Второе дыхание

— Пусть к нам на катере и приплывает, чего он как все — на машине? Скучно, — добавила Любочка, любительница водных видов спорта и транспорта.

Идею все почему-то подхватили и стали срочно выяснять: можно ли из Москвы к нам попасть на катере? Вот ведь грамотейки. То, что Москва — столица нашей Прекрасной и Необъятной, они запомнить никак не могут, а то, что там живёт Львёнок — само собой, отложилось в памяти. И уточнять бросились у папы, естественно. Вера же плохо географию родного края учила, и историю тоже. А папа — он всё знает!

Если бы меня не так паникой и стыдом мгновенно накрыло, я бы, может быть, и сфотографировала в этот момент лицо дорогого супруга. Но воспитание и прочие мои семейные тараканы, ещё не окончательно потравленные психотерапией, бодро повылезали из всех щелей и развернулись во всю ширь — меня чуть ли не лихорадило.

Хотя объективного повода для вышеперечисленного не было от слова совсем. Ни одного упрёка я не заслужила. Моё поведение было исключительно приличным и ничего порочащего мою честь и достоинство я не сотворила, а вот поди ж ты. Столь мощно кроет стыдом, всего лишь из-за возможных мужниных предположений. Мне только не хватало сейчас начать оправдываться, доказывая, что я не верблюд.

Воображаемый двугорбый из детских воспоминаний, что катал меня когда-то по Центральному Парку Культуры и Отдыха моей исторической южной Родины, даже спустя столько лет сослужил отличную службу — позволил резко прийти в себя и бодренько взять всё это достояние в руки. Поэтому голос мой, дающий пояснения, на сплошь нецензурную вопросительную лексику, шипящего мне на ухо злющего супруга, можно было бы даже назвать лениво-прохладным:

— Львёнок — сын маминой подруги. У нас с тётей Ниной намечается, вроде как, маленький вязальный бизнес. Лео будет приезжать за игрушками и корзинками. А девочки наши с ним просто дружат: на водных горках катаются, в дартс играют, собирались у нас обзорную экскурсию на колесе обозрения устроить, когда он в сентябре за заказом приедет.

— За каким таким, на хрен, заказом, — голос Артёма вот-вот взлетит, и дочери не преминут выступить с комментариями, поэтому хорошо бы мужа унять раньше:

— Нина Эдуардовна пожелала трёх собак, зайца, кошку, пончо и, если успею, две корзинки.

— И когда, а главное — как, ты собираешься всё это навязать, если впереди начало учебного года, медобследования у всех, потом старт сезона и соревнования у Веры? Ко всему этому надо готовиться. А ещё, ты сама говорила, что и родителям твоим нужно больше внимания из-за ухудшившегося здоровья? — Артём всё ещё злился и негодовал, а я пыталась понять, каким образом всё вышеперечисленное может помешать мне вязать?

— Тебя-то чего это так тревожит? Все прошлые года, я как-то время это переживала и вывозила всю эту муть, и здесь справлюсь. Ты весь в работе и своих проектах. Мы на тебя, если честно, не рассчитывали даже, — послушно и привычно начала я разъяснительную работу, но в этот раз, похоже, зря.

— По-твоему, я плохой отец, да? И муж тоже никудышний, конечно? — супруг завёлся не на шутку. Вот только не пойму — с чего? Чувствует свою вину за отпуск или за не-встречу в аэропорту? А почему тогда наезд? Или, в своих лучших традициях, — нападает первым?

— Не рычи, а то люди оборачиваются, — сказала я ровным и спокойным голосом, прихватив его за локоть. Потянула по променаду дальше, за станцию метро имени нашего футбольного клуба, прямо на острие прогулочной зоны. Туда, где вода плещется у самого парапета. Здесь всегда народу поменьше и рассредоточен он был прилично, плюс, конечно же, ветер — ори не ори, а слышимость неважная.

— Так, пока девчонки любуются Финским, кратенько и внятно: чего тебя так накрыло? Ты ничего не попутал случайно, милый? Напомнить, у кого здесь право высказывать претензии? — хоть и хотелось объясниться интеллигентно, но обида никуда не ушла, а досада и злость внутри всё ещё побулькивали. Почему я, в конце концов, должна негодование в себе держать? Вот прямо сейчас можно предъявить эту накипь лицу, её спровоцировавшему. Но, как же всё таки, неловко.

— Пока я здесь впахиваю в поте лица, ночами работаю, не сплю и всё ради нашего будущего, жена моя прохлаждается по морям со всякими левыми львятами — это ты называешь отсутствием повода для претензий с моей стороны? — ух, глазищи покраснели, давление, наверняка, подскочило, как бы дорогого супруга кондрашка не хватил прямо на месте. Мы ведь его до машины не дотащим.

— Выдохни. У тебя поводов для ревности не было никогда, и сейчас нет. Всё, что я сказала про Леона — правда. Или что-то такое тут произошло, и ты мне на слово больше не веришь?

Муж и правда встряхнулся, глубоко вдохнул, с шумом выдохнул, нашарил по карманам сигареты, прикурил, затянулся. Я смиренно ждала, стоя рядом, но неблизко: допустить физический контакт пока не могла. Мне было ещё и очень обидно, кроме всего остального.

Вот любимый изобразил дракона, прянул ушами, потёр глаза и выдал:

— Уль, прости меня. Что-то я совсем заработался. Куда-то меня не в те дебри занесло. Я ведь, главное, ещё пока вы на море были, какие-то бредни жуткие представлял: ну, вроде — вы не вернётесь и мне придут по почте документы на развод; детей ты заберёшь и будешь моих дочерей с каким-то чужим мужиком воспитывать; или вдруг ты рада очень, что без меня в отпуск поехала, а вернёшься и захочешь жить отдельно.

Муж как-то быстро переместился навстречу и стиснул меня в объятьях, до характерного хрипа.

Я молчала. Ибо, ну, что тут скажешь? Кто сам себе злобный хоббит?

А говорят — у меня фантазия богатая.

Но обидно было всё равно. У него кошмары? А мой семейно-воспитательный отпуск — это что?

От его кошмаров хоть проснуться можно.

Руки, прижимающие меня к жёсткому торсу мастера спорта по плаванию в юности, напряглись:

— Уль?

Сознательным волевым усилием расслабилась в родных и знакомых объятиях, которые тут же стали мягче. Прислонила голову к плечу, выдохнула в межключичную ямку.

Боже, ещё раз так сделаю и залью рубашку слезами. Они вот — здесь, рядом. Подпирают горло.

Не говори.

Не дыши.

Молчи и плачь, но внутри. В себе.

Сердце чуть ниже моего уха забилось чаще, а сверху затарахтел трактор. Ясно, дорогой супруг решил побыть котом, котиков же все любят. Они умилительные, даже под два метра ростом, с сединой на висках и длиннющим хвостом из разнообразных жизненных косяков.

Со свистом втянуть ртом воздух.

Выдохнуть носом.

Чуть отстраниться.

Смотреть только на шею. Не выше.

— Тёма, я не знаю, с чего вдруг такое кино у тебя, но со своей стороны ничего в этом направлении не сделала, — только подумала, да. — Да, я хотела с тобой поговорить о наших отношениях. Не как родителей, а как пары, но вот чтобы враз и так однозначно — даже и не предполагала, что ты можешь что-то подобное мне выдать, — сжала зубы и легонько погладила напрягшиеся от прикосновения грудь и колючую, как обычно, шею.

— Ты меня всеми этим психозаморочками пугаешь, если честно, — прижав меня сильнее и пыхтя в макушку, выдал благоверный, а я, со слезами, закипевшими в глазах, слегка зависла: пугаю чем? Тем, что хочу поговорить об отношениях? А что, за двадцать лет брака, они ни капли не изменились? Не трансформировались, нет?

Опустила голову. Упёрлась лбом в грудь. Вроде как, думаю.

Внутри черепной коробки панически бьются вопросы: «О чём? О чём надо думать? Что там правильно сейчас озвучить?».

И почему-то в голове не настоящее, а прошлое. Наше далёкое прошлое.

Разве мы всё те же и там же?

Это было там и тогда. В бодрых, активных и страстных годах позднего студенчества, когда могли вдвоём без особой цели и маршрута шататься по городу часами; сорваться внезапно, по звонку, в любое время, ради встречи хоть и на другом конце области; бродить, взявшись за руки, по Русскому Музею «от забора и до заката», любоваться, просвещаться, целоваться и не устать; не вылезать из постели часов двенадцать при любой возможности?