Страница 4 из 7
– Царь проснулся, – радостно вскрикнул Митрофан и тихо захлопал в ладоши.
– Который час, – приподнимаясь, спросил Сидор.
– Несколько часов, уже как солнце взошло, – обрадовался снова тот, и отведя руку в сторону стола, стоящего вдоль комнаты, добавил, – Завтрак, уже накрыли.
– Мне бы умыться и это, – Сидор огляделся, – В туалет сходить.
–Куда, – не понял Митрофан.
– Пописать, – почему-то шепотом, ответил Сидор.
– Ах, до ветру, – обрадовался Митрофан. – Так, для этих целей у нас ведро имеется, – и он, нагнувшись под лавку, вытащил большое, медное ведро.
– А что помещения у вас специального не предусмотрено здесь, – покрутив в руках ведро, немного сконфуженно спросил Сидор.
– Зачем, – удивился Митрофан. – Ермило вынесет. Это его работа.
– Ладно, – махнул рукой Сидор, и взяв в ведро, отошел в дальний угол, пописал, стесняясь сильно звенящей струйке.
Потом Митрофан полил из ковшика водой в то же ведро и Сидор, умывшись, присел к столу, где на большой глиняной тарелке лежали два корнеплода.
– Это, что брюква, – поднимая корнеплод за длинный корешок, уточнил Сидор.
– Репа, пареная, – с гордостью ответил Митрофан и пододвинул большую кружку, – А это квас. На хрене настоянный. Ключница наша делает.
– Что у вас кроме кваса, ничего другого нет, – отхлебнув, спросил Сидор.
– А чего еще другого пить, – удивился Митрофан.
Квас, однако, Сидору понравился. Впрочем, и репа на голодный желудок пошла хорошо.
Позавтракав, он вытер руки полотенцем и спросил, взглянув пристально:
– Ну, что тут у вас делается? Что за порядки? Рассказывай.
– Так ничего хорошего государь, – сделав кислое лицо, начал Митрофан, – Царской власти нет. Боярская дума правит. А они известно, прежде всего, о себе пекутся. Казну растащили по своим подрядам. В N-ске поляки хулюганят. В Пскове шведы разбойничают. На юге вообще все, кому ни лень. Татары того и гляди снова Казань под себя приберут. Ничего хорошего, государь.
– А народ что? Не ропщет?
– Он бы и роптал. Только кто ему даст, – вздохнул Митрофан и испуганно оглянувшись, добавил шепотом, – Они. Бояре. Омоновцев завели. Это типа, как при батюшке вашем, опричники были. Только опричники, они против бояр, а эти, омоновцы, наоборот, за них, против народа и царской власти. И попробуй только поропщи. Вмиг скрутят и сюда, в следственный приказ. А отсюда уже никуда.
– Как ни куда, – не понял Сидор.
– В смысле или на плаху, или в рудники. Еще неизвестно где лучше, – со знанием дела поведал Митрофан.
– Ну, а ты то, тогда почему здесь служишь? Раз властью боярской не доволен.
– Тсс, – прижал палец к губам Митрофан, – Потому и служу, что ни на плаху, ни в рудники не хочу попасть. Разве в Кваскве когда-нибудь по-другому было?
– Ну, и что теперь мне делать прикажешь, – вопросительно посмотрел на него Сидор.
–Не знаю, – пожал плечами Митрофан, – В Кремль, наверное, надо ехать. Объявлять, что ты государь законный. Думу боярскую распустить. И, чтоб все присягнули.
– А если откажутся, – с сомнением спросил Сидор.
– Ну, а кто откажется, того на Лобное место тащить. А Ермило там им быстро головы в порядок приведет, – почему-то весело ответил Митрофан и глупо засмеялся.
– Ну, откуда в вас столько жестокости, – укоризненно произнес Сидор, – Знаешь, что я в первую очередь сделаю?
– Приказывай, государь. – Митрофан притянул к себе лист бумаги и макнул перо в чернильницу.
– Я в первую очередь отпущу, всех кто в этих темницах томится, – решительно произнес Сидор.
– И, что? И польских шпионов тоже, – уточнил Митрофан.
– Откуда известно, что они польские шпионы, – строго взглянул на него Сидор.
– Так, сами сознались. На дыбе. Под пытками. Никто их за язык не тянул.
– Освобождаем, – махнул рукой Сидор, – Кто там еще есть?
– Да, так в основном по мелочи сидят, кто боярину не угодил, али украл на базаре сапоги.
– Освобождаем.
– Всех?
– Всех, – воодушевленно ответил Сидор.
– Это ты правильно, государь делаешь. По справедливости, – одобрительно произнес Митрофан, – Теперь тебя народ по любому поддержит, – и он, макнув перо, быстро написал указ и протянул бумагу Сидру, – Готово.
– Что подписать надо?
–Не. Ты перстень в чернила опусти и печать поставь, – подвинул чернильницу Митрофан.
Сидор снял перстень макнул его в чернильницу и приложив к указу, вернул ему бумагу.
– Отлично, – посыпав мелким песком лист, одобрительно произнес Митрофан и крикнул, повернувшись к дверям, – Ермило! Подь сюды.
Дверь приоткрылась и просунулась лохматая голова палача.
– Государь приказ издал, – потряс бумагой Митрофан, – Всех заключенных выпустить из темницы и имущество ихнее им возвернуть.
– Вот, и славненько. Дождались, наконец, то царской милости, – лыбясь щербатым ртом произнес Ермило и, перекрестившись, поклонился Сидору.
– И вот чего, – начальственным тоном продолжил Митрофан, – Запряги нам карету. Царь-государь в Кремль поедет.
– Слушаюсь, – чуть не до пола поклонился Ермило и исчез за дверью.
– Смотри, как люди быстро меняются. Вчера только палачом был, на дыбу меня собирался вздернуть, – с юмором произнес Сидор.
– А то, – гордо поднял голову Митрофан, – Соскучился народ, по государевой власти. Ой, как соскучился. Любого самозванца готов был на трон посадить. Сколько их тут за эти годы прошло. Лжедмитрий первый, – стал загибать пальцы дьяк, – Второй. Третий. Четвертый.
– Теперь, вот я, пятый усмехнулся, – Сидор.
– Какой же ты пятый, – не согласился Митрофан, – Ты настоящий. У тебя вон и печать, и грамота самого Иван Васильевича имеется.
Тут дверь снова распахнулась, и показалась голова Ермилы: «Карета подана, государь».
– Тогда, поехали, – вставая из-за стола, торжественно произнес Митрофан, – Пора страну с колен поднимать.
***
Они ехали в облезшей, скрипучей карете, громко стуча деревянными колесами по бревенчатому тротуару.
– Потерпи, государь, – больше сам себя успокаивал Митрофан, – До Кремля доедем. Там выпишут тебе настоящую, царскую карету, с золотыми орлами и на рессорах.
Ехали медленно. Впереди тянулись множество телег и карет различного калибра. Иногда вообще останавливались, и стояли минут по двадцать. А скоро застряли на целый час.
– Чего ждем то, – выглянул из окна кареты Сидор.
–Так, тротуары новые укладывают. Весь правый ряд теперь забит телегами с лесом, – недовольным голосом ответил Митрофан.
И действительно, слева и справа, кипела работа. Множество низкорослых, узкоглазых мужичков, в каких-то тюрбанах, как муравьи копошились вдоль дороги, разбирая деревянные тротуары и загружая снятые доски на многочисленные подводы, тянувшиеся вдоль дороги. Тут же с противоположной стороны подъезжали другие телеги, доверху загруженные такими же с виду досками. И тут же мужички в тюрбанах, выстроившись в цепочку, разгружали и складывали их вдоль дороги в штабеля, отчего проезжая часть, сильно сужалась, и образовывался затор из проезжающих экипажей.
– Липовые доски на березовые меняют, – прокомментировал Митрофан.
– Зачем, – не понял Сидор.
– Говорят более долговечнее, – пожал плечами Митрофан, – Хотя год назад, сосновые на липовые меняли и тоже говорили, что долговечные. А в следующем годе, еще какие-нибудь более долговечные найдут. Тут все время так. Знай только деньги из казны выписывай, – и он тяжело вздохнул.
– А, что за странные рабочие такие, – кивнул на проходящих мимо кареты мужичков в тюрбанах, весело разговаривающих на непонятном языке, – Не наши вроде.
– Гастарбайтеры, – без запинки произнес Митрофан, – Их Собякин с Бухарского ханства выписывает. И в три раза меньше платит против наших.
– Кто такой Собякин, – уточнил Сидор.
– Главный квасковский боярин, – с уважением произнес Митрофан, – Его смотрящим за городом боярская дума поставила. Не все конечно он под себя, гребет. Делится с ними. А то бы не поставили.