Я люблю!

Вздохнув еще насколько раз более легко, я закрыла глаза. Вот и все.

Боль отступила и стерлась из сознания. Тела я больше не чувствовала. Было неожиданно легко, как-то даже слишком свободно. Отсутствовали краски, яркие цвета, а все вокруг заволокло серым туманом. Я ждала, что вот сейчас вспыхнет свет, и я смогу уйти на небо. Ведь особо не грешила. Да, могла ответить резко или отомстить обидчику, так ведь библия этого не запрещает. Зуб за зуб, как говорится. Суди каждого по поступкам его. А то, что не проводила все дни на коленях, так раз от этого зависит вера? Она в душе живет, не на сгорбленных плечах. Я помогала детским домам, многодетным семьям и малоимущим. На двух моих складах для них собирали продовольственные пайки и выдавали три раза в неделю всем желающим при предъявлении свидетельств о рождении или прочих справочек. Добиться от наших социальных организаций списков оказалось не сложно, но в них почему-то было много лишних людей. Вот и справлялись мы без них.

Продукты были качественные, не порченные, те, которым оставалось до выхода срока годности максимум два месяца. Обычная семья успеет съесть тушку курицы и пару упаковок масла, а вот десяток ящиков ресторан может не использовать.

Ну и ладно. Кажется, не особо мои добрые дела оценили небожители, раз не хотят меня брать к себе. Ведь время шло и ничего не менялось.

Неужели я оказалась в чистилище? Тогда где обещанные пытки и прочее? Не уверена, что скуку и неизвестность можно выдать за них. Хотя, да. Для меня безделье равняется настоящей пытке.

Устав стоять на месте, я принялась ходить, подсчитывая шаги и отслеживая направления. Где тут условное направление вперед, а где назад, я не понимала. Да и было ли оно? А раз так, то можно просто двигаться, куда пожелаешь и думать, что идешь в верном направлении.

Кивнув себе, я так и поступила. Выбрала свое «вперед» и принялась иди в ту сторону уверенным шагом. В теле была позабытая давно легкость, и, судя по ощущениям, я вновь была молодой, возможно, даже юной девчонкой. Отступили мои болячки, мешавшие жить в последние годы так, как в далекие двадцать лет. Так отчего же не прогуляться? Может, набреду на такого же скитальца или на что-нибудь осязаемое. Ту же стену, в конце концов!

Шагая вперед, я насвистывала мелодию, и далеко не сразу услышала всхлипы, раздававшиеся откуда-то справа. Зашагав быстрее в нужном направлении, я спешила найти еще одного живого. В каком-то смысле живого, раз еще может издавать звуки. Какая-никакая, но компания.

Но меня ждало разочарование, звук шел из-за стекла, напоминающего огромный плазменный экран новомодного телевизора с эффектом погружения. Или как это молодежь называет? Меня устраивал и мой старенький, с выпуклым кинескопом телевизор! Все равно он только пылился на своем вечном месте, пялиться в него у меня времени не было.

На экране разыгрывалась серьезная трагедия. Плачущая красавица-блондинка прижимала к себе тело светловолосой девочки, не старше пяти лет, и скулила на одной ноте, как раненое животное. Вокруг нее была шикарная обстановка, достойная дворца или европейского музея, века этак восемнадцатого. Подсвечники, барельефы, картины в тяжелых рамах, дорогие ткани и резная мебель. Мать плакала над телом умирающей дочери, а вокруг нее находились семь мужчин с траурными лицами. Так могут выглядеть только те, кто любил, и сейчас терял ребенка.

— Ты права, она их дочка. Последняя из девяти детей их рода, — раздался неожиданно приятный голос совсем рядом со мной.

Он не пугал. Скорее, успокаивал. Меня видят и слышат. А это уже немало в моей ситуации.

— А где остальные дети? Что значит — последняя? — спросила я у голоса, к которому не прилагалось тела. Звук шел сверху, но и там был серый туман.

— Мир у них спокойный, но там случаются вспышки болезней. Медицина слаборазвита. Все их дети погибли от болезни один за другим. Тиана самая младшая, и в прошлом году она выкарабкалась, а сейчас — увы.

— И ничего сделать нельзя? — смотреть без слез, как убивается та женщина, я не могла.

Помнила, как плакала мама над телом отца. И если тогда я была не властна над ситуацией, то сейчас есть маленький шанс поторговаться с неизвестным голосом. Не просто же так я тут разговоры веду?

— Я не Бог этого мира. Демиурги не задерживаются у своих песочниц. Создав что-то, они идут дальше, а мир оставляют на контроль стражей. Мы — сильные души, обязанные наблюдать за происходящим. Вмешиваться напрямую возможности у нас нет…

— Но ведь везде есть нюансы. Так?

Догадаться о хитрости местного стража было легко. Может, тело мое осталось где-то там, на Земле, а вот рассудок был чистый.

— Люблю умных. Ты права, Валентина. Закон мира гласит, что душа, покинувшая тело до момента, отмеренного ей смертью, может быть заменена подходящей и не занятой в другом теле. И я выбрал тебя.

— Почему душа Тианы покинула тело? И можно обойтись без лести? Она меня слегка раздражает, — отмахнулась я от ненужных оборотов, отвлекающих от важной информации. — Просто так детские души не покидают свои тела.

— Тиана была сверх одаренным ребенком. Ей был бы открыт весь мир, если бы она пожелала учиться и развиваться гармонично. У нее есть магия с приличным резервом, умелые пальчики и цепкий ум. Но она попала под очарование музыки. И вот уже двенадцать лет только и делала, что играла на разных музыкальных инструментах. У нее был целый взвод учителей, которые обожали одаренную малышку. Но опекая ее талант к музыке, они отвадили ее от семьи. Внушили ребенку, что ей нужно доказать маме с отцами, что она лучшая. Сперва подобное было ее целью, но с годами она позабыла, зачем вообще играет и совершенствуется. Музыка стала самой целью. Новые мелодии, необычное звучание инструментов… Родители не смогли пробиться к ней ни три года назад, ни год. Да, они виноваты, что позволили девочке развиваться столь ограниченно, но и только. Сегодня, свалившись от слабости со своего стульчика, она ударилась головой и душа ее вышла из тела. Ее поманила мелодия бытия. Ты ее не слышишь, ведь свои дела ты завершила и не сожалела о своей смерти. А вот Тиана ушла за ней на перерождение. И у меня осталось тело без души. Оно живо. Дышит, сердце бьется, но и только. Ей предстояло прожить долгую жизнь по местным меркам. Целых пятьсот лет. Это примерно столько, сколько прожила ты в своем мире, ну, может, чуть больше. Но не важно. В двадцать лет по твоему летосчислению, она бы сбежала с бродячим менестрелем, бросив семью, с которой никогда бы не смогла сблизиться вновь.