Страница 84 из 95
Глава 30. Очень важные разговоры. Разговор с альвом евреем
Другие важные разговоры состоялись на следующий день.
Йоэль явился по своему обыкновению с утра. Не то чтоб совсем раннего, но измотанный вчерашними событиями Митя уснул, будто провалился в бездонную пропасть.
Пронзительный вопль Леськи:
— Спит паныч, умаяшись оне, никак вам туды не можна! — и громкий хлопок двери заставили его резко сесть в кровати и… потянутся за подушкой, испытывая необоримое желание запустить ею в наглого альва.
И тут же он замер. Потому что на кровати, прямо поверх перины, едва заметно мерцая глубоким жемчужным блеском, лежали сорочки. Восхитительные. Строгие. Ни единой лишней детали. Абсолютное совершенство кроя и строчек. Безупречные.
Митя протянул к ним подрагивающие пальцы. Прикосновение к мягко переливающемуся альвийскому шелку были чистым, незамутненным наслаждением.
— Я… к вашему сведению… спал. — пробормотал Митя и в голосе его дрогнуло самое настоящее рыдание.
Глаза альва, восседающего на стуле с величием и изяществом наследного принца на троне, довольно блеснули:
— А мы с дядьями и матушкой — нет! Всю ночь шили… Примерьте. — альв легко спорхнул со стула и подтянул к себе саквояж. Ни безупречный цвет лица, ни безукоризненный костюм, ни собранные на макушке в вычурные косицы серебряные волосы — ничто не выдавало бессонной ночи.
— А пауков… переловили? — спросил Митя, поглядывая на сорочки в благоговении и почти ужасе — вдруг исчезнут? Потому что две — нет, господа, вы не понимаете, действительно ДВЕ! — сорочки целиком из альвийского шелка… Такое разве что у самих альвов бывает. Не таких, как Йоэль, а тех, что совсем альвы, из-под Холмов.
— Ловим… — вздохнул альв. — Одного не хватает. Найдется, рано или поздно, главное, чтоб никто его не прибил, приняв за фомора. Или еще за какую нечисть. Предваряя ваш вопрос, сразу скажу… — он вскинул ухоженную ладонь, не давая Мите вставить слово. — …их привезла моя мать, из Вены. Он… он был альвом. Мой отец. Только… это ведь для нас все альвы — лорды. А в реальности, даже альвийской, когда все лорды, кто-то должен быть лордом-золотарем. Ну, или лордом-садовником. Лордом-портным… Вот он таким и был: портным при альвийском посольстве в Австрийской империи. У них это, правда, именовалось, лорд-мастер Одеяний. Он даже и впрямь принадлежал какому-то из альвийских Великих Домов…
«Дому Ивы. — подумал Митя. — Тут уж без сомнений»
— Ему нужны были помощницы для черновых работ. Но даже для таких работ альвы набирают лучших. Моя мама такой и была… лучшая портниха мастерской, в которой она тогда работала. Альвы — это уровень, если ты работал на альва, для тебя все двери открыты. Ее взяли, а потом… Она ведь и сейчас красива, а тогда… Молодая. Экзотичная — по крайности, для него. Талантливая — для альвов это много значит. Он говорил, что она тонко чувствует красоту. Он вообще говорил много и красиво. Сейчас тоже все говорят: что она сама виновата. Надо было помнить, что он другой веры. И вообще нелюдь. Но она не хотела об этом помнить… тогда. А потом оказалось, что… у нее будет ребенок.
Митя почувствовал, как щеки у него вспыхивают — все же это очень деликатная тема, а альвы… вот уж дети природы, если так просто могут ее обсуждать! Даже будучи евреями…
— Мы с ней говорили об этом всего один раз. Я… ее заставил.
Вот точно — дети природы! Трудно вообразить, как бы он, Митя, свою мать заставил… Хотя и мать у него… м-да…
— Он сперва очень удивился. Сказал, что… никак этого не ожидал. Что это также странно, как если бы… если бы человек имел ребенка от мартышки. — лицо альва исковеркало чудовищной гримасой: в ней была и боль, и ненависть, и презрение, и… бесконечное унижение — уж его-то Митя опознавал безошибочно. — Что люди и без того нечто вроде животных, а уж те, которых и сами люди считают не ровней себе… те и вовсе… И велел… приказал ей избавиться от ребенка. Я… Вы… По всем статьям то, что она сделала — преступление. Но она говорила, что была очень зла. Хотела сделать ему также больно, как он сделал ей. И она украла. Зашла в его мастерскую, вроде как в последний раз — к ней там все привыкли. И забрала маленьких паучков… новорожденных. И уехала. Ей предлагали остаться в Петербурге, в ателье самой Иды Ладваль. Но она боялась, что он станет ее искать. Не из-за меня… — он усмехнулся, криво и зло, но даже эта улыбка ему шла. — …из-за пауков. А может, хотела, чтоб искал… хотя бы из-за пауков. Уехала сюда, к братьям. Пауков разводить она даже не пыталась — им требуется особая, альвийская сила, чтобы расти, а без нее они во что-то вроде спячки впадают. Мне пять лет было, когда я коробку с ними нашел. Вот у меня они выросли, и даже ткать начали. И стало очевидным, до какой степени я… альв. Может, не будь я таким альвом, или не будь меня вовсе… всем было бы легче.
— Зато теперь ваши соотечественники вас уважают — вы так дрались за них… — тихо сказал Митя.
Он стоял перед зеркалом, на нем была сорочка альвийского шелка… Еще недавно он бы и убил… и умер ради этого. Но теперь он уже и убил, и умер… и может, именно поэтому даже не смотрел на свое отражение, а только на отражение застывшего лица Йоэля у себя за спиной.
— Уважают. Кланяются даже. Никто дурного слова не говорит. Вчера вместо Йоськи ребе Йоэль назвали… — улыбка на его губах была вымученной. — И я понял, что навсегда останусь чужим для народа моей матери! И для племени моего отца тоже… только вот их я и сам не приму! — с тяжелой, подсердечной ненавистью процедил он. И тихо добавил. — А для империи я плох и с той стороны, и с этой. Как ни повернись. — он отвернулся. И заговорил оживленным, насквозь фальшивым голосом. — Сюртук примерьте! Он пока только сметан, но поглядеть же надо…
И аккуратно, придерживая здесь и прихватывая там, подал сюртук.
В сюртуке не было ничего модного. Ничего похожего на сюртуки петербургских щеголей, которые Митя держал за эталон. В зеркале отражался… Истинный Князь. Причем именно Князь-Мораныч. Такой Истинный и такой Мораныч, что Митя даже почувствовал себя слегка самозванцем.
— Это немного… на вырост. — улыбнулся Йоэль и было ясно, что не о размере он говорит, потому что даже сейчас, на первой примерке, сюртук сидел идеально.