Второе дыхание

Но сейчас, с изумлением глядя на осколки парадного блюда, разлетевшиеся по всей кухне; на дочерей, робко выглядывающих со второго этажа и похожих на нахохлившихся маленьких совят из-за круглых вытаращенных глаз и топорщащихся волос; на захлопнувшуюся с грохотом дверь в прихожей, он испытывал сильнейшее недоумение. Что это было?

— Это мама высказала своё отношение к твоей очередной командировке, — пробормотала себе под нос Вера.

Он уже всё, поехал крышей? Вслух думает?

— Что-то ваша мама странно разговаривать стала, — тянет Артём, всё ещё пребывая в оторопи.

— Это что же, папа? Ты улетаешь завтра? Надолго? — следующей отмирает Надя.

— Да, детка, у папы работа, ты же знаешь.

— Папа! Какая работа? — скатываясь с лестницы, голосит Любочка. Чудесная девочка, но очень, очень пронзительная.

— Такая у меня работа, — заученно повторяет Артём и замолкает, ибо сначала рыдать начинает Надюша, а потом, естественно, от всей своей широкой души и здоровых лёгких, сестру поддерживает Люба. Вера молча удаляется, топая по лестнице как два слона.

Следующий час утирали сопли, обнимались, умывались, переодевались, пили капли. Затем чай с печеньем и успокоительными булочками, перед этим пройдя с веником, а потом и пылесосом, по первому этажу, ликвидируя следы матушкиного буйства. Бред же.

Абсолютно неясно, чего Уля так психанула? Командировки вообще, а в Т. в частности, — не новость, тем более, жена знает, что сейчас завершающая стадия первого, самого сложного этапа важного для него проекта. Ну, да, неприятно, что праздник дочери пропустит, но это же не смертельно? После его возвращения, сходят в ресторан, в парк и на аттракционы. К чему вся эта эмоциональная буря?

Жена просто сразила как экспрессией, так и чередой странных претензий, если откровенно.

До сих пор в ушах звенел, наравне с бьющейся посудой, гневный, полный слёз, голос Ульяны:

— Я молчала, пока ты три месяца работал без выходных, без проходных, в праздники и по ночам. Мотался по командировкам, пока у девочек шли выпускные и отчётные концерты. На хер спустил наш семейный отпуск! Да, даже на мой день рождения, ты пришёл с работы в полдвенадцатого ночи. Спасибо, что с букетом, да? Но, бог с тобой. Допустим, я в твоей жизни величина, судя по всему, временная, но Надя! Это твоя дочь. И что? Тот, первый день её рождения, который ты пропустил, помню только я, потому что мне, как матери, было, мать вашу, обидно! Но сейчас?! Ей исполняется девять лет! Девять, Артём, ты понимаешь? Она всё уже осознаёт. А её любимого, обожаемого папочки, которого она в последнее время и так почти не видит — не будет на её главном празднике?! Нет, Никитский, я многое могу понять, но такое? Где твоя ориентированность на семью, чёрт возьми? Ничего, что ты этим летом с детьми гулял один-мать-его-раз! За всё лето. И только после того, как мы тебя вынудили. Мы, а не ты. Ты двадцать лет мне говорил, что мы с девочками самое важное в твоей жизни! Ты это говорил же, да? Так что такое происходит сейчас, а? Это, на хрен, не лезет вообще ни в какие рамки…

И умчалась куда-то, без объяснений, схватив рюкзак, куртку и смачно хлопнув входной дверью.

Сборы в дорогу у Артёма не заняли много времени, ибо дежурный чемодан всегда наготове. Уточнил у детей, что завтра Люба едет в сад, Надя — к бабушке Арине с дедом Романом, а Вера остаётся дома, на хозяйстве.

Поужинали в напряжённом молчании. Девочки вяло ковырялись в своих тарелках, а жевали настолько медленно, что котлеты с пюре в процессе ужина разогревать пришлось дважды. Мать семейства так и не появилась.

После душа, укладывая дочерей по кроватям и поправляя на них летние одеяла, думал, что если жена и в этот раз не возьмёт трубку, то надо будет звонить сначала Полине (хоть и не хочется), потом Семёну (скорее всего, бесполезно), а тёщу с тестем беспокоить в последнюю очередь (ибо самолично приближать Апокалипсис чревато). Потом понял, что сам он как-то слишком уж разнервничался, ведь даже не сообразил посмотреть данные с трекера, установленного на машине жены.

Как-то сразу отпустило, вот что значит современная вера в мощь и безотказность гаджетов.

Коварное порождение забугорных компьютерных гениев бесстрастно сообщило, что маршрут, начавшийся с выезда из дома, был не слишком замысловатым, а наоборот — совершенно традиционным. Судя по данным спутника, дражайшая половина помчалась прямиком к сестре, как делала это обычно, кстати, не далее как позавчера — в минувший понедельник. И всё это время, пока он успокаивал детей, названивал ей, нервничал, думал, где искать истеричную супругу, её «Тигра» стояла под окнами младшей Лариной. И ни ответа, ни привета, смотри ж ты. Ни от одной.

Ну, значит, всё нормально. Можно ложиться спать, ибо самолёт завтра рано, а Уля слишком ответственная, чтобы пропустить работу и Любочкин сад.

Душ, вечерние мероприятия, любимая ортопедическая подушка, подаренная как-то женой на двадцать третье февраля. Релакс.

Судя по внутренним часам, вернулась супруга глубоко за полночь. Молча сходила в душ, позвенела чем-то на кухне и вскоре улеглась на другом краю кровати, максимально дистанцировавшись и завернувшись в отдельный, «обидчивый» плед.

Ну и ладно. Это она тут фортеля выкидывает, пусть её.

Перебесится, а позже они поговорят. Гораздо позже.

После тендера. Возможно.

43. Ульяна. Август. Санкт-Петербург

Сперва я охренела. Потом затупила. А дальше, следом за мыслями, добиравшимися до мозга в замедленном режиме, меня накрыло осознание, а затем ярость.

Я такой в своей жизни и не припомню.

Это что ещё за хрень?

Это, мать вашу, как вообще понимать?

Это он опять сваливает в туман, притом, что мы две недели не виделись, отпуск совместный пошёл на хрен, лето заканчивается, дети, кроме Любочки, дома и требуют внимания, у Надюши день рождения, в конце концов!

Что за срочность такая внезапная?

Ему там, в этом трижды проклятом Т., что — мёдом намазано?

В голове метались, теснились и просились наружу такие нецензурные конструкции, что ай-яй-яй. Только понимание, что дети рядом, давало силы мне удержаться в корректных рамках самовыражения и его, этого выражения, громкости.

Я шипела. Я хрипела. Рычала под конец речи. Даже долбанула об пол парадным блюдом, которое подарили на свадьбу его отец и мачеха. Звякнуло занятно, но пар, к сожалению, из меня весь не вышел. Я оглянулась, в поисках следующей бьющейся жертвы, и поймала внезапно взгляд Артёма.

Недоумение. Меня, как в прорубь макнули, без моральной настройки и подготовки.

Абсолютно прозрачное недоумение с примесью удивления и недовольства в глазах супруга прошедшей весной, вероятнее всего, привело бы меня на дно глубочайшего колодца, полного горечи и отчаяния. А сейчас я просто поняла, что всё бессмысленно: увещевания, вопросы и уговоры, аргументы и просьбы. Всё это зря. У него есть некая глобальная цель, и гори всё кругом. Больше ничего не имеет значения.

И что? Мне выдохнуть, утереть слёзы бессилия и пойти мыть полы?

Да не пошло бы всё это домашнее хозяйство туда, куда Господин и Повелитель намылился?

Ярость, штука такая, коварная. У меня она быстро не проходит, так что я ракетой вылетела из кухни, сдёрнула с вешалки куртку, схватила рюкзак с ключами, картами и документами и выскочила вон, просто чтобы избежать рукоприкладства.

Не отказала себе в удовольствии и смачно приложила дверью об косяк напоследок. А чего он?

С тех пор как, после рождения Верочки, я получила права и села за руль, вождение всегда доставляло радость, дарило спокойствие и умиротворение. И сейчас, буквально через полчаса «полёта» на максимально допустимой скорости по крайней левой полосе родной кольцевой, я поняла, что меня слегка отпустило: разжалась ледяная рука, стискивавшая горло, колючий комок в солнечном сплетении начал таять, а слёзы из глаз практически перестали течь. Сущая же мелочь: машина, дорога и немного времени.