Страница 10 из 42
— Товарищ капитан, на пустыре шумят!
Сообщив об этом по рации и попросив дежурного срочно послать к вокзалу патрульную машину, Марчук бросился к зданию перевозки почты. Здесь встретился с запыхавшимся Ковалевым:
— Она! Там она, Шурка! Я по голосу узнал.
Марчук послал Габидуллина и Ковалева в обход. А сам с дружинником, ориентируясь на огонек папиросы кого-то из куривших на пустыре, выскочил из-за почты и негромко скомандовал:
— Стоять всем на месте!
Компания бросилась в темноту. Задержали только женщину.
В прокуренной комнате одного из бараков Нижней Колонии на грязной постели валялся атлетически сложенный человек. Белки глаз воспалены, на худых щеках мелкая сетка склеротического румянца, от него несло винным перегаром. Это был Владимир Копылов, больше известный среди своих немногочисленных приятелей под кличкой Студент, человек жестокий и беспощадный.
Отца Студент не помнил — тот ушел от семьи, когда Вовке не было и года, а вот мать, проработавшая всю жизнь машинисткой, и сестренка Лидка стояли перед глазами, будто только вчера расстался с ними.
Всю жизнь мать мечтала вывести его в люди, твердила — вот выучится Володенька на инженера, тогда и она отдохнет на старости лет. Как ни пласталась за своей машинкой, много не зарабатывала, потому и жилось туго, а Вовке хотелось всего много и сразу. С третьего класса он пристрастился шарить по чужим карманам в школьной раздевалке. Когда подрос, стал отбирать у младших копейки, школьные бутерброды. Был он рослым, сильным — если кто сопротивлялся, бил.
В седьмом классе его застали в учительской, когда он шарился по сумочкам преподавателей. Мать умолила директора, чтобы Володечку не отправили в детскую колонию. Но из школы его исключили. Затем, как водится, улица. Компания таких же, как он, свихнувшихся подростков, безнаказанный взлом продовольственного киоска и похвала побывавшего уже в тюрьме за воровство парня, которого улица звала почему-то Метеором. Он и стал их «учителем».
И началась у Володьки воровская жизнь. С дружками забирались в киоски, а краденое носили Метеору. Стали чистить карманы пьяных, отбирать в подъездах деньги у женщин. Тогда же Вовка и приобщился к водке. Но через несколько месяцев их выловили — вместе с Метеором все они угодили за решетку.
И пошло-поехало. Сначала колония для несовершеннолетних, затем тюрьмы. Всего хлебнул Володька. И лес валил в тайге, и котлованы копал, и в штрафных изоляторах, случалось, за нарушение режима сидел. Освобождался по амнистии и по окончании срока. Но, выходя на свободу, снова брался за старое.
Последний раз Студент сидел за групповой грабеж и месяц назад, освободившись из колонии, вернулся в родной город. Остановился у Кисы — Мишки Ферапонтова, с которым когда-то вместе сидел — тому досталась комната после смерти бабки.
На третий день, очнувшись после беспробудной пьянки, увидел рядом в постели растрепанную Нинку-учительницу. Киса, знакомя их при первой встрече, сказал, что баба она мировая и годится на любое дело. И, разглядывая тогда испитое лицо спящей молодой женщины, сначала удивился, потом вдруг вспомнил Лидку, свою сестру, подумал о матери — сколько же ей сейчас? Поди, совсем состарилась? И резанула по сердцу горькая обида на мать.
Он написал ей недавно открытку: мама, мамочка, я на воле, может, наведаюсь на неделе, до Киселевки — рукой подать. Ответ матери не заставил себя ждать. «Не знаю, как тебя называть и как к тебе обращаться, — писала она, — но назвать сыном язык не поворачивается. Все, что могла, я для тебя сделала. Но ты на все это наплевал и стал вором, преступником, а потому забудь о матери и сестре. Знай, что мы выбросили тебя из своей жизни... Когда тебя посадили в первый раз, я думала, что тюрьма тебя исправит, как она исправляет многих. Ночи напролет плакала, все ждала, что сын постучит в окно, но не суждено было сбыться материнским надеждам. Если мать избитого и ограбленного тобой парня мне скажет, что я вырастила подлеца и зверя, я в свое оправдание ничего не отвечу, потому что это правда.
Живи как знаешь, но не смей вспоминать меня как мать. Можешь говорить всем, что у тебя нет матери, что ты ее не помнишь. Проклинаю тот день, когда родила тебя!»
Потянулся к тумбочке, к начатой бутылке водки, жадно припал к горлышку. В голове зашумело. Словно из тумана явилось скорбное лицо матери, и Студент, впервые за много лет, заплакал. Заплакал горько, навзрыд, как плачет обиженный взрослым ребенок. И чем дольше он плакал, тем сильнее росла в нем жалость к себе.
В коридоре послышались торопливые шаги. Студент прислушался, вытащил из-под подушки финку, натянул на подбородок одеяло — в комнату, тяжело дыша, ввалился Киса, прохрипел:
— Шурку замели!
— Чего?! — Студент отбросил одеяло — удар в челюсть свалил Кису на пол.
— Ты что же, подлюга, засыпать всех хочешь? Мало я тебя уродовал, а ты все лезешь туда, где менты ошиваются! Места тебе мало!
Киса молча поднялся. Косясь на Студента, отошел к двери.
— Нужно сматываться... — голос был едва слышен. — Шурка очень даже может расколоться.
Студент бросил презрительный взгляд в его сторону. Надел пиджак, сунул ноги в стоптанные ботинки, проверил карманы, спрятал за пояс брюк финку. Выключил свет, молча вытолкал Кису в коридор, вышел следом.
Шурка в милиции сразу же подняла крик: ни в чем она не виновата. Причитала, размазывая по щекам черные слезы.
Помощник дежурного, молодой лейтенант, еще не привыкший к пьяным бабьим истерикам, смотрел на Шурку и брезгливо морщился. Габидуллин подал ей стакан воды.
— Ты замолчишь или нет? Выпей вот, авось полегчает.
Выпив, Шурка как-то враз успокоилась, спросила Габидуллина, чуть прищурившись:
— Долго, что ли, меня продержишь?
— От тебя зависит. Сейчас следователь приедет. Выложишь ему все начистоту — сам тебя домой отвезу.
— Начистоту! Об чем это «начистоту»? Про Кису и Студента, что ли? Так они мне голову сорвут. Ни в чем я не виновата.
— Вай, Шурка! Я ведь тебя специально вылавливал, весь вечер дожидался. Тебя да Нинку. Поняла?
Шурка вдруг испугалась:
— Врешь, красавчик! Скажи, что врешь! Ну скажи!
Зазвонил телефон. Помощник дежурного снял трубку, послушал, потом сказал Габидуллину: веди ее к начальнику. Марчук уже приехал, ждут ее.
Коломин осуждающе посмотрел на измазанное лицо женщины и спросил, кого это она так испугалась? Кто такие Киса и Студент?
Шурка оглянулась на Габидуллина.
— Вон чернявый лейтенант обещал, если расскажу, так отпустите. Правда отпустите?
Вмешался Марчук:
— Что же ты, Александра, торгуешься? Не на рынке ведь! Если не виновата, говори, что знаешь. Кто такой Киса?
— Ферапонтов он, живет на Нижней Колонии, в бараке. Показать могу. А Студента не знаю. Месяц назад он приехал из колонии. Вот и живет у Кисы, с которым когда-то вместе сидели. Сама я Гладышева, родилась в деревне Мылово под Новосибирском. Там мама и сейчас живет...
В кабинет вошел Гринин, Гладышева замолчала. Коломин заметил:
— Продолжайте, Гладышева. Это старший следователь прокуратуры, так что, не смущайтесь.
— Боюсь я его. Студент с финкой не расстается. Вчера выпивали у Кисы, так он мне сказал: «Если продашь — завалю!»
Вскоре по картотеке управления выяснилось, что под кличкой Киса значился именно Ферапонтов, Михаил Михайлович, 1943 года рождения, он же Федоров, он же Сухов. Последний срок отбыл за квартирную кражу, прописан на Нижней Колонии. Студент по картотеке не значился, видимо, залетный. Тут же был сделан запрос в Кемерово, возможно, он значится там.
Крутились почти до утра, и все без толку. Комната Ферапонтова в бараке на Нижней Колонии оказалась запертой. Уезжая оттуда, Коломин оставил у барака засаду. Прочесали три раза вокзал, и подъездные пути, и стоявшие в ожидании отправления грузовые составы. Киса и Студент исчезли.