Кротовский, вы последний

Глава 24

— Слушаю.

— Ты знаешь, Кротовский. Меня очень потрясло это все… суд… показания…

— Ты поступила правильно.

— Не в этом дело… в душе все как-то перевернулось.

— Понимаю.

— И я, наконец, поняла, что ты был прав. Что с замужеством жизнь не заканчивается.

Ну что ж. Наша девочка взрослеет. Из глаз пропала щенячья наивность. Во взгляде появляется глубина женской мудрости.

— Ты у меня умница, Белкина.

Она усмехается.

— Знаешь, Кротовский, быть умницей, оказывается, не так здорово, как казалось раньше… помнишь молодого Паукова?

— Это который из семьи ательеров? Ты еще удивлялась, как его занесло в наш магуч?

— Он самый. У него проявилась боковая ветвь. В его семье посчитали, что никчемная. Потому и отправили сюда, чтобы семью не позорить.

— Да уж. Не повезло молодому Паукову.

— Он тоже так думал. Напросился в бойцы, хотя боец из него не очень… а буквально вчера у него открылся редкий дар. Что-то связанное с плетением силовых каналов. Я сама точно не знаю. Но этот дар позволит ему работать с изнаночными пространствами. Перпективы потрясающие.

— Рад за Паукова. И что теперь? Его переведут в более престижное учебное заведение?

— В императорскую академию, — Белкина набрала в грудь побольше воздуха и выпалила, — Он сделал мне предложение.

— Какое предложение? Ах… предложение…

— Брак по расчету. Он этого даже не скрывал. Его дар великолепно сочетается с моим. Он хочет основать новую династию.

— А ты?

— Я собираюсь согласиться. Он не заносчив, не глуп. А главное, клан Пауковых находится под протекцией самого императора. Мышкин даже носа не сунет. Просто не посмеет. Семья Паукова поможет мне с переводом. Он хочет, чтобы я тоже перешла учиться в академию вместе с ним.

Черт. Вот сейчас я должен радоваться за Белкину. Я ведь именно этого и добивался. Только радости никакой. Застарелое щемящее чувство, как фантом прошлой жизни.

— Соглашайся, Белкина. Это отличный шанс.

Она вдруг расплакалась. Ей можно. Последний разик на дорожку. Рядом с Пауковым ей плакать будет уже нельзя.

Я обнимал Белкину и гладил по голове. Ждал, когда она вдоволь наплачется. Потом мы пили с ней чай. Я сказал Белкиной, что ее будет мне сильно не хватать. А Белкина опять назвала меня бесчувственной скотиной. Только на этот раз никуда не убежала, а лишь прижалась к моему плечу потеснее…

Потом я проводил ее в комнату и прямо там в коридоре сломал печать портального свитка. Меня снова перенесло в хмурый лес с пыльными деревьями. Свиста пока не видно даже на радаре, но на этот раз спешки нет. Я вполне способен сопротивляться магическому давлению изнанки нулевого уровня.

Воздушник опоздал, хотя и не сильно. Он был слегка запыхавшимся, видимо бежал, чтобы поспеть к сроку. Я передал ему три пачки червонцев. Он мне — мешок с макрами. А в следующий миг я заметил на радаре быстро приближающиеся точки. Настолько быстро они приближались, что среагировать не успел.

— Ни с места. Руки на виду. При попытке применить магию, стреляем на поражение.

Свист посмотрел на меня виновато, но ничего не сказал. А тут и не нужно ничего говорить. Я и так все понял.

На поляну выбежала группа боевых магов в форме надзирателей. Уровни серьезные, не ниже пятерки. Мне заломили руки за спину. Свисту тоже заломили… для вида.

— Граф Кротовский, вы задержаны за незаконную скупку макров, — сообщил мне старший официальным тоном, а потом добавил уже без формальностей, — К палачу вы за это не попадете, но пожизненная каторга на этот раз гарантирована.

Меня обыскали. Забрали макры. Забрали все деньги. Свиток тоже забрали. Портанули групповым порталом во двор магуча, причем Свиста просто где-то «потеряли». Нацепили наручники… не простые, а магические… я ж теперь маг первого уровня.

Потом протащили через портальные ворота и вывели из особняка. На улице уже дожидается полицейкий фургон. По всему выходит, князь Мышкин разуверился в способностях Гадюкиной отобрать фабрику и решил пойти на более решительные меры.

— Пойдемте, граф, идти недалеко, — один из надзирателей подтолкнул в спину.

Я и не пытаюсь упираться. Знаю, что если сам не пойду, пинками погонят. Только до фургона мы не дошли каких-нибудь пять шагов. Военный грузовик, взвизгнув шинами на брусчатке, вылетел из-за ряда других припаркованных машин и перегородил подход к фургону.

Из грузовика как горох посыпались бойцы в армейской форме.

— Какого черта здесь происходит… — попытался возмутиться один из надзирателей, но договорить ему не дали.

— Операция Министерства Обороны. Всем стоять смирно.

Дальше я совсем перестал что-либо понимать. Усатый офицер вылез последним из кабины грузовика.

— Полковник Баранов, — сообщил он надзирателям, — Отойдите от Кротовского.

— Вы не имеете права, — попытался возражать старший надзиратель, — Он взят с поличным.

Полковника это совершенно не тронуло.

— С поличным? Хорошо, что напомнили. «Поличное» давайте сюда.

Взвод военных, окруживший надзирателей, шансов им не оставил. Они отдали мешок с макрами и деньги… и просто ушли.

— Прокатимся, Кротовский, — полковник предложил таким тоном, что сразу понятно, отказаться я не смогу, — Давайте в кабину, там хватит места

Бойцы попрыгали в кузов. Я и полковник залезли в кабину. Грузовик тронулся.

— За вами, Кротовский, не угонишься, — пожаловался полковник, — Приезжаем на фабрику, сказали в банк поехал. Приезжаем в банк, сказали в магуч поехал. В магуче милейшая старушка сказала, что занятия вот-вот закончатся. А в итоге прождали больше двух часов. Что от вас надо было этим вертухаям?

— Им особо ничего не надо. А князю Мышкину нужна моя фабрика, — у меня нет сомнений, что фамилия Мышкина вызовет у вояк однозначную реакцию, и не ошибся.

— Я так и подумал. Мышкин под себя гребет и не стесняется. Ладно бы в Москве, так теперь и у нас в Питере.

Меня привезли в большущее здание с колоннами и помпезной бронзовой табличкой над крыльцом: «Министерство обороны». Потом меня вели по ковровым коридорам. Поднимали в зеркальном лифте. При этом рук не вязали, в кандалы не ковали. Я перестал даже пытаться хоть что-то понять.

В шикарной приемной полковник оставил меня на диванчике, а сам побежал докладывать за дубовую резную дверь. Малодушную мыслишку слинять отсюда, пока никто не видит, в себе подавил.