Её звали Лёля

Я спешился, машинально поправив ремень винтовки. Первое желание было снять её с плеча, снять с предохранителя и, прицелившись, посылать в немцев пулю за пулей. Доводы разума оказались сильнее. С такого расстояния не попасть. Только патроны буду жечь впустую. Но как же мне хотелось, несмотря на страх, оказаться там, рядом со своими товарищами! Вместо этого стоял, сжимая кулаки и челюсти от злости, и просто ждал.

Прошло ещё минут десять, и немцы ушли на запад. Не дожидаясь, пока последний их самолёт скроется вдалеке, я вскочил на Белку и ударил каблуками.

– Но, милая! Скачи! Быстрее! Быстрее же!

Животное, словно поняв, насколько быстро мне нужно к своим, взяло с места в карьер. Буквально через несколько минут я уже был на окраине Востриковского, там, где мы оставили с Петро наш небольшой табун. Но увы, ни моего напарника, ни лошадей на месте не оказалось. Я стоял и, вдыхая запахи едкого дыма, который заставлял глаза слезиться, растерянно смотрел вокруг. От хутора мало что осталось. Почти все хаты горели или были разметены взрывами. Единственная улица завалена сенной трухой и обломками.

Я проехал по главной улице, высматривая своих. Никого не было. Ни убитых даже, ни раненых. «Они что, ушли отсюда?» – думал, растерянно соображая, что теперь делать. У меня нет карты, а степь большая, и наши могли отойти в любом направлении. Да, но немцы же не конченые идиоты, в конце концов. Твари, конечно, но дураками их не назовёшь. Они ведь что-то здесь бомбили? Я подумал так, но вспомнил: нет, мозгов у них не так уж много. Иначе не пытались целую ночь разбомбить позиции нашего пехотного батальона, который отступил.

В раздумьях я проехал до другого конца хутора. Остановился и хотел было ехать обратно, а может даже в Бабуркин податься, – там, по крайней мере, наши войска. Но тут вдруг меня окликнули:

– Микола!

Я вздрогнул и стал всматриваться. Откуда голос-то? Из-за небольшого, каким-то чудом уцелевшего сарая выглянула физиономия Петра. Он был чумазый, но улыбался. Спрыгнув с лошади, донельзя обрадованный, я побежал к нему. Сграбастал в объятия и потискал немного. Он тоже меня обнял, похлопал по спине. Потом отодвинулся:

– Ну, вистачить мене тиснути, як дівчину, – рассмеялся он. – Що, загубився?

– Да нет, пока живой, – ответил я.

Петро мотнул головой и хмыкнул.

– Да не, забугився – це ж потерялся по-русски.

– А-а-а! – с улыбкой протянул я. – Слушай, ты как тут оказался? Где наши? Где лошади? Неужели немцы всех…

– Да ти що! Да ти що! Ні в якому разі. Ми відійшли ще вранці.

– Петро, говори по-русски, прошу, – я снял флягу и стал жадно пить. Напарник кивнул.

– Утром, говорю, ещё отошли. Балабанов как чуял, что эти прилетят. Мы отодвинулись в балочку, отсюда метров триста. А в хуторе соорудили пару орудий.

– Как это? – удивился я.

– Деревянных, макеты, ну! – рассмеялся Петро.

– Прикольно!

– Чего?

– Хитро придумано, говорю.

– А-а, ну да. Это всё наш капитан. Мы отошли, в балочке замаскировались.

– А батальон?

Петро нахмурился.

– Немцы ещё утром по ним ударили. Я уже отвозил раненых. Но там их много, надо бы ещё. Сейчас опять поеду, давай в балку. Там тебя Балабанов ждёт.

Я помог Петру взобраться на Белку, и через пару минут мы уже спустились в балку, где, накрытые хворостом и сухой травой, расположились наши орудия. Были ещё и несколько бойцов из орудийной прислуги. Все, что остались. Других кого убило раньше, кого ранило, а некоторых комбат отправил на подмогу пехоте. У тех вообще с личным составом стало очень трудно. Всё это мне Петро по дороге успел рассказать.

– Товарищ капитан! Сержант Агбаев… – начал я было докладывать капитану, но он прервал меня.

– Привёз?

– Так точно! – я стянул рюкзак и осторожно положил перед собой.

– Там всё?

– Так точно!

– Молодец, – улыбнулся Балабанов. – Выражаю тебе благодарность!

– Служу трудовому народу! – отчеканил я.

Капитан тут же потерял ко мне интерес, не стал ни о чём расспрашивать. Да и понятно: он отдал приказ, подошли двое бойцов из тех, кто у нас в батарее в инженерном деле смыслят. Взяли рюкзак и поспешили к орудиям – ремонтировать. Мы с Петро прошли на другой конец балки, там и нашли своих лошадей. Я распряг и отпустил к ним Белку, скормив ей на прощание пару сухарей. Мало, знаю, но это у них любимое лакомство.

– Балабанов тебя скоро, наверное, к ордену представит, – улыбнулся Петро.

– «Нет, ребята, я не гордый.

Не загадывая вдаль,

Так скажу: зачем мне орден?

Я согласен на медаль»,

– продекламировал я.

Петро с улыбкой покачал головой. Мол, чудак ты, Николай. Ну, или балабол. Я уж не стал ему говорить, что автор Александр Твардовский. Так, чуток славы поимел от великого писателя. Мелочь, а приятно. Вот и школьные знания опять пригодились.

Мы напоили и накормили лошадей, а потом, когда ремонт закончился, повезли орудия на позиции батальона. Пробираться туда пришлось с большим трудом. Мешали разного диаметра воронки, которые пришлось тщательно объезжать. К тому же делать это следовало быстро – Балабанов ехал рядом на лошади и постоянно подгонял. Я всё хотел спросить у него сначала, чего он так торопится. Но потом понял: если немцы отбомбились по пехоте, значит, скоро могут бросить в бой танки. Опять вспомнилась их любимая тактика: сначала ударять бронированным кулаком, разламывая оборону противника, а затем пускать туда мотопехоту, укрепляя фланги прорыва, чтобы наступающий клин не отрезали боковыми контрударами.

«Господи, да откуда я только всё это знаю?» – изумился, когда осознал, о чем думаю. – Вот уж никогда не казался себе знатоком советской истории. Книжек и фильмов о Великой Отечественной, из документальных, не смотрел никогда, ну разве что в школе кое-что читал из художественного. Только это давно было, мне казалось, уже всё позабыл. Оказывается, нет! Память в критической ситуации напряглась и выдала.

А ещё спасибо учительнице сказать. Надежда Семёновна, историчка наша, была женщиной пожилой, советской закалки. Ух, как гоняла! Ох, как мы её ненавидели в старших классах за въедливость! Однажды одноклассника моего, – когда мы в 11-м уже учились! – поставила в угол за то, что болтал и мешал вести урок! Да, вот так: потребовала, чтобы этот здоровый лоб почти 18 лет отроду, на полторы головы её выше, поднялся и встал в углу. Он так и сделал под хохот класса.

Вспомнив об этом, я услышал вдруг страшный мат-перемат в свой адрес. Оказалось, слишком погрузился в прошлое. Встал и стою, лошадей не увожу, а бойцы тем временем уже орудие отцепили и руками вкатили в небольшой… как же его? Капонир, что ли? Окоп, так проще. Вздрогнул и, оглянувшись, поспешил прочь. Оглянувшись, увидел, как с запада на позиции батальона стали надвигаться крошечные коробочки. «Танки», – подумал я, и холод побежал по спине.

В следующую секунду раздались выстрелы, и на батальон посыпались немецкие снаряды. Вся линия фронта загрохотала, загремела, забабахала. Наши орудия тоже открыли огонь, и под грохот канонады я мчал лошадей в безопасное место. А позади гремели взрывы, и пара снарядов улетела дальше, чем следовало. Они рванули метрах в пятидесяти впереди меня, и лошади чуть не понесли от страха. С трудом удержал упряжку, свернув в сторону. Промчались сквозь дым и вскоре были уже в балке.

– Ну, как там? – спросил Петро.

Я, тяжело дыша, помотал головой. Мол, очень тяжко будет.

Глава 67

«Мессеры», как рассказал Лёле один пехотный офицер, которого она перевязывала после одного такого короткого столкновения, – чуть ли не самые быстрые истребители в мире. До пятисот километров в час разгоняются. У наших ВВС таких машин нет. Ну, разве что «Ястребок», только ведь он почти весь деревянный: его немецкие пули прошивают насквозь, и всё, составляйте новую похоронку не героически погибшего летчика.