Страница 25 из 95
— Не пытайся делать вид, что волнуешься о безопасности империи, а не просто трусливо и безответственно увиливаешь от своего долга. — губы кузена Николя скривились в желчной усмешке. В отличии от обычно невысоких и жилистых, а порой и откровенно тощих Моранычей, кузен был крупным и массивным, так что неспособные почуять Кровь люди обычно принимали его за одного из Внуков Велеса-Змея, или за Живича — среди тех такие богатыри тоже случались. Зато характером Николя был Моранычем в худшем из воплощений — желчным, язвительным, и подверженным острым приступам меланхолии, от которых не только страдал сам, но и заставлял страдать всех вокруг. Хотя Митя подозревал, что сам-то кузен не страдал нисколечко.
— Ну-ну, Николя, потише, ты говоришь с нашим Истинным Князем. — успокаивающе покачал головой князь Сергей. Николя явственно хотел презрительно фыркнуть, но под дядюшкиным укоризненным взглядом сдержался. Дядя устало поглядел на Митю. — Мы ждали сколько могли, Дмитрий. Мы ждали даже немного больше, чем на самом деле могли ждать. Положение становится все более критическим — для всех. Дворянство пытается теснить Кровных, дескать, в современном мире Сила Крови не так уж нужна, ее вполне способна заменить сила пара. Хуже всего, что для государя дворяне, в отличии от Кровных не имеющие прав оспаривать его решения, представляются гораздо более удобной и управляемой опорой трона, чем мы. — он скривился. — Нас все меньше в министерствах и Государственном Совете. Даже в армии, где нас по-прежнему избыток, начали ходить разговоры, что Сила Кровных слабеет… и она слабеет, Митя. Даже Молодая Кровь уже слишком стара! Зачем далеко ходить, твой отец и его городовые упокоивают мертвяков едва ли не больше, чем Кровные Моранычи.
— Так может, Кровным Моранычам для начала попробовать послужить в полиции? — вкрадчиво предложил Митя. — Кузен Николя, например… Сыскаря из него, увы, не выйдет… — голос Мити стал извиняющимся. — Но городовой получится замечательный. Чудесно будет глядеться где-нибудь на перекрестке.
— Кузен… Не стоит тебе злить меня больше, нежели ты и так злишь. — почти ласково протянул Николя.
— И что ты мне сделаешь? Ах! Неужели убьешь?
— Довольно! — голоса дядя не повысил, но показалось, будто рявкнул. — Я толкую о серьезных делах, а вы… Ведете себя как мальчишки!
— Мите можно… — пробормотал дядюшка Константин.
— Ну хоть ты-то перестань, Константин! — вскипел князь Сергей. — Да знаешь ли ты, что мне сказал один студентик из разночинцев, когда я был с визитом в Петербургском университете? Он мне прямо, в глаза заявил, что Кровные есть пережиток древности, а Истинные Князья и вовсе — легенда! И даже не слишком поучительная! Так и сказал!
— Не трус. — раздался вдруг хриплый голос, и так и оставшийся для Мити безымянным Мораныч-Зимний на миг приоткрыл глаза, бросил быстрый, пронзительный взгляд, и тут же снова будто утонул в ледяном равнодушии.
После его слов воцарилось молчание — все глядели на него, в ожидании следующих слов, но родич даже глаз открыть не соизволил. Так и продолжал словно бы спать стоя.
Митя небрежно повел плечом — страшно далеки вы от народа, дядюшка Серж. Встречались бы с господами разночинцами почаще, еще бы и не такого наслушались.
— Вы понимаете, к чему идет? Кровная Знать никогда не была свободна — мы служим Крови, а потому Моранычи с Перунычами не бегут с поля боя, а Мокошевичи — в Париж с казенными деньгами. Но если государевым попущением… Великие Предки, да кого я обманываю! Его настоятельным желанием, дворянской жадностью и непониманием иных сословий, нас всех… разгонят по имениям, то останется у нас в империи бесправная и доведенная до крайней черты крестьянская масса с одной стороны, и господа дворяне, не ограниченные Кровными принципами, а потому использующие государственный аппарат лишь для своего блага, с другой! И может господа нигилисты с бомбами посередине! — дядя тяжело перевел дух и продолжил. — Нам нужен Истинный Князь Новой Крови. Нужен империи, чтобы не дать уничтожить едва проклюнувшиеся плоды реформ, и вырвать нас из пропасти, к которой мы катимся все стремительнее. Нужен всей Кровной Знати, чтобы вернуть Силы и влияние. Нужен нам, Моранычам, и попросту нужен роду Белозерских! — начав свою речь размеренным, менторским тоном, будто лекцию в Академии Генштаба читал, на последних словах дядя сорвался почти на крик, и кажется, с трудом удержался, чтоб не грохнуть кулаком.
— И все это — от нужд огромной империи до амбиций достославного рода Белозерских — должен буду разрешить один я? — протянул Митя.
Дядюшка Константин отвел взгляд, и даже нож в руке кузена Николя дрогнул, но дядюшка Серж лишь усмехнулся:
— Мальчик… тебе едва исполнилось шестнадцать, а мне уже под шестьдесят… И у меня было время всё это себе сказать, и со всем смириться, с тех пор, как моя новорожденная сестричка умерла. Бич всех, у кого Смерть в Крови: наши дети слишком часто рождаются мертвыми или умирают в первые минуты своей жизни. Но как бы часто это не случалось, привыкнуть все равно невозможно! Она сперва даже хныкала, шевелилась, а потом… просто затихла и начала холодеть. Мать, твоя бабушка, завыла, как раненный зверь, и не хотела отдавать, но потом обессилела, и мы с отцом смогли забрать тело из ее рук. Мы отнесли мертвую девочку в домашнюю часовню и положили перед алтарем в ожидании погребения. Помню, мне показалось это ужасным, что она лежит вот так… ни гроба ведь еще не было, ничего… Просто белый сверток, даже лица не видно, с головой завернули. Я сбегал в оранжерею и принес розу. И вот когда я положил эту розу на тело… сверток… задергался. — дядя крупно сглотнул. — Туда… сюда… Он дергался в разные стороны, алтарь под ним трясся, мы с отцом выхватили ножи, я откинул край пеленки с лица… Она открыла глаза и посмотрела на меня. Ее глаза были залиты сплошной, непроницаемой чернотой, а сквозь них… не ими, а именно сквозь, точно издалека, смотрел вовсе не ребенок… и не мертвяк… Мы сразу поняли — кто. Через мгновение чернота исчезла из ее глаз, девочка открыла ротик и заплакала, и это был самый обыкновенный младенческий плач, обыкновенная, живая, слабенькая девочка из рода Моранычей Белозерских. Но мы с отцом уже знали, что нам предстоит. Мне предстоит, отец и тогда понимал, что не доживет. Я готовился к сегодняшнему дню с моих шестнадцати лет. — и дядя улыбнулся — с почти привычной, чуть суховатой приязнью. Жуткой. Вымораживающей душу. — Так неужели ты думаешь, меня могут поколебать твои слова?