Атомные в ремонте

Вот этот-то док ПД-63 мы и готовили для атомных лодок: сделали биологическую защиту (парапет) в районе реакторного отсека, оборудовали в одной из башен санпропускник для рабочих и экипажа лодки, для слива грязных вод установили поддон и цистерну из нержавеющей стали, оборудовали участок для приготовления противогидролокационных покрытий.

В таком виде док ушел в базу и был поставлен в проливе между двумя островами. Через два года его отдали заводу в Полярном, где док постоянно совершенствовался: сначала для его удлинения сделали на концах кринолины, потом нарастили последовательно двумя секциями, затем установили систему, позволяющую доковать лодки с нерасхоложенной атомной установкой; поставили еще и систему, обеспечивающую докование лодок с баллистическими ракетами на борту, и многое другое. Во время переоборудования начальником дока был капитан 3-го ранга Нисинбаум с запоминающимся именем и отчеством: Сема Липович. Позже я с ним встречался во Владивостоке. В этом доке и сейчас исправно выполняется докование сразу двух атомных лодок, и хотя рядом стоят новые крытые исполинские отечественные доки, я всегда смотрел на этого труженика, как на друга. Ведь он вынес на своих плечах, то есть стапель-палубе, основную нагрузку первых лет освоения атомного флота.

В эти дни я крутился круглые сутки, спал и харчился каждый раз на новом корабле из числа переоборудуемых. В результате всех моих усилий мне удалось оживить обстановку вокруг них и убедить руководство заводов в важности этой работы и ее приоритетном значении – ведь в ремонте стояли десятки других кораблей.

Наконец, приехал адмирал Головко, да не один, а с высокопоставленными лицами из ЦК КПСС, Военно-промышленной комиссии Совета Министров СССР и Госкомитета по судостроению. Вместе с командованием флота они на эсминце прибыли на базу, которая предстала перед ними во всей своей «красоте». Походили туда-сюда, лица у всех посуровели, и мы поняли, что быть грозе. Сели на эсминец и двинулись назад в штаб флота. По дороге гражданские вельможи сгруппировались, и с той стороны было слышно возмущенное шипение. В кабинете командующего флотом шлюзы прорвало, и гражданское начальство на повышенных тонах стало выражать свое «фэ». Особенно старались Титов, заместитель председателя военно-промышленной комиссии, и Деревянко из Госкомитета по судостроению.

Головко тоже был встревожен. Наконец, он взял ход совещания в свои руки и предложил заслушать рабочую группу. Встал Владимир Матвеевич Прокофьев и стал докладывать медленно, чеканными фразами, командирским голосом. Титов и Деревянко все время его перебивали резкими репликами и вопросами. В этих случаях Владимир Матвеевич прекращал доклад, молча смотрел на них, и когда они замолкали, продолжал в той же невозмутимой манере, причем оказывалось, что это были ответы на заданные вопросы. В конце концов, оппоненты почувствовали, что доклад толковый и нужно вести себя сдержаннее. По ходу доклада Головко и командующий флотом Чабаненко веселели на глазах. Окончательно разрядил обстановку сам «возмутитель спокойствия», Евгений Павлович Егоров. Он заявил, что рабочая группа – молодцы, что он полностью поддерживает все намеченные мероприятия и берется помочь в оборудовании станции по приготовлению сорбентов, в переоборудовании плавмастерской, а также материалами и лабораторной посудой. Наступило оживление. Головко одобрил доклад, приказал командующему флотом предоставить Егорову самолет и для решения вопросов в Северодвинске отправить меня и химика Захарова этим же самолетом.

В Северодвинск мы летели с шиком. Самолет сел в Лахте, там летчики пригласили нас пообедать, очень вкусно накормили, посадили в вертолет и отправили в Северодвинск. Егоров был тронут этим вниманием, и его благодарность излилась на нас с Захаровым. Прямо с вертолета он отвез нас в ресторан. Называвшийся по фамилии директора «Эйдельман». Там он угостил нас «старшим лейтенантом», то есть коньяком «три звездочки», и искусно приготовленным блюдом из трески. Затем он распорядился, чтобы нам выдали специальные пропуска на завод – «директорские вездеходы». Это был весьма ценный подарок, так как оформление пропуска было длительной процедурой. В разные цеха выписывались отдельные пропуска, а были и такие участки, куда пропуска вообще не выдавались. «Вездеход» экономил мне массу времени в течение восьми лет.

Завершив в Северодвинске свои дела, я вернулся в Москву.

Через месяц мы снова поехали на Север, проверять ход выполнения намеченных мероприятий, только вместо Прокофьева был его заместитель Евгений Матвеевич Сморчков. Он в 1946 году был командиром подводной лодки «ТС-1», на которой я три месяца плавал на курсантской практике.

Опять я жил на переоборудуемых кораблях. На этот раз я больше бывал на эсминце «Отчетливый», который должен был давать лодкам пар высокой чистоты, бидистиллят в больших количествах и сорбенты. Переоборудование было большое и планировалось его закончить к весне. Жалко было смотреть, как прекрасный боевой корабль превращался во вспомогательное судно. Это было звеном в цепи событий, направленных на свертывание

надводного флота в соответствии с недальновидными взглядами Н.С.Хрущева, считавшего, что с развитием ракет и авиации флот свое отживает. Крайняя нужда в артиллерийских кораблях успела появиться еще во времена его правления, и он при посещении Северного флота в 1962 году с невинным видом заявил: «А кто сказал, что надводные корабли не нужны?»

Командир эсминца «Отчетливый», капитан 3-го ранга Евгений Михайлович Дьягольченко считался на эскадре не просто перспективным командиром, а выдающимся мастером своего дела. Ему прочили большое будущее, а он превращался в командира вспомогательного судна. Впоследствии он командовал дивизионом этих судов, очень тосковал и, не дожив до 40 лет, умер от гриппа.

За месяц было сделано немало, но складывалось впечатление, что к сроку исполнители работ не поспевают. Сморчков имел резкий разговор с Рассохо, после чего дал Головко шифровку в тревожных тонах. Дежурный по шифропосту предусмотрел экземпляр телеграммы для Главкома, и тот наложил гневную резолюцию. Головко ворчал, плевался, называл Сморчкова «какой-то Сопляков», но вынужден был еще раз слетать на Север и всем «накрутить хвосты». После этого дела пошли форсированно, и мы, удовлетворенные, вернулись домой.

В конце декабря Прокофьев опять собрал нашу комиссию и сказал, что Главком приказал нам встречать в базе подводные лодки и, если чего-нибудь не будет хватать, спрос будет с нас. Экзамен предстоял суровый, ведь на исправление недостатков не осталось и дня.

Прибыли в базу и застали там помощника флагманского механика бригады Владимира Андреевича Рудакова и Льва Максимовича Беляева.

С моря пришла радиограмма : «Приготовьте 20 тонн бидистиллата». Мы пошли на «Двину», запустили испаритель, взяли пробы, а вода после испарителя еще солонее, чем до него. Старый паросиловик Лева Беляев попробовал воду на вкус и сказал, что испаритель гонит морскую воду, значит, лопнула трубка с охлаждающей морской водой. Остановили испаритель, вскрыли его, испытали по очереди все трубки, заглушили дефектную, собрали испаритель и запустили его снова. К приходу лодки вода была готова.

На первой пришедшей лодке под командованием В.С.Салова находился комбриг А.И.Сорокин. Встречал лодку командующий флотом Чабаненко с оркестром. Все было очень торжественно, даже появилось северное сияние и слегка осветило мрачные скалы, теряющиеся во тьме полярной ночи. Затем пришли еще две лодки под командованием В.П.Шумакова и Б.К.Марина.

Экзамен мы выдержали и 31 декабря вылетели домой встречать Новый год.

На этом закончился этап моей службы, связанный с подготовкой к обеспечению атомных подводных лодок ремонтом и перезарядками. Лодки вступили в строй, и началось их непосредственное обеспечение.

НОВЫЕ ЗАДАЧИ ГЛАВНОГО ТЕХНИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ

Сферу моей деятельности условно можно было разделить на три направления: ремонт атомных подводных лодок, перезарядка их реакторов и модернизация подводных лодок.