся в судорогах на кровати. Мне кажется, я вижу себя сверху. Смертельный ужас накрывает все тело и с дикой неумолимостью внедряется в каждую клетку. Я хочу убежать и не могу, я цепляюсь обеими руками за край кровати, хочу сбросить одеяло, чтобы уползти, но бордовый ужас настигает меня и втягивает обратно за ноги. Кажется, я беззвучно кричу, не слушаются руки, я ничего не могу сделать, потому что панический страх перед надвигающимся ужасом, заливший грудь и живот, съел мои силы, я медленно лечу куда-то вниз и знаю, что липкая тень сейчас меня сожрет.
Тонкий вопль последнего усилия выходит из меня, и, ухватившись за него, я остатками воли успеваю «зацепить» здравую мысль, что все-таки это сон, пусть реальный, но сон! И не пошли бы все эти кошмары подальше! Я вспоминаю, что просто нужно дать команду, чтоб это прекратилось, громко послать все на мороз или к монаху.
Собравшись с силой, я, разъярившись на себя и на этих, непонятно кого, кто нагло влез в мою долгожданную ночь, оглушительным, как мне кажется, голосом кричу: «Убирайтесь вон! Да сколько-можно-то! Вон!». На самом деле мой отчаянный вопль был едва слышным свистящим хрипом, вырвавшимся из горла, но он меня умудряется реально разбудить, чем дает возможность вырваться из лап морока, и несмотря на то, что трясучка не прекращается, оторваться от ложа, рвануть дверь и вывалиться, не разбирая дороги, с одеялом на серые плитки холла.
Наверно, около пяти. Еще не рассвело. Еще потряхивает.
«Ни хрена себе, это ж сколько я в плену была? Чего делать будем?» – спрашиваю я возвращающегося, ура, сознания.