Страница 44 из 52
Самой серьезной реформе подверглась избирательная система, которая также была максимально приближена к избирательной системе западных демократических государств. В прошлое отходила порожденная революцией практика, когда избирательных прав лишались целые социальные группы. По новой Конституции избирательное право становилось всеобщим: теперь право голоса имели все граждане СССР, за исключением умалишенных и лиц, осужденных судом с лишением избирательных прав. Вплоть до 1936 г. сохранялось неравное представительство от жителей города и села. Реально один голос горожанина «весил» три голоса, поданных на выборах в деревне. Теперь избирательная система строилась по принципу «один человек – один голос», то есть на основе равного избирательного права. Отменялись существовавшие долгие годы многоступенчатые выборы. Вводились прямые выборы во все звенья системы Советов – от сельсовета до Верховного Совета СССР. С принятием новой Конституции происходит полный отказ от производственных выборных округов. Теперь выборы должны были проходить только в округах по месту жительства. Наконец, открытое голосование было заменено тайным.
Конституция 1936 г. была встречена неоднозначно. Достаточно благосклонно ее оценивали общественные деятели на Западе. Так, уже в день опубликования проекта Конституции в советской прессе, 12 июня 1936 г., посольство США в Москве направило в Вашингтон телеграмму, в которой подчеркивалось, что проект новой советской Конституции создает впечатление наиболее либерально окрашенного документа по сравнению с конституциями всех прочих стран. Известный французский писатель-гуманист Р. Ролан полагал, что новая Конституция СССР является воплощением в жизнь великих лозунгов, до сих пор являвшихся только лишь мечтой человечества.
Совершенно иначе, буквально в штыки, восприняли принятие новой Конституции многие старые революционеры. К примеру, Троцкий увидел в ней отход от коммунистических принципов Октября. И в таких оценках он был не одинок. Так, с резкой критикой выступил бывший подпольщик, участник Октябрьской революции А. Спундэ. В письме своей жене он осмелился поделиться теми соображениями, которые не решался произносить вслух: «Большевики <…> конституцией 1936 года совсем убили Советскую власть, то есть сами в области общеполитической опустились ниже лучших буржуазных государств, но для обмана оставили название Советов».
Возникновение противоположных, часто взаимоисключающих мнений о советской Конституции 1936 г. вполне объяснимо: противоречивая эпоха объективно порождала противоречивые законы. С одной стороны, сталинская (как ее часто называют) Конституция по-прежнему несла в себе многие социалистические принципы. С другой стороны, в ней делались существенные уступки принципам либерализма. Все это превращало ее в своеобразный «конституционный Брест», оставляло сталинскому руководству возможность маневра. В то же время известная половинчатость конституционной реформы могла создать ситуацию неопределенности и обострить политическую борьбу. Именно по такому, негативному, варианту пошло советское общество в 1937–1938 гг. Сердцевиной всех разногласий в этот период становится стремление Сталина углубить демократические преобразования и дополнить только что принятую Конституцию реформой избирательного законодательства, по которому в конце 1937 г. должны были проходить выборы в новые органы власти СССР.
Избирательная реформа являлась важным элементом конституционной реформы и наиболее важным продолжением «сталинского неонэпа». Помимо закрепления результатов предшествующих реформ, во внутриполитической сфере новая избирательная система должна была решить еще три задачи:
1) устранить диктат партии над хозяйственными органами для повышения эффективности работы и партийной, и государственной вертикали власти;
2) попутно создать и внедрить в советскую действительность устойчивый механизм ненасильственного обновления правящего строя как гарантию мирного динамичного развития страны в последующие годы;
3) как можно скорее произвести ротацию закостеневшей, отставшей от потребностей жизни элиты. Эта задача диктовалась прежде всего тем, что кадровый состав партийного руководства в начале 1930-х годов переживал застой и не соответствовал потребностям нового момента.
На социально-политической анатомии правившего на рубеже 1920–1930-х годов в СССР слоя следует остановиться подробнее. Историки немало потрудились над решением этой задачи. Сегодня остались далеко в прошлом представления о советской верхушке рубежа 1920–1930-х годов как о некой серой, единообразной массе, слепо следовавшей за своим поводырем-деспотом. Обобщая выводы современных исследователей, можно составить следующую мозаику. Прежде всего следует отметить, что партийное руководство условно делилось на три уровня (схема 3).
Кроме того, повышенный интерес, естественно, вызывает немногочисленный верхний слой советского руководства. Именно он принимал наиболее важные решения, касавшиеся и самой партии, и каждого жившего в стране человека. По мнению историка Ю. Жукова, в нем выделялось две группы: узкое руководство и широкое руководство (схема 4).
В узкое руководство входил сам Сталин и те представители его окружения, которые в тот или иной момент времени не по формальным признакам, а фактически несли на себе наибольшую функциональную нагрузку по управлению страной. В состав узкого руководства Сталин старался вводить наиболее работоспособных и близких ему по взглядам политиков, невзирая на их прежние заслуги, ранг и занимаемые должности. В случае проведения примерных исторических параллелей невольно можно вспомнить Избранную раду Ивана Грозного или негласный комитет Александра I. В широкое руководство входили все остальные. Это была своего рода советская олигархия.
Схема 3. Уровни партийного руководства в СССР на рубеже 1920–1930-х годов
Схема 4. Состав верхнего слоя советского руководства на рубеже 1920–1930-х годов
В идейном плане политическая элита также была неоднородна. Так, по мнению А. Елисеева, в ней можно обозначить четыре группы 1) «левые консерваторы»; 2) «национал-большевики»; 3) «социал-демократы»; 4) «левые милитаристы». Елисеев признает существование еще одного течения, которое, правда, он по довольно спорной причине не считает внутрипартийным. Речь идет о Троцком и его сторонниках. Дескать, Троцкий жил в изгнании, был исключен из партии, а следовательно, центр троцкизма располагался вне партии. Не согласимся с Елисеевым, тем более что левый большевизм не сводится исключительно к троцкизму, а главное, многие лидеры объединенной оппозиции в начале 1930-х годов еще были представлены в советском руководство, в частности важные посты занимали такие ключевые фигуры, как Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, К. Радек, Х. Раковский, Г. Пятаков и другие. В силу указанных обстоятельств к названным Елисеевым течениям необходимо добавить пятое – коммунисты-интернационалисты. Не вызывает ни малейшего сомнения, что при любом внутриполитическом кризисе в середине 1930-х годов именно это внутрипартийное течение неизбежно стало бы центром всего антисталинского фронта. В исправленном варианте идеологическая роза ветров в Политбюро выглядит так (схема 5).
Схема 5. Состав советского руководства на рубеже 1920–1930-х годов по идеологическому признаку
Большинство партийных руководителей формировались в годы революции, гражданской войны и политической борьбы времен нэпа. Это относится и к оппозиции, и к тем, кто всегда придерживался генеральной линии. Эти люди умели хорошо разрушать, выступать на митингах и конференциях, писать пламенные статьи и отчеты о своих свершениях. Но созидать, вести ежедневную кропотливую хозяйственную работу, к чему призывал партийцев еще Ленин после X съезда, они так и не научились. Именно их неумением хозяйствовать объясняются многие неудачи и просчеты первой пятилетки, когда важнейшие распоряжения центра нередко проваливались.