SoSущее

Черт, даже закаленному 90-ми Ромке стало не по себе при виде судорог этой газовой горелки в человеческом обличье, хотя он и отдавал себе отчет в том, что гигант превратил бы его в шкварку без всяких сусолей-мусолей.

— Прекратите! — крикнул Деримович в пол.

Ответа не последовало, но, как ни странно, облепившие бок гиганта фигуры вернулись на место.

Вспышки плазмы на время прекратились. И Ромка, закрыв глаза, знал почему — в веренице братьев появился разрыв.

«Но ты имеешь власть над болью», — звучал у него в ушах бас огненосца.

«Я имею власть над болью», — повторил Деримович и, сунув в рот СОСАТ, довольно быстро заскользил по гранитному полу, как будто где-то во внутренних областях его натуры прятался еще один рудимент — рептильных навыков.

Отбросив попавшийся ему на пути венок, он вскарабкался на последнюю ступень и, не медля, вскочил на ноги. Бросив взгляд на вход в ротонду, он увидел появившийся там конец черного хвоста, что совсем не радовало, — путь назад теперь отрезан.

Зажмурив глаза, Ромка посмотрел себе под ноги — там глубоко внизу, у входа в Храам, прореха в очереди братьев, спешащих на суд, сократилась уже наполовину, так что ее авангард вскоре достигнет желанного места у титанова бока. Деримович решил не медлить. Оказавшись рядом с рукой, он в прыжке попытался схватиться за большой палец и удержаться на нем. Неудача — он не допрыгнул буквально чуть. А на других, хотя они и находились ниже, удержаться было невозможно. «А что, если прямо в запястье впиться?» — предположил Ромка и уже приготовился вытащить СОСАТ, как поджатый до того мизинец Руки Славы почему-то разогнулся и тем предоставил кандидату просто отличный хват.

Помощь заклятого врага Деримовича ошеломила. Поначалу он принял ее за очередную ловушку, уготованную этим, хотя и заклеванным до полусмерти, но все еще опасным Горынычем. Впрочем, выбора у него не было.

Деримович ухватился за палец, подтянулся и через пару всплывших в подсознании телодвижений из далекого мальчишеского детства оказался у заветного сгиба.

…Он еще впивался в него своим сосалом, когда появилась следующая партия мучителей. Зажмурив глаза, Ромка видел, как обмякает ужаленное им тело, как расслабляются члены, сползает обхватившая столб рука. Не упадет ли? — забеспокоился недососок, но, как видно, напрасно. Горыныч просто оттягивался. Возможно, впервые — за все тысячелетия своего плена.

Отвалившись от покрасневшего сгиба, Ромка почувствовал на своем плече что-то округлое и тяжелое. Это палец пытался выказать ему всю свою нежность за восхитительную анестезию. Испугавшись, как бы тот не раздавил его — по обязанности или просто в бессознательной эйфории, — Деримович спрыгнул вниз и побежал напрямик к пандусу. Перемахнув через ограждение, он успел заметить, как покачивается в разомлевшей руке ровно горящий факел.

В который раз подивился Платон изобретательности мастеров-экзекуторов, приковавших Люцифера-Прометея к правому столбу Храама и соорудивших спиральную лестницу, по которой можно подниматься братьям-адельфам и наслаждаться муками изменника. Не только от его незарастающей раны в боку, но и самим заключением во тьму самозваного светоносца. Вот где страдание истинное — нести свет, не видя его. Потому что десница его вмурована в свод по локоть, и несет она факел с огнем негасимым, но уже по ту сторону «⨀», куда нет доступа ренегату — вовеки не сойти с места изменнику. Давит на плечи свод тяжелый, кандалы терзают плоть великанскую, да еще печень рвут его — те, кому он искру Божжую нес. Летел-спешил-поторапливался, да бездарно вот вляпался.

— Ха-ха! — громко захохотал Платон на правах церемониарха. — Горе тебе горькое, кровь — соленую, виды — темные, боль — нескончаемую! — И погрузил руки в кровавое месиво.

Но странно. Исполин Люцифер не изогнулся в конвульсии, причиняя себе еще большую боль, — нет, он даже как-то обмяк, расслабился и сладко вздохнул. Не того ожидал Онилин от зверства своего. Какая сила могла противостоять терзанию братьев? Ясно какая! Сила эликсира олеархова. Амброзии сосальной. Амриты адельфовой, нектара гельмантского. «Деримович! — восхитился Платон изобретательностью своего недососка. — Надо же, самого Люцифера ублажил. Значит, сразу на третий уровень пошел, засосыш…

Потрясающе…

Стоило Ромке вздохнуть от облегчения, как ужас прохождения огненных колец сменился другим. Он был воплощен в том самом хвосте, который никак не хотел умирать вместе с лежащим в пруду змеем. И этот хвост, в отличие от него, в пандусах не нуждался. Его кончик уже исследовал стену вокруг проема в поисках второго, верхнего выхода из святилища. Ромка побежал что есть силы, наблюдая странные игры как будто убитого змея. Нащупав один из развешанных вдоль пандуса венков, хвост ловко пролез в него, аккуратно снял и непонятно с какой целью нанизал на себя, кокетливо при этом изогнувшись, то ли демонстрируя Ромке свои познания в нюансах брачной церемонии играющих, то ли просто куражась перед недососком. Ну и слава боггу, отметил Роман, подбегая к выходу, на который уже частично выполз то ли окольцованный, то ли увенчанный хвост. «Жаних, ёпт!» — выругался Деримович и, ступив на вязкое черное полено, в два прыжка выбрался из ротонды на волю.

«Бежать, бежать прямо к Ней», — стучало у него в голове, когда он несся по плитам к началу зигзагообразной дорожки, ведущей к стопам Мамайи.

Развив спринтерскую скорость, Роман за считаные секунды достиг нужного места, не замечая, как рядом с ним и даже немного опережая, пронзает воздух злополучный хвост.

«Вверх, вверх!» — подбадривал себя решивший сократить путь «входящего во Храам» хитроумный недососок. Ан нет, стоило ему ступить на запретную дорожку, как тут же ноги его точно налились свинцом, а воздух стал плотнее ртути.

Дальше… Но дальше уже решал не он. Хвост теперь не только догнал его, он выстелил себя аж до озера слез и теперь возвращался обратно, закручивая спираль вокруг прилипшего к земле, недососка.

Через мгновение стиснутый чешуйчатыми упругими кольцами Деримович уже болтался в воздухе, даже не имея возможности спросить «за что?» или разразиться проклятиями. Кого проклинать, безухий и безглазый хвост мертвого змея? И в СОСАТ не свистнешь, хотя вот он, висит на шнурке, больно вдавленный в грудь тугим шлангом.

Что делать с взбесившимся хвостом, Онилин, кажется, не говорил. «Или говорил?» — лихорадочно соображал Деримович, в то время как его неумолимо несло к изваянию с павшим героем и Скорбящей Матерью над ним.

В первый раз хвост пронес его над складками бетонного знамени, покрывавшего лицо, буквально в полуметре. Сделав хлесткий разворот, благодаря которому у недососка освободились руки, хвост помчал его на второй круг. Нижняя точка смертельного пике на сей раз была еще ниже, и голова павшего героя едва не стала могилой для летящего к ней Деримовича. Он даже смежил веки перед неминуемой смертью, забыв, что включает таким образом другое зрение. И оно показало ему удивительную картину. Прямо под озером слез была пустота, правда, не та абсолютная, куда затягивает после смерти, то была пустота галереи подземного Храама, который он уже наблюдал из Зала Огненной Славы. Только на сей раз он был у левого края просторного нефа, где потолочный свод подпирала другая колонна, в пару той, на которой томился Горыныч. И эта опора была тоже не простой, колонна была обвита гигантским змеем, хвост которого уходил куда-то в глубины галереи, туда, где находилась опора с плененным гигантом-факелоносцем. А голова этого змея… «Да, где-то должна быть поблизости…» — подумал Ромка и машинально открыл глаза.

…Нет, хвост и на этот раз его пощадил. И покрытое знаменем тело героя снова удалялось от него.

«Где прах, свободный от оков, пленяет бархатный покров», — сами собой прозвучали в голове недососка наставления мистагога.

«Бархатный покров», — вслух повторил Роман и увидел, как пробежала по изваянию быстрая волна, оставляющая за собой вместо бетонного праха черное одеяние матери и темный бархат полкового знамени. Скульптура оживала, и Деримович видел, как изменившиеся по фактуре и цвету руки Скорбящей едва заметно поглаживают плечи убитого сына.