Страница 10 из 12
– А почему ты про мое настроение не спрашиваешь, мам? А может, оно у меня хуже некуда? Ведь я твоя дочь, и мое настроение тебя больше должно тревожить!
– Да, конечно… И твое тоже… Но я ведь Олега как сына родного люблю! Он прекрасный человек, он семьянин, он так старается, чтобы в семье все хорошо было…
– Да, он очень старается! – снова нервно рассмеялась Маша. – Он так старается, просто слов нет!
– А я не понимаю вот этого твоего сарказма… Чем ты недовольна, скажи? Или Маринка опять на тебя плохо влияет? Она сама помыкает мужем, сделала из него тряпку безвольную. И хочет, чтобы ты такой же была? Вот никогда мне твоя Маринка не нравилась, никогда! И ты уже не маленькая девочка, чтобы под ее влияние попадать! Да она же… Она же просто завидует тебе, дурочка! У тебя такой муж… Такой умница, такой красавец… Не то что ее малохольный Женя!
– Она вовсе не завидует мне, мам. Наоборот, она мне сочувствует.
– Тебе? Сочувствует? Да не смеши…
– А мне вовсе не до смеха сейчас. Мне плакать хочется, а не смеяться. И вообще, не хочу больше говорить об этом… И не спрашивай меня ни о чем, пожалуйста! Я не могу, не могу… Не могу говорить…
Маша с трудом сглотнула слезный комок, дрожащей рукой схватила бутылку, налила себе вина, выпила залпом. Мама только охнула испуганно:
– Да что с тобой, дочь? Не пугай меня… И без того с утра сердце не на месте, тахикардия опять разыгралась! Врач говорил, мне совсем нельзя нервничать…
– Да все нормально, мам, не надо нервничать, успокойся. Просто я устала, наверное, вот и все. И ночь не спала.
– Так поспи…
– Да, я пойду прилягу, пожалуй.
– Давай. А мы с Павликом прогуляемся. Какая погодка на улице, прелесть просто! Можно и на каток сходить…
Маша кивнула, поднялась из-за стола, вышла из кухни. Плотно закрыла дверь в комнату, забралась под одеяло, снова дала волю слезам. Плакала и удивлялась самой себе – каким-то неведомым образом удалось при маме этот слезный поток сдержать… Только бы она не вошла сейчас, не спросила ее о чем-нибудь! Сил нет ей объяснять что-то! Она ж сразу за сердце начнет хвататься, начнет винить ее в том, что сама виновата… Что надо быть хорошей женой, чтобы муж на сторону не смотрел…
А вот и дверь хлопнула, слава богу. Мама и Павлик гулять ушли. Теперь можно и плакать, никто не помешает.
Но, как ни странно, больше не плакалось. И на самом деле страшно спать захотелось. Устала, наверное. Устала бояться, устала ждать чего-то ужасного… Устала думать, где и с кем сейчас Олег… Устала, устала!
Проснулась, когда за окном сгустились январские сумерки. И поняла тут же – никакого облегчения сон не принес. Наоборот, еще хуже стало. И мысли в голове стали яснее, потому еще ужаснее.
Долго лежала, слушала звонкую тишину. В голове болью бился вопрос – что теперь будет, что? Неужели Олег бросит ее, уйдет к другой? Как он тогда говорил по телефону той, другой… «Потерпи, малыш, следующий Новый год будем вместе встречать, я тебе обещаю!»
А ее он никогда малышом не называл… И таким голосом нежным никогда с ней не говорил. Да она и не ждала от него таких нежностей, чего уж там… Счастлива была, что он рядом, ей этого вполне хватало. Любила сильно. Да и сейчас любит, это ж понятно. И всегда будет любить…
И что же теперь с этим «всегда» делать? С осознанием того, что без Олега просто не сможет жить? Что делать-то, что? Сидеть и ждать, когда жизнь кончится? И сколько ждать? До следующего Нового года, как Олег тому малышу неведомому обещал?
Хорошо, что в прихожей хлопнула дверь и послышался голосок Павлика, иначе с ума бы сошла в этой тяжко звенящей тишине. Надо встать, заняться чем-то, отвлечь себя хоть немного. И улыбку на лицо надеть, пусть и вымученную. Не надо маме давать повод для дальнейших расспросов. Не надо пока…
Наверное, это неправильно – рассчитывать и опираться на это «пока». Да что там наверное! Конечно, это неправильно! Потому что надо бы взять и поговорить с Олегом, выяснить все, разрубить одним махом этот узел! Или так… или не так! Или мы семьей живем, или вот бог, вот порог!
Но разве ей самой станет от этого легче? Когда уже никакой надежды не будет, что все само собой образуется? Что этот самый «малыш» исчезнет из жизни Олега со временем… Кто ж знает, сколько у него этих самых «малышей» было? Ведь не знала она о них ничего, жила и любила, счастлива была… Правда – она вещь коварная, иногда и не нужна вовсе бывает. У каждого правда своя. Жизнь своя, счастье свое. Все зависит от характера, от темперамента. Ей вот вполне хватало того, что любимый муж рядом… Что же теперь, казнить ее за это, да?
– Мам, мы с бабушкой на каток ходили, я даже не упал ни разу! Представляешь? Я так здорово уже катаюсь, мам! – радостно встретил ее в прихожей Павлик, снимая курточку.
А мама глянула на нее настороженно и хотела спросить что-то, но промолчала. И в следующие дни тоже молчала, все так же грустно поглядывала. И даже не спрашивала, почему Олега все время дома нет. Почему рано уходит и поздно приходит. И ведет себя как гость. К тому же он вскоре заявил, что срочно улетает в командировку. Безапелляционно так заявил, с нажимом:
– Это срочная командировка, Маша! И не смотри на меня так, не говори, что никто не работает, что у всех каникулы! А я работаю, понимаешь ты это или нет?
– Понимаю, Олег. Я все прекрасно понимаю.
– А что за тон, не пойму? Я что, в первый раз улетаю в командировку, да?
Она ничего ему не ответила. Только подумала отрешенно – вот же он, тот самый момент… Тот самый, чтобы сказать – вот бог, вот порог…
А с другой стороны, он сам, что ли, не может ничего сказать? Смелости не хватает? Ведь знает, что она прекрасно понимает, что никакая это не командировка! Зачем, зачем такие мучения? Ведет себя как тот хозяин, который очень свою собаку жалел и отрезал ей хвост по маленьким кусочкам…
Так ничего они друг другу и не сказали. Маша молча собрала ему чемодан в «командировку». Олег уехал. Или ушел… Может, он и впрямь решил уйти вот так?
Остаток новогодних каникул прошел для нее как в тумане. Когда не знаешь, что увидишь перед глазами, если этот туман рассеется. То ли прежнюю жизнь увидишь, то ли другую. Ту самую другую жизнь, которой ужасно боишься. И ждешь… С болью сердечной ждешь. С надрывом обморочным. И понимаешь, что так нельзя, презираешь себя за это. И все равно ждешь…
Наверное, на лице у нее все эти страдания были выписаны – как их скроешь-то? И потому мама не выдержала, спросила в лоб:
– Маш, перестань от меня скрывать… Я же вижу, что-то у вас происходит! Думаешь, мне, что ли, так легко смотреть на все это? Садись и рассказывай, хватит мучиться. Когда кому-то расскажешь свою беду, сразу легче становится. Я ведь не чужая тебе, правда?
– Да, мам, ты не чужая… А только я не могу, не могу…
– Ну, если не можешь, так я за тебя все скажу. У Олега другая женщина есть, да? Правильно я поняла?
– Да, мам. Ты правильно поняла. И давай не будем больше об этом…
– Да как же не будем, как же не будем-то! Я ж вижу, ты измаялась уже вся! И зря, между прочим!
– Как это – зря? Мне что, радоваться надо этому обстоятельству, по-твоему?
– Нет, не радоваться. Но изводить себя тоже не стоит. Не бери в голову… Для таких, как наш Олег, семья важнее. Он очень ценит дом, уют, любовь нашу ценит… А на стороне он просто самоутверждается, вот и все. В том смысле – мужик он или кто?
– Ничего себе, мам… Как у тебя все просто! А мне что ты предлагаешь? Смотреть на эти его самоутверждения и радоваться? Тебе за меня не обидно, что ли, не понимаю?
– Да господи, Маш… Я ж не предлагаю тебе радоваться, я ж наоборот… Я предлагаю тебе смотреть на все это как бы со стороны, по-умному, по-женски мудро. Ты пойми одну простую вещь – только кретины всю жизнь живут с одной женщиной, а остальные мужики, они ж все нормальные! Я-то сама слишком поздно это поняла, да… Тоже в страдания ударялась, как ты сейчас, – ах, ох, изменил, никогда не прощу, не забуду! Теперь-то понимаю – глупости все это… Да только ничего не поделаешь – мой поезд уже ушел.