Атомные в ремонте

Я уже упоминал ранее директора Евгения Павловича Егорова, а теперь постараюсь охарактеризовать этого выдающегося человека и стиль его работы.

Евгений Павлович был высоким мужчиной лет за 50 с тонкими чертами лица. Его выражение лица, манера говорить, походка – все подчеркивало чувство собственной значимости. Он уже много лет был директором этого завода, а раньше работал директором судостроительного завода в Комсомольске-на-Амуре. Отлично разбираясь во всех тонкостях судостроительного производства, он сумел так высоко поднять организацию труда на заводе, что каждый не только знал свои обязанности, но и старался изо всех сил их выполнять. Все было регламентировано, поэтому полениться и выпустить брак было невозможно. В этой машине все шестеренки крутились исправно, каждый работник постоянно вносил свою лепту в общий труд, и если эта лепта переставала поступать, сразу было видно место сбоя.

Приведу два примера.

Однажды, забравшись в темный и тесный трюм, где рабочий что-то мастерил, я попросил у него переносную лампу, чтобы осмотреть этот район лодки. Рабочий лампу не дал, объяснив, что у него будет простой в работе. Это меня просто умилило, так как нигде раньше подобного отношения к работе я не встречал.

Еще один случай. На планерке в стапельном цехе строитель лодки, докладывающий состояние дел, обратил внимание Егорова на задержку получения важной доставки. Снабженцы свои возможности исчерпали и просили подключить к решению вопроса главного инженера. Егоров в ответ заявил, что главного инженера нельзя отвлекать на такую сиюминутную ерунду, и он сам займется этой поставкой.

Подобную ответственность за выполнение функциональных обязанностей можно было видеть на каждом рабочем месте. Контроль качества осуществлялся не только ОТК, но и многочисленными лабораториями при реализации технологического процесса. На заводе говорили, что у них так отлажена организация труда, что если убрать директора, то завод будет работать по инерции еще два года, причем как часы. Но на то и директор, чтобы не было инерции, а было ускорение!

С нерадивыми Егоров расставался без сожаления, никогда их не прощал и не позволял вернуться назад. Все вопросы решал твердо и немедленно. Авторитет его был непререкаем. Работники завода между собой называли его «Папа». Евгений Павлович был еще ректором местного филиала Ленинградского кораблестроительного института и своего рода «отцом города». Все, что в городе строилось, было в титульных списках завода.

Егоров не терпел, когда в его дела вмешивалось начальство. Начальника главка он до своего кабинета не допускал. Когда приезжали заместители министра, он отправлялся в командировку утрясать с поставщиками объемы и сроки поставок. По возвращении все указания, даже правильные, сделанные приезжими чинами, отменял. Слушался он только Д.Ф.Устинова, который в то время был секретарем ЦК КПСС и председателем Военно-промышленной комиссии Совета Министров СССР. Но Устинов обычно задавал лишь количество подлежащих сдаче кораблей, а в заводские дела не вмешивался.

Евгений Павлович был Героем Социалистического Труда, лауреатом государственных премий, кавалером многих орденов, полученных за дело, а не ко дню рождения.

Меня он знал и принял сразу. Подтвердив договоренности, которые были у меня с работниками завода, гайковерта не дал, сказав, что у него гайковертов нет. На мою реплику, что я их видел собственными глазами, ответил: «Я директор и лучше знаю, что у меня есть, а чего нет».

Я рассказал о беседе с Егоровым начальнику отдела завода Е.О.Хазанову, и он меня успокоил тем, что завтра Егоров уходит в отпуск, и гайковерт присовокупят к отправленному нам имуществу.

После этого я позвонил В.П.Разумову, сказал ему, что частичная перезарядка – это миф, что от иллюзий нужно избавляться и браться за работу. Разумов благословил меня на эти дела и обещал, что с пресловутым совместным решением он сам все уладит.

Вернулся я в Мурманск на маленьком самолете полярной авиации, выкрашенном в оранжевый цвет, а оттуда на теплоходе «Кировабад», который все называли «Санта-Мария», пошел на базу. Со мной был Лев Максимович Беляев. Прибыли мы за восемь дней до планового срока начала перезарядки и сразу же пошли представляться возглавлявшему ремонт лодки строителю Казимиру Евсеевичу Лернеру.

Это был подполковник запаса. Он был среднего роста, чуть старше 50-и, один глаз у него был стеклянный. У него за плечами был опыт судоремонта во время войны, и сейчас он его в полной мере использовал. Все у него работали, сколько требуется, невзирая на допустимые дозы облучения. Пьянки прекратились. Выходные тоже.

Лернер чувствовал себя местным царьком, и когда я к нему пришел знакомиться, довольно нагло мне сказал, что он в таком знакомстве не нуждается. Я высказался в его же стиле, сказав, что взаимодействовать нам придется волей-неволей, так как ему предстоит сдавать мне отсек, а мне принимать. Будучи представителем генерального заказчика, я ведь могу и забраковать его работу. Лернер понял, что зарвался, но пересилить себя не мог. Я тоже не стал кланяться. На следующий день примчался из Мурманска главный инженер завода М.А.Адамкович, чтобы нас мирить. Мы условились, что к 26 июня завод закончит замену парогенераторов, испытает и промоет 1-й контур, а мы приведем в готовность свою службу, чтобы без перерыва продолжить работу в отсеке.

Мы с Левой Беляевым взялись за организацию работы перезарядчиков. Коллектив БТБ существовал уже два года, но не имел еще в своем заведовании ни одного законченного объекта на берегу и не делал пока перезарядок. Несколько сотен людей были фактически заняты самообслуживанием и хозяйственными работами по плану начальника гарнизона. Штатное жилье еще строилось, и личный состав размещался на лидере «Ленинград». Этот лидер во время войны был, наряду с лидером «Баку», самым мощным кораблем Северного флота, а теперь его механизмы и корпус одряхлели, и он стал плавказармой.

Командир БТБ капитан 1-го ранга Вит Александрович Наделяев был своеобразным человеком. Во время войны он служил в заградотряде и расстреливал наших пехотинцев за отступление без приказа. Затем он был в нашем училище командиром роты на паросиловом факультете. Курсанты переиначили его фамилию на «Негодяев». Когда он бывал дежурным по училищу, все начинали понимать, какой это был ужас, когда Русь находилась под татаро-монгольским игом. Не знаю, кто он был по национальности, но на Чингиз-хана был похож. После училища он служил на Северном флоте флагманским механиком дивизии, был снят за аварийность и вот оказался здесь.

С утра Наделяев расписывает личный состав в наряды, караулы, на уборку, чистку картошки, уход за кораблем, строевые и политические занятия, и оказывается, что заниматься перезарядкой некому. Льва Максимовича Наделяев не признавал не признавал, даже не смотрел в его сторону. Меня он, вроде бы, слушался, но явно ненавидел. Его здорово задевало, что капитан 3-го ранга дает указания ему, капитану 1-го ранга. В подчинении он находился у начальника технического управления флота Ивана Александровича Заводского. После второй стычки с Наделяевым я позвонил прямо из каюты Заводскому, сказал, что Наделяев открыто саботирует перезарядку, и попросил его наказать. Заводской тут же объявил ему строгий выговор, и Наделяев стал как шелковый.

Закончилась его служба тем, что однажды, год спустя после описываемых событий, во время подъема флага построенный на палубе «Ленинграда» личный состав БТБ не ответил на приветствие. На флоте это чрезвычайное происшествие. Созданная комиссия установила, что Наделяев своим тиранством довел беспредельно терпеливых матросов до неповиновения. Больше мы его не видели.

Итак, подчинив себе Наделяева, мы занялись составлением пооперационного графика, проверили обеспеченность каждого действия документацией, инструментами, оснасткой и сменными деталями вплоть до мельчайших шайбочек. Приятно вспомнить, что с шайбочками все было в порядке. Лев Максимович заранее поручил офицеру своего отдела Николаю Александровичу Голикову разобраться и навести порядок в материально-техническом обеспечении перезарядки. Тот изучил технологию, разыскал все инструменты и детали, велел положить их по полочкам так, чтобы для каждой операции можно было подать в отсек ящик с полным набором всего необходимого. Прекрасный пример добросовестности. Голикова отличала еще одна черта – жизнерадостность. Он всегда был приветлив, в любой обстановке не терял бодрости духа.