Страница 20 из 42
Три ночи, с часа до пяти утра, работники милиции мерзли в снегу, ожидая встречи с негодяем. На четвертый день Николай дрожал от одной мысли, что ему опять придется лежать в этом проклятом сугробе. Но в тот раз ждать пришлось недолго.
Сосед Николая тихонько свистнул: сигнал внимания. Слева по шпалам навстречу Илье Бацуре шел мужчина. Идти было неудобно, и со стороны казалось, будто он подпрыгивает. Вот они сблизились, Бацура бросился навстречу.
Вскочил и Николай. Рядом из снега, словно куропатки, спугнутые охотником, взметнулись две фигуры. И все было кончено. Илья сидел верхом на лежащем парне и светил ему фонариком в лицо.
— Ну, Илья, ты даешь! Чего мы здесь сидели, мерзли! Ты и один бы управился!
— А кто его знал, что он такой хлипкий? — добродушно рассмеялся Бацура.
Глаза парня были закрыты, из губы сочилась кровь. Он действительно оказался с психическими отклонениями и после экспертизы был определен на лечение в больницу.
От воспоминаний Николая отвлек какой-то шум. Он толкнул Сашу в бок — тот разом проснулся. Из проулка, справа от дома Кутепова, тяжело дыша, выбежал человек, торопливо зашептал: «Он там! Он уходит!»
— Кто он? Куда уходит? — Николай отбросил овчину, вскочил.
— Мишка! В тайгу уходит! — Это, конечно, был неугомонный Сенька. Вот беспокойная душа! Четвертый час ночи доходит, а он все шарашится. Николай не знал, то ли радоваться такому добровольному помощнику, то ли гнать его прочь. Сказал в сердцах:
— Мы-то хоть на службе, а тебе чего не спится?
Сенька задохнулся от обиды:
— Как чего? Я в армии служил! Дядю Мишу в тайгу пускать нельзя! Жену свою стрелял — отвечать должен? Или нет? Пошли быстрее, не то правда уйдет.
Николай подумал: приказа задерживать Кутепова не было, не упускать же его! Сказал Сашке: оставайся здесь, смотри за домом. Мы пошли.
Сенька и Николай в темноте обогнули дом Кутепова и выскочили на болото. В ботинках Николая зачавкала вода.
Сенька остановился:
— Вы правее держитесь, там у косогора дорожка, а я в сапогах, рвану по болоту и на вас его загоню.
— Как же ты его загонишь?
— Видал? Я ему самбу покажу! — Николай понял, что Сенька поднял кулак.
— У него на твое самбо — ружье!
— Да он и поднять не успеет, как я его — бац!
— Болтун ты, парень!
— Болтун или нет, дело покажет, а вы все равно по болоту в своих туфельках не проберетесь.
Тут Сенька был прав. К тому же, парень он здоровый и, видать, не из робких. Николай явно уговаривал сам себя. Вздохнул:
— Ладно, топай, да будь осторожен!
Сам свернул вправо и скоро выбрался из болота. Огляделся — у дальней усадьбы, на опушке, горел фонарь, и Николай, осторожно ступая по тропе, пошел туда. Удивительную предрассветную тишину нарушал лишь далекий лай собаки в поселке.
Дикий крик, раздавшийся со стороны болота, просто парализовал Николая. Он никогда не слышал, чтобы так кричал человек. Николай застыл на месте, сжимая в руке пистолет. Полыхнула мысль: «Неужто с Сенькой что?» Николай сколько ни напрягал зрение, ничего не видел. А над болотом снова повисла тишина.
— Сенька! — не выдержав закричал Николай. — Где ты, Сенька?
— А-а-а! — отозвался плачущий голос с болота.
— Лезь сюда! — Николай вдруг обрадовался: жив, чертушка! — Лезь же, я тут!
Зачавкала грязь, затрещали кусты, казалось, сквозь чащу продирается медведь. Из болота появился Сенька. Николай зажег фонарик:
— Живой, Сенек?
— Ага, живой-живой... — Он говорил почему-то шепотом, оглядываясь на болото и прижимая левую руку к глазу. — Там он, Мишка. Иду я, а он стоит... Как врежет мне кулачищем.
— А где он сейчас? — Николай не знал, то ли плакать, то ли смеяться.
— Не знаю. Куда-то смылся, однако...
Николай внимательно осмотрел Сенькино лицо. Ну точно — балбес! Это он на сук в потемках напоролся, как еще глаз себе не вышиб! Да и сам хорош: нашел, кому верить.
— Ладно, не переживай: глаз целый. Спасибо тебе, а теперь шагай домой!
У дома Кутепова по-прежнему все было тихо. Но вскоре показалось, что в доме тихонько скрипнула дверь. Сашка замер, прошептал:
— Ты видишь что-нибудь?
Они до рези в глазах вглядывались в темноту, но ничего не заметили.
Еще с полчаса было тихо, потом слышно хлопнула дверь в соседнем доме.
— Хозяйка корову доить пошла, — сказал Сашка. — Вон, над горой видишь, небо посветлело...
— Не рано ли еще?
— Это нам с тобой рано, а у них тут хозяйство.
Было уже видно, когда женщина с ведром молока возвращалась от стайки к дому. Николай не удержался:
— Доброе утро, хозяюшка.
— Вы все еще здесь? Оголодали, поди, — засмеялась женщина. — И чего вам не спится?
— А вам? — спросил Николай.
— У меня работа.
— И у нас работа, — с вызовом ответил Саша.
— Да какая же это работа — по ночам шлындать? А жены, поди, сидят дома, ждут... — Женщина прошла в дом, а потом вернулась, неся в обеих руках по большой эмалированной кружке с парным молоком.
— Попейте, страдальцы. А то до солнца не дотянете! — и женщина лукаво улыбнулась. — А насчет работы — простите. Это мне просто жен ваших жалко. Да и чо его сторожить, Мишку-то. Подурил, выспится и будет как муха, знаем мы его...
— Ну, ну, мог бы уже и давно проспаться, а он что-то все молчит...
Роса мелкой сыпью покрыла траву, бревна, осела на тулупе. От болота тянул холодный низовик.
В начале седьмого, когда окончательно рассвело, Николай пошел искать мать учительницы, которую Мишка, видимо, и не думал отпускать. Черт неугомонный! Все еще не накуражился.
Старуха сидела на лавке у окна старого рубленого барака, у ног ее играли два маленьких пацана.
Выслушав Николая, старуха что-то наказала мальцам по-шорски и встала: пойдем!
Подошли к дому Кутепова. Старуха решительно открыла калитку и смело шагнула к крыльцу. Закричала по-русски:
— Миша-а! Пусть Полина деньги бросит из окна! Парнишкам молоко и хлеб купить, а деньги у нее. Пусть бросит, а я подберу. — Старуха сделала еще шаг.
И тут вдруг неправдоподобно громко грохнуло Мишкино ружье. Старуха с испуга присела, прикрыла голову руками.
Николай от калитки прыгнул к ней, подхватил под мышки, отбросил назад, к ограде.
Сашка, выхватив пистолет, кинулся к ограде:
— Пригнись, пригнись, Николай!
Тот обернул злое лицо:
— Не стреляй, Саша! Не стреляй! Тут он нас не тронет. — Обнял потрясенную женщину: — Извини нас, мамаша. Видишь, какой стервец! Иди, иди к внукам, мы уж сами...
Николай понимал, что зря затеял всю эту историю. Вот тебе и не злой дядя Миша! Убил бы старуху — с него, видно, станется! И чего лютует?
На выстрел сбежались люди — узнав, что ничего страшного не случилось, покачали головами, подивились мишкиному упрямству и разошлись. А вскоре подошла милицейская машина. Приехали Горелин, Бадайкин и Эдуард Михин, еще один оперуполномоченный угрозыска. Николай доложил, что Кутепов продолжает отсиживаться.
— Значит, не сбежал? — Горелин искоса глянул на тулуп, распластавшийся на бревнах.
— Сидит себе, товарищ капитан. — Докладывать, как прошла ночь, не хотелось.
— И не высовывался? — удивился Горелин.
— Да нет, недавно стрелял. В мать учительницы...
— А ты куда смотрел? — нахмурился Горелин.
Николай смутился, потом решительно сказал:
— Брать его надо, товарищ капитан, что тянуть. И пробраться к дому ничего не стоит. Вон с той стороны, с болота, пока Кутепов калитку караулит. Вы тут отвлеките его, а я обойду дом с болота. Я там ночью был...
Горелин с минуту подумал:
— А что — это мысль. Давай попробуем.
С задней стороны дома Кутепова тянулись сени без окон, если не считать небольшого отверстия под верхом сеней. Самым простым и безопасным для Николая оказалось взобраться на пологую крышу сеней и с нее спрыгнуть сразу на крыльцо дома.