Дочери мертвой империи

— Куда именно мы направляемся? — спросила я. — Есть ли в поселке надзиратель или глава, к которому можно обратиться?

Она презрительно усмехнулась:

— Нет. Трус сбежал в прошлом году. В Исети теперь Совет. Мне как раз нужно передать председателю письмо, так что начнем с его дома. Потом можем зайти к Виталию Стравскому. Он тоже член Совета, но охотно прикупит что-нибудь из-под полы.

Значит, как и Екатеринбургом, Исетью управляли коммунисты. Я снова окажусь в опасности, даже если командир Юровский не вернется.

— Почему ты везешь письмо?

— Я состою в большевистской группе в Медном, — гордо ответила она. — Мы пытаемся учредить там свой Совет. У меня есть телега и Буян, поэтому я играю роль посыльной.

Во рту пересохло, я нервно сглотнула.

— То есть ты большевичка.

— Есть возражения?

— Конечно нет, — тут же открестилась я. Надежда, которую я лелеяла последние несколько часов, заметно ослабла. — Наоборот, — через силу выдавила я, — это отлично. Если ты знакома с председателем местного Совета, мы можем продать бриллиант напрямую ему. Без сомнения, самый важный человек поселка — лучший покупатель.

Евгения нахмурилась:

— Товарищ Морозов не захочет иметь с нами дело. Торговлей в городе всегда занимался Стравский. Когда-то он заработал много денег на продаже пшена. Он клянется, что теперь он примерный коммунист, однако мой брат говорит, что в душе он все еще капиталист. Виталий легко перепродаст твой самоцвет, да еще и прибыль получит, попомни мои слова.

— Тогда мы должны не мешкая идти к нему. Мы же не знаем, когда приедет почтовая карета. Нам нельзя ее пропустить!

— Успокойся, Анна. В поселке всего две дороги. Карету мы не пропустим.

— Но…

— Дом Морозовых по дороге к Стравскому. Смотри, вон, впереди, — она указала на дом пальцем. — Я мигом.

К тому времени мы уже въехали в Исеть. Поселок состоял из жавшихся друг к другу маленьких одноэтажных избушек, разделенных простыми деревянными заборами. Туда-сюда ходили старушки и носились маленькие дети. Некоторые даже здоровались с Евгенией, когда мы проезжали мимо. Женщины занимались своими делами: стирали одежду, копали грядки, а дети постарше таскали тряпье и ведра или загоняли кур обратно во двор. И все они, особенно ребятня, были покрыты слоем грязи. На фоне этого мои испачканная блузка и неподходящий сарафан уже не казались такими уж неуместными.

Евгения остановила телегу у одной из избушек, велела мне ждать и пошла к калитке. Я осталась сидеть у всех на виду и с каждым вздохом начинала нервничать все сильнее и сильнее. Юровский был не так далеко.

Группка детей подошла на меня поглазеть. Они задавали вопросы, а я молчала и улыбалась. Женщины проходили мимо, кидая подозрительные взгляды.

— Ты потерялась? — спросила одна из них, узколицая, с корзиной капусты в руках.

Я не ответила.

Женщина поставила корзину на землю и недовольно скрестила руки на груди:

— Не разговариваешь, что ли?

— Я не потерялась, спасибо. Просто жду подругу, она в доме.

— Какую подругу? Я никого не вижу. Ты откуда? В гости приехала?

Крестьянка подошла поближе и стала с интересом разглядывать мою одежду. Дети продолжали крутиться рядом, подслушивая.

Слишком много внимания, и все из-за Евгении: она задержалась дольше обещанного. Я начала сильно нервничать. Несмотря на то что женщина выглядела довольно дружелюбно, все же стоило поостеречься: чем меньше людей меня увидят, тем лучше.

— Да, моя подруга должна вернуться с минуты на минуту, — сказала я.

— Говоришь как городская, — продолжала настойчиво расспрашивать она. — Откуда ты?

Раздался спасительный скрип закрывшейся калитки: Евгения наконец-то вернулась. Она тут же узнала любопытную женщину и обменялась с ней любезностями. Все было хорошо, пока она вдруг прямо не заявила, что я всего лишь путница, которую она подобрала по дороге.

Я аккуратно пнула ее по ноге. Ладно, может, не слишком аккуратно.

Евгения развернулась.

— Осторожнее! — с возмущением рявкнула она.

— Нам нужно ехать, — напомнила я полушепотом.

Евгения скривилась, словно съела лимон, попрощалась с женщиной и, забравшись на облучок, вновь взяла поводья.

— Ты на целую вечность пропала, — добавила я со сквозившим в голосе обвинением, — а говорила, что мигом.

— Не так долго меня не было.

— Эта женщина задавала столько вопросов…

— А почему ей их не задавать? Ты что-то скрываешь? — воинственно спросила она. Я не ответила, и Евгения наградила меня долгим взглядом, полным подозрения. — Откуда у тебя эти самоцветы? Они вообще твои?

Я уже привыкла, что Евгения порочит мое имя, но это было что-то новенькое.

— Что-то случилось у председателя?

— Ничего не случилось, — буркнула она. — Я просто опомнилась. Мы с тобой теперь должны быть на равных, но ты прячешь драгоценности. А я тебе помогаю. — Она покачала головой.

— Эти драгоценности, — процедила я сквозь зубы, — все, что осталось у меня от моей семьи. И продаю я их только потому, что это единственный способ добраться до моих друзей в Челябинске. Если бросишь меня сейчас, все твои усилия до этого момента окажутся напрасными. Ты этого хочешь?

Евгения, как обычно, недовольно нахмурилась, но поумерила пыл. Выдвинулись мы в тишине. Ближе к центру поселка, у церкви, дома стояли на расстоянии друг от друга. Избушки были в лучшем состоянии, чем на окраине. Они выглядели прочнее, с деревянными, а не соломенными крышами. Вместо полей рядом раскинулись сады.

Дом Виталия Стравского меня удивил. Двухэтажный, белый, со стеклами в окнах. Да, немного обветшалый: кое-где отвалилась черепица, а сад зарос сорняками. Но по сравнению с другими домами, которые встречались мне на пути из Екатеринбурга, этот выглядел неплохо. Промелькнула мысль, что, возможно, купец способен помочь мне больше, чем я думала.

Одно из окон дома было открыто. Когда Евгения остановила телегу и скрип колес затих, стала слышна музыка, которая доносилась из него. Сюита для скрипки, часть композиции, которую я не узнала. Вот Татьяна определила бы сразу. Мелодия была медленная, меланхоличная. Я улыбнулась. Если Стравский увлекался современной музыкой, он никак не мог быть бессердечным коммунистом. Подозрения Евгении в том, что Стравский не полностью исправился, должно быть, верны. Тем лучше для меня.

Я слезла с телеги и только тогда заметила, что моя спутница не сдвинулась с места. С открытым ртом она смотрела на дом, ошеломленная звуками музыки.

— Евгения?

Она помотала головой и тихо засмеялась.

— У него фонограф, — с удивлением произнесла она. — Это записанная музыка!