SoSущее

Он не заметил, как поднялся уже ко второй очереди третьей галереи, которая начиналась с креатур эпохи первого солнца. Тех первых, смешных и нелепых опытов пытавшегося работать в союзе с материей Озара. К сожалению, Платон не мог наблюдать того, что видели представители старшего расклада, — энергетических оболочек Единого в форме так называемых девяти сфер или того же числа ангельских чинов. А ведь им и была отведена первая очередь галереи. Лишь иногда, при очень сильных возмущениях, что исходили от мощных господств и сил, а также довлеющих им властей, начал и архангелов, в атмосфере Храама появлялись плазменные слепки этих творений. Более высокие начала ангельской иерархии, огненные змеи — серафы, а также когтистые и бездушные керубы[249] — по причине тонких энергий на видимом плане наэлектризованного воздуха Лона проявлялись значительно реже и далеко не все, даже не зашоренные братья, успевали в быстрых всполохах разглядеть высших вестовых Богга.

Платон попытался вспомнить, какое расстояние на поверхности отделяет берег Волги от Мамаева кургана, потому что здесь, в Лоне Дающей, оно казалось бесконечным. Галерея высотой с двадцатиэтажный дом с нишами и ответвлениями выглядела целой Вселенной, в которую можно упрятать обычную — ту, что мы наблюдаем с поверхности матушки Земли.

За ангельской сферой открывались и все последующие оболочки материализации Слова, и здесь полагалось быть осторожным. Все эти великаны, сторукие и змееногие, «спустившиеся», «падшие», «огненные» и «колесные», «извивающиеся» и «пресмыкающиеся», — отличались крайне нестабильным и бунтарским нравом, из-за которого и были в свое время по приказу Высочайшего Пахана ликвидированы своими продолжателями.

Что способна натворить молодость Богга, пусть и дошедшая до Земли во втором издании? Когда, казалось, вот он, ключ к тайнам материи, найден — и остается только лепить из нее сильных и умелых помощников, которые в кратчайшие сроки соберут камни и поместят их в чашу и тем самым сольют в Единое Слово и Силу Его. Освободят из плена жестокого, избавят от юдоли скорбной. Не освободили, не избавили. Более того, передрались и Землю осквернили убийством в соперничестве за верховную над ней власть. И были уничтожены последователями. Но и последователи оказались не лучше, почему тоже были ликвидированы. И так продолжалось до той самой поры, когда Богг не догадался слепить маленькое и с виду никчемное существо — играющего, человечка разумного.

И ладно бы, человечек для гельманта не проблема. Но кто из подвластных Боггу начал подал идею о передаче искры Божжей лысой обезьяне? С коварной изуверской мыслью сделать это маленькое умелое существо более самостоятельным и эффективным. Мол, снабженное этой самой искрой, оно о ней и позаботится, и чисто интуитивно отыщет все части потерянного Слова и утраченной им Силы. И соберет, наконец, камни, и поместит их в Чашу. И двое станут одним. И всё растворится, как дым, сделавшись Единым.

Им.

Какой же изувер мог подать Неназванному такую крамольную, да что там крамольную, можно сказать, мазохистскую мысль! Ибо, передав искру Божжию играющему, все посредники между лысой, а теперь и рефлексирующей обезьяной и Логосом Изначальным становились излишни.

Излишни — значит не нужны. Скорлупой на ядрах орехов, шелухой на семенах стали бы вестники, сухой корой на растущем дереве стали бы они.

И все. Прощайте, девочки, глупышки земные, нежные и сладкие. Прощайте, одежды кожаные, прощай, истома, плоти, ласки, гудбай.

Зачем теперь ангелы играющим, когда они сами познали бы Богга и стали бы от Него, и стали бы Им самим. И чуть что, взывали бы — уже не к вестникам Его, к Самому Высочайшему.

Сами к Самому — без посредников.

Ай лю-лю.

Не вышло, хвала Тебе. Точнее, наполовину вышло. Потому как искру играющие получили, а от кого она и для чего она — не знают.

Мучаются.

Боггу молитвы — нам продолжение в силах Дающей.

Что ж, вот и он — тот, кто задумал совершить непоправимое для хранителей баланса. Нет, не чужой, не пришелец и не враг гельмантов вселенских — свой, можно сказать лучший из лучших… Он, ренегат-предатель, бунтовщик-изгой… Он, избранный носитель света и непревзойденный представитель — слова и дела Божжего в персти земной.

Справа стоит он, на высокой колонне, цепями железными прикованный, а цепи те сквозь ребра продеты, и ноги тернью опутаны, и дыра проделана в боку, чтобы не забывал, окаянный, дела свои злодейские — воровство искры Божжей у законных и, так сказать, полномочных представителей Его на Земле.

Но и этого мало предателю. Так дела его злобесные Братством представлены, что не на одни муки плотские обречен он, не одна лишь боль от одежд его кожаных терзает его.

Ибо проклят от века светоносец самозваный. И не братьями проклят, которых предал, играющими проклят он — теми, кто ликом обязан ему человеческим. Кому нес огонь и свет Божжий. Коварным Сатаной, Люцифером проклят он, а прославлен — так себе — Прометеишкой жалким для сказок греческих.

Хотя, какой из него Сатана? Рядом противник его, Сата исполинский, Сата извивающийся — левый столб обвивает, людей заблуждает. Далеко-глубоко хвост его тянется — аж до печени Люциферовой достать может, и погрузиться в нее, и насладиться кровию братской.

А вот и наследники «падших» поднимаются по лестнице крутой к боку Прометееву.

И готовят руки свои вонзить в плоть мягкую и вырвать куски сладкие.

Горе тебе, носителю света, Люциферу рода нефилим, четвертым солнцем Озара осиянного, в цепи закованного, с огнем разделенного.

«Горе тебе горькое!» — повторяют братья, заглядывая в огромную, зияющую в боку Светоносца дыру.

И погружают в нее длани свои, и рвут подлую плоть.

Причащаются, отвращаясь.

Отвращаются, причащаясь.

Ромке никак не удавалось разглядеть, что же все-таки происходит внизу.

Действительно, зачем вереница братьев идет вначале по лестнице вверх и, задержавшись буквально на несколько секунд у правого бока гиганта, тут же спускается вниз? Что они делают там? К чему устремляются?

Вот тяжело поднялся какой-то пузан, вот он отвел руку… Вот — да-да, гигант вздрогнул, и волна мускульного напряжения побежала вверх, сильная волна, такая, что Деримович, почуяв легкий толчок в гранитный пол, открыл глаза.

Так и есть — вспышка.

Следующий — та же картина.

А еще через одного Роману почудился стон. А вслед за стоном идущий из глубин смех.

Первым побуждением Деримовича было крикнуть будущим его братьям оставить на минуту их увлекательное занятие. И он крикнул. «Эй!» — крикнул он.

Потом еще раз.

Еще.

Реакции не было. Тогда он застучал кулаком по массивной плите, но сразу же понял, насколько бесполезны эти попытки.

Но кто же с ним говорил в туннеле? Может, сам огненосец?

Тогда почему не отвечает? И куда делся его наглый тон? В стон ушел от причиняемой братьями боли?

Тогда не следует ли ему переждать плазменные атаки гиганта? Ведь должны они когда-то закончиться: и эти долбаные кольца, и не менее долбаные братья, ковыряющие Прометеев бок. И тут он снова услышал идущий снизу голос, низкий и как бы растянутый.

— Я не кончусь, пиявка, не надейся, пять тысяч лет терпел и… — а потом стон и как раз в то время, когда к боку гиганта подобрался один из братьев. Пауза… и продолжение, — а они не закончат, пока к ним ты не придешь…

Ударение голос сделал на «ты».

— И что мне делать? — возмутился Роман. — Ты же, мля, сожжешь меня, как чучело какое.

— Я власти не имею над кольцами огня. Но ты имеешь власть над болью… — сказал гигант, и тут же несколько стоящих на площадке фигур облепили его бок и стали совершать движения, отдаленно напоминающие действия массажиста. Гиганта теперь трясло непрерывно, огонь в чаше факела то разгорался до пожара, то угасал до размеров свечного, а венчающее его кольцо славы теперь поливало пространство плазмой, как из пулемета.

249

Серафы (прав. мн. ч. — срафим) и керубы, (правильнее — крубим или хрувим) — высшие начала в ангельской иерархии (говоря нормальным языком пятого солнца — ранние фазы проявления Слова). Играющим представлялись как летающие огненные змеи (срафим) и крылатые четырехликие существа составной природы (крубим). — №.