Страница 3 из 7
– В чем, – не понял Сидор.
– Что ты польский агент. Засланный смуту учинить в Кваскве, против боярской думы и очередного Лжедмитрия на трон поставить собираешься.
–Зачем, – удивился Сидор.
– Как зачем. «Ослабить Квасковское государство и в веру его католическую перевести», —со стоном произнес дьяк.
– Ничего я такого не собирался делать, – взялся рукой за болевшую после удара голову Сидор. – Я требую адвоката.
– Ермило, вон будет тебе авокадом, – скептически произнес дьяк и взяв гусиное перо, макнув его в стоящую глиняную чернильницу, добавил, обращаясь к Ермиле, – Чего там у него в карманах, посмотри.
– Ага, – ответил Ермило и сунув руки в карманы Сидорова сюртука вытащил, газетный пакет с грибами и золотой перстень, который когда-то во сне подарил ему царь Иван Васильевич.
– Дайка сюда, – поманил его пальцем дьяк.
Ермило принес вещи и положил на стол.
– Смотри ка перстень, – обрадовался дьяк, беря в руку перстень и удивленно рассматривая подставим по свет лампады. – Золотой.
И тут он вдруг охнул и с ужасом произнес, – Да, это же с царский! Иван Васильевича!
– Похоже на то, – почесал затылок Ермило, – А чего там, в пакете у него еще?
Дьяк осторожно положил на стол перстень и развернув кулек, отодвинул в сторону грибы и разгладив, – Смотри ка, здесь рожа чья-то нарисован.
– Кажись его, – рассматривая портрет и переведя взгляд на Сидора, произнес Ермило.
– Похож, – пересохшим голосом произнес дьяк.
– А чего там написано, – наклонившись над газетой спросил Ермило.
– Написано, – переспросил дьяк и прочитал, -Премьер-министр Дмитрий Беломедведев, – по слогам прочитал дьяк.
– И что это значит, – вопросительно посмотрел на дьяка Ермило.
– Это значит, – заикаясь, произнес дьяк, – Что это царевич Дмитрий. Настоящий царь всея Квасквы. Живой.
– Спасибо, тебе господи, дождались, – испуганно перекрестился Ермило.
– Не вели казнить, вели миловать, – подскочил из-за стола дьяк и бросился в ноги Сидору. – Прости батюшка. Не признал тебя сразу, – дьяк попытался поцеловать ботинок Сидора, – Но тот, отдернул ногу и попытался приподнять дьяка. – Все. Все. Хватит. Не сержусь. Вставай.
– Что же вы сразу, то не сказали Дмитрий Иванович. До такого греха нас чуть не довели.
–Не положено было говорить, – стал соображать Сидор, – Инкогнито я прибыл. С проверкой.
– Конечно, конечно. Как же то я сразу не догадался, – вставая и продолжая кланяться пролепетал дьяк.
– Тебя как зовут, то, – отряхивая пыль с рукава дьяка, поинтересовался Сидор.
–Митрофан. Старший дьяк следственного приказу я. При боярской думе.
– А этот садист, кем работает, – зло посмотрел на Ермилу Сидор.
– Палач. Тоже к следственной части прикреплен. Если хотите, я прикажу и его на дыбы вздернут вмиг. А то и на кол можно посадить, – и дьяк строго зыркнул глазами и украдкой махнул рукой застывшему в оцепенении Ермиле.
– Не вели казнить государь, – сообразив, простонал Ермило и упал на колени, – Верой, правдой тебе служить буду. Всех врагов твоих изведу.
– Кстати первоклассный палач, – уважительно произнес Митрофан, – Может пригодиться еще.
– Ладно, прощаю, – махнул рукой Сидор и, подойдя к столу, свернул из газеты кулек, ссыпал в него грибы и спрятал в карман сюртука. Потом взял перстень покрутил его в руках и, одев на безымянный палец, повернулся к Митрофану: Ну, и порядки тут у вас я смотрю. Как в концлагере.
– Не вели казнить государь, – попытался было, снова бросится тот на колени, но Сидор остановил его взмахом руки:
– Хватит тут мне истерики устраивать. Не собираюсь я никого казнить. Ты лучше мне скажу, куда Акима дели, с которым я в Кваскву тайно прибыл и которого омоновцы на Гордынке схватили.
– Так тут он. В пятой темнице на дыбе висит, – пригибаясь в поклоне, пролепетал Ермило.
– Как на дыбе, – вскрикнул тревожно Сидор, – Срочно ведите меня к нему.
–Сию минуту, – Ермило, оббежал Сидора и, схватив висевший на стене факел, толкнул дверь, – Не изволите беспокоиться. Идите за мной.
Они вышли через невысокую дверь, и прошли по длинной темной галерее мимо нескольких деревянных дверей, оббитых металлом и остановились у самой последней.
– Это и есть пятая, – беззубо улыбнулся Ермило и, отцепив от пояса связку огромных ключей, выбрал один и открыл дверь, из которой на них дунуло смрадным запахом.
– Проходите, государь, – Ермило сделал несколько шагов вперед, освещая пространство факелом.
Сидор, прикрывая нос рукой, вошел следом. На полу, на охапках гнилой соломы лежало несколько заросших, одетых в лохмотья людей. Они были прикованы кандалами к стене и даже не пошевелились, когда открыли камеру.
– Встать, – злобно прорычал Ермило.
– Не надо. Пусть люди отдыхают, – остановил его Сидор, – А где Аким то?
– Так вот он, на дыбе, – поведя факелом в сторону, произнес Ермило.
И действительно, у противоположной стены, подвешенный за руки веревкой к потолку висел Аким.
– Аким, ты жив, – бросился к нему Сидор.
– А чего ему будет, – ответил Ермило, сладострастно пожевав губами, – Не пытали еще. Так просто повесили.
– Снять сейчас же, – топнул ногой Сидор.
Ермило с Митрофаном бросились к Акиму, и опустив его вниз, перерезав веревки.
– Спасибо, барин, – поклонился дьяку Аким.
– Не меня, государя благодари, – повернул его тот сторону Сидора.
– Пойдемте отсюда. Здесь нечем дышать, – отдуваясь, произнес Сидор и осторожно вышел из темницы.
Они снова по сырой галерее вернулись в следственную комнату.
– Мне б на постоялый двор как-то добраться, – переминаясь с ноги на ногу, произнес Аким, – Там лошадка моя без присмотра осталась. Того и гляди уведут.
– Надо бы помочь, товарищу, – обратился к Митрофану Сидор.
– Не беспокойтесь государь, – ответил тот, и подойдя к двери, стукнул в нее деревянной колотушкой, висевшей на веревке, – Эй, стража!
Через некоторое время дверь со скрипом отворилась, и вошли двое заспанных, прошлых омоновца.
– Так, отведете человека назад. И верните, все что забрали, – показательно строго приказал Митрофан.
–Чегой- то, – не проснувшись, громко зевая, спросил омоновец.
– Товой-то, – хлопнул рукой по столу дьяк, – Не твого ума дела. Выполняйте приказ.
– Как скажите, – пожал плечами омоновец и, подойдя к двери, поманил рукой Акима. – Повезло тебе братец. Пошли, пока не передумали.
– Благодарствую, – Аким раскланялся в разные стороны и выбежал следом за омоновцами.
– И ты тоже ступай к себе, – указал Ермиле на дверь Митрофан.
– А вы, присаживайтесь государь, – И он подтащил к Сидору тяжелый стул с высокой спинкой, – Какие следующие приказания будут?
– Да, никаких, – пожал плечами Сидор, – Поздно уже. Тебе, наверное, домой пора?
– Да, как же я вас теперь одного оставлю, государь, – счастливо улыбаясь, развел руками, – Я уж теперь с вами до конца.
– Да, что ты все заладил, государь, да государь, – сделал недовольное лицо Сидор, – Сидор, меня зовут. В смысле Дима. Дмитрий, – поправился он.
– Как скажите, государь, – серьезно ответил Митрофан и поклонился.
– Экий, ты, однако, – зевнул Сидор, прикрывая рот рукой.
– Ой. Вы же устали с дороги, – засуетился Митрофан. – Я вам сейчас тут на лавке застелю. А утром тогда уже в Кремль поедем. Власть царскую устанавливать, – и он выбежал за дверь и скоро вернулся, неся в охапке, перину с подушкой и овчинный тулуп.
Расстелив все на широкой лавке, стоящей у стены, он с поклоном, поведя рукой в сторону постели, счастливо произнес: «Прошу, отойти ко сну, великий царь-государь».
– Спасибо, – залезая под тулуп, поблагодарил Сидор, – Свет, выключи, пожалуйста.
– Не извольте беспокоиться, – поклонился Митрофан и, сунув горящий факел в стоящее рядом ведро с водой, на цыпочках вышел из комнаты.
***
Сидор открыл глаза, зевнув, и приподнял голову с подушки. Слабый свет падал в комнату через узкие, решетчатые окна. Он лежал на широкой лавке, накрытый тяжелым овечьим тулупом, а рядом с ним сидел, умиленно глядя на него, и улыбаясь, вчерашний дьяк. «Кажется Митрофан, – вспомнил имя Сидор и подумал с неприятным чувством, – Значит, все это мне не приснилось».