Страница 4 из 14
– Я возьму список? – попросил Николай.
– Да ради бога, мне он без надобности.
– Лидочка, вы ведь Константина хорошо знали, были у него какие-нибудь привычки? Например, он каждый вечер покупал газету в одном и том же киоске или цветы у одной и той же бабушки, или ужинал в одном и том же кафе, или ходил в шахматы играть к соседу?..
– Костя? В шахматы? – прыснула секретарша.
– Ну не в шахматы, в карты – неважно. Я должен откуда-то начать – выяснить, что он делал в тот вечер, с кем встречался, почему оказался с пробитой головой около Курского вокзала.
– Ну... кажется, он любил пропустить стаканчик в баре, где-то совсем рядом с домом, он что-то такое говорил, кажется, а еще зимой он по вечерам гуляет с таксой Анны Львовны, но сейчас такса вместе с хозяйкой за городом, а еще у него бессонница...
– А деньги он носил с собой? Крупные суммы? Или пользовался пластиковыми карточками?
Лидочка задумалась:
– Я точно не знаю, но, думаю, несколько сотен долларов у него с собой могло быть – ему же приходилось платить за информацию.
– Хорошо, опишите мне, пожалуйста, во что он был одет в тот вечер?
– Одет? А, ну да... В бледно-зеленые джинсы «Кельвин Кляйн», такого же цвета кроссовки «Рибок», чуть более темную зеленую футболку, тоже «Кельвин Кляйн», совсем светлый, но опять зеленоватый пиджак, спортивного такого покроя... «Бенетон», кажется. Потом портфель у него был...
– Да-да, о портфеле особенно подробно.
– Портфель... – Лидочка уставилась в потолок, вспоминая. – Да. Кожаный, вместительный: несколько папок влезает и еще место останется. Черного цвета, потертый немножко – Костя с ним второй год таскается. С двумя ручками: обычной и длинной. Две застежки, серебристые такие, металлические. Между застежками выдавленное клеймо «Anchelotti Ltd.» и что-то еще под этим совсем малюсенькими буквочками.
– А что было в портфеле?
– Ну не знаю... Наверняка камера «Никон», Костя ее всегда с собой таскал, хотя радиожурналисту она ни к чему. Потом электронная записная книжка, я видела несколько раз, как он доставал ее из портфеля. Блокноты, ручки, визитки, не знаю... может, шоколадки какие-нибудь – он любил всякие батончики грызть, фляжка с коньяком...
– А деньги, ключи, документы, мобильник, пейджер?..
– Бумажник он носил в кармане, документы тоже, а ключи – вроде бы на цепочке: такая длинная, с карабином, к шлевке на брюках пристегивается, и – в карман, но ключи пропали тоже, мы потом стол и сейф в его кабинете запасными открывали, когда искали материалы по ученым... Телефон тоже на ремне висел, на брючном, а пейджером Костя не пользовался.
– Автомобиль у него имеется?
– Не знаю, нет, наверное. Обычно он ездит на такси.
– Скажите, а напарник у Эренбурга есть... или помощник? Кто-то же ему помогает?..
– Да, в том-то и дело, что нет. Волк-одиночка. Ну иногда, конечно, попросит помощи по мелочам, но такой скрытный – никогда никому не показывал неоконченных репортажей и никогда не отчитывается, куда идет и с кем разговаривать собирается. Он, понимаете, такой опытный и такой профессионал, что никто и не возражал, даже начальство.
– А может, ему кто-то угрожал или он обмолвился, что спровоцировал скандал какой-нибудь?
– Нет, он никогда об этом не говорил. Он вообще о таких вещах не говорил. Поэтому если даже и угрожали, то теперь этого не узнать, пока он в себя не придет.
– Ну спасибо вам, Лидочка, – поблагодарил Николай. – На первый раз, я думаю, достаточно. Но я еще загляну.
– Буду ждать... – смущенно улыбнулась секретарша.
Ирина Сибирякова
Ирина не могла отделаться от мысли, что Кропоткин умер из-за ее неопытности. Когда-то один преподаватель в институте еще на первом курсе сказал почти то же самое, что Лидия Федоровна: мы не можем помочь всем. Смерть пациента – это, к сожалению, нормальное явление. И если совесть твоя чиста, если ты сделал все, что мог, то нужно забыть и продолжать работать. Но врачи тоже люди, и поэтому первый труп запоминают, как правило, на всю жизнь.
Как звали преподавателя, сказавшего это, Ирина уже не помнила. А вот Николая Николаевича Кропоткина она действительно запомнит на всю жизнь.
Домработница назвала его профессором. Интересно, может быть, он тоже был медиком?.. Или филологом, энтомологом, математиком?.. Кажется, в книжных шкафах в кабинете стояли книги по математике... Наверное, у него есть семья, ученики, коллеги...
В ту ночь больше не было вызовов, и при других обстоятельствах такое дежурство можно было бы назвать удачным. Но для Ирины это была самая ужасная ночь – она ни на минуту не задремала, думала, думала, думала. Поэтому утром ее глаза были красные и воспаленные. Нужно было бы поскорее добраться домой, полежать в горячей ванне, выпить снотворного и как следует отоспаться, но она решила напроситься на вскрытие.
Сдала смену и отправилась в Первый городской морг, куда был доставлен труп Кропоткина.
– Здравствуйте, я врач «Скорой помощи», вчера на моем дежурстве умер больной – Кропоткин, мы его привезли сюда около десяти вечера. Я могла бы присутствовать на вскрытии?
Перед Ириной стоял крупный мужчина в грязном белом халате с закатанными рукавами. У него тоже были красные глаза. Наверное, и он всю ночь не спал.
Патологоанатом долго смотрел на нее сверху вниз, словно не понимая, чего она хочет. А затем, дыхнув перегаром, отрезал:
– Нет.
– Нет?! – Ирина даже растерялась. Обычно патологоанатомы были не против присутствия лечащих врачей на секции. – Но послушайте, этот человек...
– Нет! – Он повернулся и пошел в сторону секционной.
Ирина продолжала стоять как пришибленная. Хоть бы объяснил почему... И что же теперь делать?
Она вышла и уселась на лавочку возле морга. Может, к начальству? Должно же быть у этого мужлана начальство. Или подождать, пока он окончательно протрезвеет, и тогда попробовать снова?
Сырая лавка отдавала неприятным холодом. Ирина вздохнула и пошла в сторону автобусной остановки. Завтра еще раз попробую, решила она. Будет другая смена. Труп некриминальный, со вскрытием торопиться не станут, а даже если сегодня вскроют и не удастся присутствовать лично, может быть, дадут посмотреть акт...
– Ира, Иришка, ты?! Да остановись же.
– Вы мне? – не поняла Ирина. К ней приближался неуклюжий молодой человек в веселенькой гавайской рубахе, расстегнутой почти до пупка.
– Совсем зазналась, не узнаешь, не смотришь даже!
– Боря?.. – не без труда вспомнила Ирина. Борис Шаповалов. Учились вроде как вместе, то есть он был на три курса старше, а знакомы оказались, потому что Борис когда-то крутил роман с Ирининой одногруппницей Наташкой Зиминой.
– Можно подумать, я так сильно изменился.
– Нет, я просто...
– С тобой все в порядке? Ты как здесь? Чего вообще поделываешь? Закончила? Устроилась? Может, пойдем кофейку тяпнем? – Борис просто завалил Ирину вопросами, впрочем, наверняка чисто риторическими. Ответов он не ждал и даже не слушал. – Пойдем по кофейку! А я тут судмед... потрошитель, короче. Наташка как? Приткнулась в гастро или терапевтом где-нибудь?
– Погоди, Борис, ты патологоанатом?
– Ну, дык, говорю же.
– Можешь мне помочь?
– Не вопрос. Руки, ноги, черепа – в формалине и без, коллекционные экземпляры, для друзей скидка...
– Боря! Ну пожалуйста!
– Молчу. Слушаю. И повинуюсь.
– Понимаешь, у меня вчера больной умер... Я на «скорой» в линейной бригаде, сердечный приступ, оказалось – инфаркт, мы сами его привезли, а меня на вскрытие категорически не пускают...
– Кофеек. У меня, – отрезал Борис. – И там ты мне все подробненько.
От кофе чем-то сильно попахивало. Несмотря на то что Борис добавил в чашку пару ложек коньяка, пах напиток скорее формалином.
Ирина пересказала свои злоключения еще раз. На этот раз Борис выслушал, даже не перебил ни разу.
– Это заведующий наш, – отрекомендовал он давешнего хама в грязном халате. – Не обижайся, он классный спец, просто человек такой... несимпатичный, короче. Ему легче с мертвыми общаться, чем с живыми.