Страница 5 из 80
Прекрасное объяснение, не правда ли? Написать эти строки, когда мир рушился и в идеологии происходили те же перемены, что и во внешней и внутренней политике, — вот истинное эпикурейство!..
Но почему же, несмотря на все достижения эллинизма, перед человечеством не открылась широкая столбовая дорога к вершинам прогресса и мудрости, а настали «темные века» упадка цивилизации? На такой вопрос, пожалуй, коротко и однозначно не ответишь. Единственное предположение, возникающее у человека, знакомящегося с историей культуры, — это неизбежная цикличность развития. Исторический опыт показывает, что любая древняя цивилизация представляла собой некую систему. В процессе развития в ней накапливались неизживаемые противоречия.
Количество накопленных противоречий воздействовало на структуры системы, изменяло ее качество, снижало жизнестойкость и в конце концов приводило к гибели.
В этом отношении государства и цивилизации похожи на людей: они рождаются, проходят трудный детский период развития. Выжившие мужают, достигают расцвета и старятся. А потом умирают, и на смену им приходят другие государства и другие цивилизации, начинающие свой путь на ином витке спирали, но также со своими трудностями и ошибками начального периода.
Уже к III веку нашей эры классическая цивилизация была окончательно обречена. Большая часть достигнутых знаний оказалась утраченной. Интерес к объяснению феноменов исчез. Однако мысль в своем развитии остановиться не может.
Вы никогда не задумывались, что такое любознательность? Что это за чувство, которое гонит и гонит человека вперед, не давая покоя, заставляет доискиваться до причины наблюдаемых явлений, выяснять то, что кажется непонятным?
Очень интересно отвечают на этот вопрос биологи. «Каждое существо, — говорят они, — должно ориентироваться в окружающей среде, иначе оно погибнет». Академик И. П. Павлов назвал такое стремление к ориентировочной деятельности «ориентировочным рефлексом», или «рефлексом „Что такое?“», и считал его рефлексом безусловным, то есть врожденным и передающимся по наследству. «Биологический смысл этого рефлекса огромен, — писал он в одной из своих работ. — Если бы у животных не было этой реакции, то жизнь его каждую минуту, можно сказать, висела бы на волоске. А у нас этот рефлекс идет чрезвычайно далеко, проявляясь, наконец, в виде той любознательности, которая создает науку, дающую и обещающую нам высочайшую, безграничную ориентировку в окружающем мире».
Любого нормального человека обычно интересует все новое, неожиданное, необычное. При встрече с неизвестным в организме, по мнению биологов, возникает как бы своеобразное напряжение, которое обычно и называют любопытством или любознательностью. Это напряжение выводит организм из равновесия, создает состояние дискомфортности.
Что же призвано удовлетворить возникшую потребность, чем можно снять это напряжение? Ответ очевиден: конечно, познанием! Ну а если опыта мало, накопленных знаний и того меньше, если утеряны методы исследования, потерян интерес к знанию, — что тогда должно помочь людям ориентироваться в созданном ими для себя узком и маленьком мирке? Еще изначально, чтобы сориентироваться в бесконечно враждебном им мире, первобытные люди искали сходство между природными явлениями — стихиями и своими поступками. Приписывали стихиям человеческие характеры. А провалы, зияющие пустоты между отдельными островками знаний заполняли мифами. Так недостаток знания приводил человека к вере в сверхъестественное, подталкивал к созданию богов. Мифы, заполняя пробелы в существовавших знаниях, помогали в создании цельной более или менее картины мироздания.
С деградацией, а потом и с исчезновением натурфилософии мысль обратилась к религии и мистицизму. Постепенно философский мистицизм, который существовал и разрабатывался параллельно наукам и в пифагорейской школе, и в школе Платона, и в дальнейших философских школах, слился с мистицизмом «спасительных» религий. В рабовладельческом обществе при абсолютно безнадежном положении большей части населения возникновение таких религий, обещающих чудесное избавление от тягот бытия, вполне понятно. Главная же особенность этих религий заключалась в том, что знание заменялось вдохновением и в качестве высшего источника истины полагалось откровение, для достижения которого требовался не разум, а вера.
Из всех религий, существовавших в ту пору на территории Римской империи, наиболее преуспевало христианство. Оно наиболее отчетливо говорило о грядущей гибели ненавистного государства высших классов, объявляло богатство, роскошь, а вместе с ними искусство, философию и науку ступенями на пути в ад.
Ярким цветом расцвели на обломках классической культуры мистицизм, абсурдность и упадок — как результат социального и экономического распада рабовладельческих государств. Этим состоянием общей экономической разрухи воспользовались варвары-завоеватели. Они вторглись в пределы Римской империи, завершив уничтожение достижений культуры, покоившихся на широкой материальной организации. Опустели и лишились надзора дороги, мосты, оросительные каналы и акведуки. Строения пришли в упадок и в большинстве своем исчезли. Ум немногих сохранившихся ученых искал пищи в толковании священного писания, а сами ученые искали убежища у церкви или шли чиновниками на службу королям варваров.
Возникает вопрос: почему европейская наука так легко и быстро сдала свои позиции? Английский физик Дж. Бернал писал: «Мы склонны настолько преувеличивать интеллектуальные и художественные достижения греков, что трудно даже осознать, что их знания и искусство гораздо больше влияли на внешнюю сторону, чем на практические и материальные факторы жизни. Красоты греческих городов, храмов, статуй и ваз, совершенство их логики, математики и философии скрывают от нас тот факт, что образ жизни большинства населения цивилизованных стран к моменту падения Римской империи в основном был таким же, что и 2000 лет назад, в период гибели древней цивилизации бронзового века. Сельское хозяйство, продовольствие, одежда, дома не были заметно усовершенствованы. Исключая небольшое улучшение в технике сооружений оросительной сети и дорог, введения новых стилей в монументальной архитектуре и планировании городов, греческая наука находила небольшое применение. Это неудивительно, ибо наука развивалась богатыми гражданами в первую очередь не для целей практического ее применения, которое они презирали… Греческая математика, изысканная, пользующаяся исчерпывающим методом, могла применяться лишь для немногих практических целей из-за отсутствия как экспериментальной физики, так и точной механики. Основным плодом величественной греческой астрономии, не считая астрологических предсказаний, был хороший календарь и несколько маловажных карт. Великая колыбель практической астрономии — искусство мореплавания — из-за отсутствия судов и нежелания плавать по неизведанному океану почти не развивалась.
Другие науки были едва ли чем-то большим, чем довольно хорошо систематизированными каталогами общих наблюдений кузнецов, поваров, земледельцев, рыбаков и врачей… Там, куда вторгалась наука, она порождала наивные или мистические теории, в основе которых лежали элементы природы или тела, путавшие и извращавшие познание природы… Техника в противоположность науке сохранилась в лучшем виде и меньше потеряла».