Страница 63 из 95
Стоять так было бессмысленно. Он на всякий случай еще раз оглянулся, проверяя, нет ли пути назад — песок немедленно взвился смерчем, недвусмысленно намекая, что нет.
Митя сунул голову в дверь.
Почувствовал, как стремительно летит и… плашмя, как лягушка, рухнул на уже знакомый потертый ковер в рисунках асфоделий.
Было неожиданно больно. И дыхание перехватило. Он еще полежал мгновение, потом с трудом подобрал под себя руки и наконец сел, по-турецки подогнув колени и потирая ушибленную грудь.
Он сидел на ковре, таком же, как дома, когда мама еще была жива, и смотрел в сад сквозь высокую стеклянную дверь, такую же, какая была в поместье бабушки Белозерской. Правда, здешняя дверь — без ручки и плотно впаяна в стену, так что не понять, где заканчивается стекло и начинается камень.
Митя его знал! И даже знал, что не мальчишка то вовсе, а девчонка!
Не было ни звука шагов, ни шелеста юбок, ни тени, но Митя вдруг понял, что за спиной у него кто-то есть. Стоит и пристально глядит в затылок немигающим взглядом.
Он не встал, только выпрямился до хруста в позвоночнике. Та, что стояла у него за спиной, неспешно пошла по кругу. Мимо медленно проплыли черные юбки с белой пеной кружев, и он почти ткнулся носом в шелка, едва заметно пахнущие ладаном и сухой пылью. И уставился на выглядывающие из-под них носки черных с серебром туфелек.
— Теперь-то я могу на тебя посмотреть — ведь я уже умер. — не поднимая глаз, спросил Митя.
— Посмотри. — прошелестел свистящий вымораживающий шепот, и рука в черной кружевной перчатке взяла его за подбородок, заставляя поднять голову. Он на миг зажмурился… а потом распахнул глаза широко-широко. Дворянин и светский человек должен бестрепетно глядеть в глаза смерти. Даже если это не просто смерть, а… Смерть.
Трепета и впрямь не было. Жгучая, отчаянная, совершенно детская злоба вспыхнула в его душе. Он вскочил на ноги, и глядя в глаза Мораны-Темной, самой страшной и грозной из Великих Предков, заорал совершенно по-детски:
— Ты не смеешь! Не имеешь права! Кем бы ты ни была — ты не смеешь сперва отнять ее у меня, и у отца… А потом являться ко мне в облике моей матери! Которую ты убила ради своих… — и с бесконечным презрением припечатал. — …высших целей!
Тонкие, будто углем нарисованные брови на бледном лице Рогнеды Меркуловой, урожденной княжны Белозерской, поползли вверх. Митю одарили взглядом сверху вниз — Великие Предки, он помнил этот взгляд, так смотрела мама, когда он ленился и делал вид, что не понимает урока! — и свистящий бесплотный голос прошелестел:
— Что за глупости ты себе выдумал, мальчик мой. У тебя никогда не было и не могло быть иной матери, кроме меня.
— Ты врешь! — выкрикнул он. — Врешь! — и тут же смутился. Кричать такие вещи даме столь… знатной… Хотя можно ли считать одну из Великих — знатной дамой, если за ней не стоит вереница предков, а она сама — Предок? В любом случае — это очень дурной тон, а светский человек должен быть безупречен даже в ненависти. Особенно в ненависти!
Митя выпрямился так, что лопатки свело, и вскинул подбородок. И очень постарался сделать лицо невозмутимо-непроницаемым.
Его одарили еще одним взглядом: тяжелым, как могильная плита, и страшным, как… она сама:
— Разве Смерть может лгать? — прошипела она.
— Я убежден в вашем всемогуществе, сударыня. — он чуть склонил голову — уважительно, но не раболепно, а она… она вдруг расхохоталась, ярко и звонко, как девочка, и протянула:
— Наглеееец! Весь в отца. — подобрала юбки и изящно опустилась в кресло — кружева ее платья накрыли ковер с асфоделиями морозными узорами. — Мальчик мой, и как же ты, по-твоему, появился на свет?
Снова рассказывать, как недавно Ингвару? Но тот, по-крайности, и впрямь не знал, откуда Истинные Князья берутся! Митя раздраженно отвернулся.
Смотреть на это… этого… лежащего… было даже хуже, чем рассказывать, и Митя заложил руку за спину, будто отвечая урок, и заговорил занудным тоном:
— История не сохранила подобных сведений о наших собственных Великих Предках, но еще древнегреческие ученые установили, что их олимпийцы, в те времена почитаемые богами… — пришлось приложить усилие, чтоб не покоситься на нее при этих словах: разозлится или нет? — Вселяются в тела смертных в момент зачатия. Пример: Посейдон, вселившийся в царя Эгея, чтобы зачать Тезея, или Зевс в Агамемнона для зачатия Геракла…
— Я вижу, что отец позаботился о твоем образовании, но учителя истории мог бы подобрать не столь… академичного! — процедила она. — Который задался бы вопросом… ну хотя бы о троянце Энее, если уж собственных Великих Предков никто за тысячу лет спросить не удосужился!
— А что — Эней? — обиженно пробормотал Митя: он тут умер, между прочим, а она древней историей развлекается! Конечно, для нее смерть — это рутина, а для него — все же потрясение. Он первый раз в жизни умер — и никакого сочувствия! А еще в матери набивается!
Морана-Темная подалась вперед и улыбаясь так, будто знала каждую его мысль — и посмеивалась! — прошептала:
— Те же древнегреческие ученые установили, что его матерью была Афродита. И родила она сама.
— И что?
Эдакие изыски, может, Ингвару интересны, или еще кому, а вот он гораздо больше любопытствует, что с ним самим дальше будет.
Митя снова торопливо отвернулся. И наткнулся на неодобрительный взгляд. Все же, когда на тебя неодобрительно смотрит Смерть, это… неприятно. Крайне. О чем она там рассказывала? Афродита, которая сама родила Энея…
— Афродита, она, конечно, богиня, но все же женщина… — просто чтоб не молчать, пробормотал он.