Страница 63 из 88
— Да! Я велела подать чай… Ниночка читала им стишок… они даже аплодировали… Я была так счастлива… А потом они сказали, что приехали меня поддержать… И удивились, что я не знаю… И сказали… Что он! — она вдруг крутанулась на каблуках и устремила на Митю обвиняющий перст. — Состоит в организации! Злоумышляющей против власти! И императора! Что полицмейстер его разоблачил! И… что никто не поверит, будто ты не знал о его художествах! Тебя тоже могут арестовать! — пронзительно завопила она, обеими руками хватаясь за брата, будто тут уже стояли жандармы, готовые тащить его в крепость.
— Людмила, успокойся! — почти испуганно отдирая от себя пальцы сестры, зачастил отец. — Я уже все уладил!
— Как? Как ты это уладил?
— Выгнал полицмейстера, и все дела!
— Как… выгнал? — тетушка замерла, смешно растопырив руки и выпучив глаза.
— Как обычно начальник гонит зарвавшегося подчиненного.
— Что же ты наделал! — страшным шепотом выдохнула Людмила Валерьяновна. Руки ее повисли вдоль тела, и она медленно опустилась прямиком на ступеньку лестницы. — Мне же дамы все про него рассказали! У него же везде — волосатая лапа! Он с влиятельными людьми связан, оказывает им услуги, они его ценят, и… с ним сам губернатор предпочитает не ссориться! А ты… его выгнал? Аркадий, это конец! Он поедет в Петербург, ты потеряешь всё, к чему шел долгие годы… и мы… Ниночка… дом в Ярославле продали… — она уставилась на Митю дышащим ненавистью взглядом. — Все из-за этого мальчишки!
— Сестра, немедленно прекрати истерику! И оставь, наконец, моего сына в покое!
— Твоего сына? — она истерически расхохоталась. — Вся губерния знает, что он тебе не сын! Пусть эти Кровные приезжают и забирают, наконец, своего пащенка, которого они тебе подсунули! Одни беды от него!
Тишина. Душная, как пуховая перина, и тяжелая, как могильная плита, опустилась сверху. Мите уставился перед собой. Не на тетушку. Не на отца. Самое страшное, что могло быть в жизни, оказывается, не гоняющаяся за ним смерть. И не отсутствие приличного гардероба. А увидеть выражение отцовского лица сейчас. Увидеть и прочесть, что… отца у него больше нет. То есть, отец есть, но… нет.
— Прошу прощения. — голосом, гулким и холодным, как дыхание свежей могилы, сказал Митя. — Я пойду к себе в комнату. Обедать не буду. Не голоден. — и чеканным шагом — ступенька-ступенька-ступенька… так легче идти ровно, не шатаясь, если ставить ногу на каждую ступеньку и еще немного вдавливать, будто та могла убежать… он двинулся вверх по лестнице. Прошел мимо Ингвара — за плечом мелькнула бледная, растерянная физиономия германца… Кажется, тот дернулся вслед, но Мите до него дела не было. Главное, не сбиться с шага, не заорать, не устроить безобразную истерику в стиле тетушки. Дойти. Дотянуть до комнаты. И захлопнуть за собой дверь.
Он шагнул в поджидающую его внутри темноту.
На горло Мите легла узкая девичья ладонь, острые, как ножи, когти впились в кожу и обдавая мертвенным холодом, в ухо шепнули:
— Когда ты уже сдохнешь, наконец?