Страница 15 из 88
Глава 5. Спасение сюртука
— Нам в обход. — княжич нырнул в узкий проем между домами, и потянул побитую пятнами ржавчины створку и шагнул во двор. — Знакомое место, верно?
— Я тут труп нашел.
— Это вас как-то беспокоит?
«Он же считает меня Моранычем — с чего бы Моранычей беспокоили покойники?» — уныло подумал Митя. Покойная Фира Фарбер, чей труп он вытащил здесь из дворового нужника, его и впрямь нисколько не беспокоила. Сидела себе тихохонько на крыше того самого нужника, рассеяно раскачивая на пальце сложенный кружевной зонтик. Зонтик то и дело касался дощатой стены, но не ударялся, а проходил насквозь, и тогда по всей слегка размытой фигуре девушки пробегала легкая рябь. При Митином появлении она подняла голову и на губах ее даже мелькнуло что-то вроде улыбки. И снова принялась раскачивать зонтик, точно маятник на часах.
Все знавшие ее, говорили, что Эсфирь Фарбер была неглупа, и для своего низкого положения неплохо образована. Если фабричную работницу, лавочницу и парочку мазуриков удовлетворила смерть задравшего их медведя и его цыгана-поводыря, то Фире нужно было истинное возмездие. Настоящий виновник. А потому она ждала. Тихо, терпеливо, и впрямь совершенно не беспокоя Митю, лишь иногда мелькая в отдалении, видно, чтоб убедиться, что тот ничего не забыл, и от решения рано или поздно добраться до господ Лаппо-Данилевских не отказался.
С трудом подавив желание кивнуть призрачной девушке как старой знакомой, Митя шагнул за Урусовым. Небрежно составленный у ворот штабель щетинящихся ржавыми гвоздями деревянных ящиков с едва слышным скрипом качнулся… и принялся медленно крениться, норовя обрушиться Мите на голову. Митя стремительно проскочил мимо… груда ящиков замерла и застыла в хлипком равновесии. Будто передумала падать.
Насколько щегольским был передний фасад «Дома модъ», настолько задняя его сторона оказалась запущенной и неухоженной. Урусов с явным усилием потянул на себя облупившуюся дверь. Пронзительно, до зуда в зубах, заскрипели несмазанные петли, под облезлой краской тускло блеснул металл. Митя придержал дверь, с удивлением разглядывая сложный германский замок… обернулся, новым взглядом оценивая захламленный двор. А ведь если ночью идти, в темноте, до этой двери почти невозможно добраться не покалечившись, и уж вовсе невозможно — не наделав шуму.
На крыше нужника невидимый для остальных призрак приветливо помахал ему зонтиком, Митя хмыкнул и нырнул в сумрак коридора. Дверь за ним с душераздирающим скрипом захлопнулась и в коридоре воцарилась почти полная темнота. Темнота пахла. Знакомыми ароматами ателье: шерсть, раскаленный утюга и мел, сквозь которые тянуло приглушенными, но все ощутимым запахами старой лежалой одежды и пота.
Митя моргнул, в очередной раз поблагодарив особенность своего зрения. Если бы не умение видеть в темноте, он бы непременно врезался в составленные у стены стулья или груду ветоши на себя завалил! В отличии от ящиков с торчащими гвоздями — не смертельно, но весьма… неловко. И неприятно.
— Кто там ходит? Кто бы не ходил — ходите сюда или ходите отсюда, а не стойте там столбами!
— Это мы, Исакыч! — возвысил голос Урусов.
— Мы? — хмыкнули в ответ. — Ой вэй, как же много вы про себя сказали, уважаемые «мы»! Прям даже неловко спрашивать — а вы, собственно, какие-такие «мы» будете? Мы, Александр III, кровью Даждьбожей император?
— Господин Альшванг, не забывайтесь! — голос Урусова стал предельно строгим.
— Ах вот это какие «мы»! — возрадовались в темноте. — Его благородие полицейский княжич.
В темноте коридора снова заскрипели петли и отворившаяся на другом конце коридора дверь впустила внутрь немного дневного света. Урусов уверенно направился туда.
За дверью оказалась портновская мастерская с безголовым манекеном на железной ноге, и заваленным обрезками тканей столом. На дорогие ателье на Невском, к которым привык Митя, и даже на претендующий на венский шик «Домъ модъ», она не походила совершенно. Здесь обретался самый что ни на есть дешевый портной, из тех, кому и шить-то редко приходится — всё больше перешивать. Подаренное дородной барыней платье обуживать для тощей горничной, поношенные юбки выворачивать уцелевшей изнанкой наружу, перелицовывать гимназическую форму старших братьев для младших, дедовские штаны — для внуков, удлинять подолы платьев подросшим барышням, и надставлять рукава сюртуков вытянувшимся за лето сынкам небогатых семейств. А еще — перешивать для желающих выглядеть «по-барски» приказчиков украденные гостиничными ворами жилеты и сорочки постояльцев.
— …разом с его высокоблагородием полицейским сынком! — раздался уже знакомый ехидный голос. — Тем самым, который у нас в нужнике труп сыскал!
На узкой колченогой кушетке под окном, кренделем свернув ноги, восседал типичный еврей-портной. Настолько еврей и настолько портной, что казался не живым человеком, а скорее персонажем из новомодной пьески. Черная потертая жилетка была напялена поверх застиранной до серости рубахи, а босые и изрядно грязные ступни торчали из обвислых штанин. Длинная и острая, как мокрый хвост дворняги, борода была воинственно задрана, сдвинутые на нос очки грозно поблескивали, а серые выцветшие глаза смотрели с морщинистого лица настороженно и неожиданно жестко.
«Такими глазами в прицел хорошо глядеть!» — мелькнуло в голове у Мити.
— Здравствуйте, Яков Исакыч! — не обращая внимания на издевательские титулования, поздоровался Урусов — на губах его играла улыбка.
Старый портной посмотрел на Урусова сквозь очки, потом поверх них — и возмутился:
— Какое здоровье у старого больного еврея? Руки не держат… — он протянул перед собой широкие, как лопата, лапищи.
Такими грести хорошо. Или шеи сворачивать.
— …ноги не ходят. — он резко выбросил вперед ногу. — И глаза не видят совсем! — и видно, в подтверждение своих слов поднял очки на лоб. — Так шо и вам, паны ясные, доброго здоровьичка, как мне! — заключил он.
Пожелание после всего сказанного звучало двусмысленно.
— Что с нашей просьбой, Яков Исакыч? — Урусов оставался невозмутим.
— Ну, шо вам сказать, так шоб хотя бы не совсем соврать… — старик начал подниматься с кушетки — неспешно и как-то… угрожающе. Будто разворачивалась большая королевская кобра. Воздвигся едва не под потолок своей каморки, развернул широкие плечи… и тут же ссутулился, втянул голову и тяжело припадая на ногу, похромал к трухлявому шкафу с отвисшей створкой. Добыл оттуда изрядный сверток и натужно поволок его к портновскому столу.