Атомные в ремонте

К этому времени весна вступила в свои права. Если во время нашего приезда по сторонам дороги, ведущей к заводу, возвышалась стена снега в два-три метра высотой, то теперь снег уже стаял, пекло солнышко и появилась травка. Однажды ночью нас с Юрой Ходиловым разбудили и пригласили в кают-компанию. Это моряки ночью побраконьерствовали и наловили сетью камбалы – приварок к казенному харчу. Нас пригласили отведать жареной камбалы. Что это было за объедение! Но особенно вкусен был попадавшийся среди камбалы ленок – сравнительно небольшая лососевая рыбка.

Наконец, все трещины были заварены, и мы приступили к опрессовке корпусов захлопок. Это был довольно трудоемкий процесс. Специальным насосом, который имел свойство все время ломаться, создавалось давление внутри корпуса захлопки, внутренняя полость которого закрывалась заглушкой. Кстати, ее опять пришлось приваривать, так как по штатной схеме не все швы попадал под испытание. На опрессовку корпуса одной захлопки уходило полторы смены. Командовать этим процессом и вести приемку я поставил Л.П.Савельева, потерявшего интерес к расследованию. И теперь по всему доку раздавался его зычный голос, усиленный динамиком.

Мы приступили к составлению отчета и подготовке решения относительно замены конструкций из стали АЛ-6 на других лодках.

В это время на Камчатку прибыл новый командующий Тихоокеанским флотом адмирал Николай Иванович Смирнов. На пирсе в Сельдевой его встречали все командиры частей и руководство завода. Встал в строй и я. Командующий знакомился с командирами, и когда очередь дошла до меня, сказал, что работа нашей комиссии его очень интересует, и он хочет заслушать меня первым. У нас были сделаны отличные фотографии, и мне нетрудно было обрисовать командующему всю остроту положения, тем более, что сам он был подводником. Я сказал, что глубину погружения ограничивать не будем, но график докования придется изменить с тем расчетом, чтобы в первую очередь попали в доки лодки, на которых стоит сталь АЛ-6. Н.И.Смирнов был удовлетворен докладом.

Через пару дней после этого лодка. Нас с Барановым на глубоководные испытания не пустили. Испытания прошли благополучно.

Получив первый за 40 дней выходной, мы провели его очень хорошо. Черноризский сначала отвез нас на автобусе в санаторий Паратунка, где мы искупались в бассейне с термальными водами, а затем на лоно природы, на берег быстрой и светлой речки, где росли камчатские платаны, а под ногами взошла уже довольно высоко черемша – дикий дальневосточный лук. На земле был расстелен брезент, на котором разместились закуски, напитки и мы, грешные, усталые, но довольные проделанной работой. В мисках с красной икрой торчали деревянные ложки. Так угощают на Каматке.

Все мы сдружились за время работы, поэтому прощались как родные.

По приезде в Москву я подготовил короткое решение, где перечислял, когда и какую лодку надлежало обследовать и «лечить» по прилагаемой инструкции Баранова. Одну из исправленных нами захлопок предписывалось вырезать во время ремонта «нашей» лодки и отправить на испытания в Ленинград. Такая проверка состоялась через три года и кончилась тем, что корпус захлопки все выдержал, а машина для проверки конструкции на прочность сломалась.

Когда я подписывал решение у Павла Александровича Черноверхского, начальника 1-го главка Минсудпрома, этот на вид сухой и неприветливый человек встал и долго жал мне руку. Он правильно оценил остроту того положения, из которого мы вышли так быстро и без лишней нервотрепки.

К сожалению, случай с корпусами захлопок циркуляционных трасс оказался первой ласточкой.

Через несколько лет появились трещины во вварышах на лодках одного из проектов. Как выяснилось, большая партия вварышей проходила термическую обработку 9 ноября, сразу после праздников, и режим этой обработки был нарушен с похмелья. Несколько лодок было оснащено сотнями этих вварышей. Лодки стали срочно ставить в док, бригады ленинградцев в завода-строителя этих лодок вырезали вварыши и ставили новые. Сколько доко-суток они у меня отняли! Работали бригады быстро, бесплатно, но качеством работа не блистала. Работа на Севере в открытом доке требует не той сноровки, какая выработалась в условиях закрытого стапеля с его микроклиматом.

Несколько десятков течей появились теперь уже не по корпусам вварышей, а по новым сварным швам. Это мученье продолжалось полтора года, и как только оно закончилось, сразу же поступил сигнал из Горького от проектанта еще одной серии лодок.

Нас предупреждали, что требуется подкреплять переборки, освидетельствовать и заменять труднодоступные корпусные конструкции. За предупреждение мы были благодарны, но оно было так спесиво написано, без тени чувства вины, с грубыми поучениями и наставлениями, что я возмутился и предложил этому бюро-проектанту подготовить совместное решение и указать в нем, что требующиеся работы являются следствием просчета конструкторов и поэтому должны выполняться заводом-строителем бесплатно.

Это произвело в тихой заводи бюро сильный эффект. Посыпались жалобы на меня лично, но они только афишировали просчеты проектанта, и даже руководство Минсудпрома приняло мою сторону. Отношения с этим бюро у меня обострились, что я в дальнейшем постоянно ощущал.

Вскоре стали обнаруживать трещины в концевых переборках лодок еще одного проекта. Правда до течей там еще долго не дошло, но работы прибавилось: надо было ставить лодки в док, искать и заваривать трещины, ставить подкрепления.

Однажды я сопровождал Главкома при его поездке в Северодвинск. Там в это время был Д.Ф.Устинов, еще в ранге секретаря ЦК КПСС. Он проверял ход строительства заводов и лодок. Обстановка была спокойной, замечания – по мелочам. Вдруг Главком попросил заслушать командующего Северным флотом адмирала флота Г.М.Егорова. Георгий Михайлович сказал, что он всю войну служил на подводных лодках, и подводники при любой бомбежке свято верили в надежность прочных корпусов. А сейчас такая уверенность утрачена, корпуса текут на большинстве лодок, да еще в нескольких местах.

Этот доклад был как гром среди ясного неба. Устинов, как говорится, «выпрыгивал из штанов». Минсудпром был разгромлен, многим, в том числе и военпредам, как следует попало. П.А.Черноверхский ходил мрачнее тучи, не мог поднять глаз на моряков. Помню, как мы его поздравляли с 60-летним юбилеем. От ВМФ пришла целая делегация: заместители Главкома П.Г.Котов и В.Г.Новиков, новый начальник ГУК Р.Д.Филонович и мы с Бисовкой. Поздравительные речи как-то быстро свернули на разговор о трещинах в прочных корпусах. Павел Александрович стал заверять, что в скором времени все трещины будут ликвидированы, а новые не появятся.

Увы, новые трещины продолжали появляться.

У командования ВМФ терпение кончилось, и оно обратилось в Академию наук СССР с просьбой разобраться в наших проблемах, так как кораблестроительная наука себя исчерпала. Академик Александров назначил комиссию во главе с академиком Б.Е.Патоном.

Через полгода мне довелось послушать доклад этой комиссии на заседании Научно-технического совета ВМФ, которое проводил первый заместитель Главкома Н.И.Смирнов. На это заседание были приглашены главные конструкторы лодок, ведущие ученые.

Докладывал Патон. Он сказал, что принятые судостроительной промышленностью меры по ликвидации имеющихся и предупреждению возможных в будущем трещин достаточны для стали мартеновского переплава открытым способом. Адмиралы заулыбались, им невдомек было, что Патон забраковал саму эту сталь. Он считал, что мартеновская сталь для подводных лодок не годится, для них и множества других конструкций нужна сталь электровакуумная. Такую сталь у нас получали в мизерных количествах, а пора уже было все мартены заменить печами для электровакуумного переплава. Надо сказать, что этого момента почти никто не уловил, даже некоторые последующие докладчики никак на него не отреагировали.

Академик Новожилов вызвал всеобщее возмущение. Он сказал, что для увеличения глубины погружения лодок повышается прочность корпусной стали. А чем она прочнее, тем тверже, и тем больше должно появляться трещин. Это закономерный процесс, и нечего удивляться и поднимать панику. Хорошо ему было рассуждать, находясь в сфере законов строительной механики. А вот подводникам, когда в подводном положении лодки прорывается забортная вода, почему-то хочется паниковать, а не орассуждать о закономерностях той или иной науки.