Душа Пандоры

Она покачала головой, вызвав хмурую (еще более хмурую, чем прежде) гримасу на лице перевозчика душ и его неодобрительно поджатые губы.

— Брось, — мягко рассмеялась Ариадна, — это древнегреческий термин. Не все обязаны его знать. Деметрия, тебе…

— Деми, просто Деми, — вырвалось у нее.

Так называли бы ее друзья, если амнезия позволила бы их иметь. Ариадна была для нее незнакомкой, но располагала к себе с первых мгновений.

— Деми, — улыбнулась та. — Тебе наверняка известно иное понятие — реинкарнация. Перевоплощение душ.

Она с облегчением кивнула.

— Так вот инкарнаты — это обитающие в царстве Аида души, что получили воплощение. Одним досталась лишь новая жизнь, другим же боги подарили память об их прошлых инкарнациях или дар, что принадлежал им при жизни.

— И ты, Деме… Деми… Ты — инкарнат. Твое тело, быть может, и принадлежит обычной греческой девушке Изначального мира, но твоя душа — это душа Пандоры. Ты — ее инкарнация. Знаю, это непросто принять, но…

Деми долго молчала. Закрыла глаза, чтобы хоть на мгновение отрешиться от мира. Чужого мира, что был для нее ожившей Древней Грецией, а назывался Алой Элладой. Но, беги, не беги, а некоторые воспоминания способны настигнуть тебя где угодно… даже если ты страдаешь амнезией.

Химеры — так, кажется, орды монстров назвали Харон и Ариадна.

Керы, что уносили в когтях мертвых.

И, конечно, небо, алое, словно кровь. Небо, что полнилось кровью.

Мысль обожгла кислотой: во всем этом ее вина. Ее, той самой легкомысленной Пандоры. Паника подступила к горлу, да так стремительно, что перекрыла воздух. Подавшись вперед, Деми пила его маленькими глотками. Не помогало — в грудь словно вдавили бетонную плиту.

— Харон, — донеслось до нее обеспокоенное.

Ариадна, конечно.

Пока Деми пыталась выиграть борьбу за кислород у собственных легких, панической атакой сжатых в тиски, Ариадна успокаивающе гладила ее по волосам. Спустя всего минуту короткого, прерывистого дыхания в руки Деми ткнули стакан, полный холодной воды. Мелкими глотками она осушила его до дна. Резко вскинула голову, возвращая стакан Харону.

— Вы хотите сказать, что из-за меня гибнут люди, которые сейчас сражаются там, наверху? На войне между Аресом и Зевсом?

— Именно об этом я и говорил, — проронил перевозчик душ, глядя на нее из-под насупленных бровей.

— Харон… — устало попросила Ариадна. — Ей и без того сейчас тяжело.

— Предпочитаешь замалчивать правду?

Медленно выдохнув, Деми обхватила голову ладонью, чувствуя, как кто-то отчаянно бьет невидимыми молоточками по ее виску. Выходит, это правда… Ее инкарнация, ее душа, заключенная в сосуд другого тела, века назад открыла злосчастный пифос и выпустила в мир несчастья и беды.

Мысли рассыпались. Все произошедшее и происходящее слишком странно, слишком жутко, слишком противоестественно.

Просто слишком.

«Я — Пандора». Нужно было время, чтобы принять эту мысль. Нет, не так.

Чтобы смириться.

— И ты каждую свою жизнь, раз за разом, тратила на то, чтобы найти Пандору?

«Чтобы найти… меня?»

Вина подступила к горлу волной горечи. Ариадна, с легкостью распознав чувства Деми, осторожно тронула ее рукой.

— Но это честь для меня — искать ту, что способна остановить нескончаемую войну.

— Честь? Как насчет того, что Пандора в лучшем случае лишь исправит то, что сама же и натворила? — раздался ледяной голос. Резкий, словно щелканье плети.

Она вздрогнула — Никиас возник словно из ниоткуда. Из притаившейся по углам темноты.

— Не называй меня Пандорой. Я — Деми.

— Да мне плевать, — отчеканил Никиас. — Никого во всей Элладе не интересует девушка по имени Деми.

— Его слова резки, но в чем-то он прав, — нараспев произнесла незнакомка, что вошла в комнату вслед за ним.

Высокая, уступающая Ариадне в красоте, но вместе с тем обладающая каким-то особым шармом, что прятался в мягких линиях лица и густой копне каштановых волос, она была облачена в простой песочного цвета хитон.

— Кассандра? — догадалась Деми.

— Именно она, — отозвалась та без улыбки. — Я рада видеть тебя. Это были долгие поиски.

Одна часть лица Никиаса, закрытая маской, осталась жуткой, даже уродливой, но безучастной к словам Кассандры. Другую, что отличалась надменной красотой, исказила презрительная гримаса. От этой двойственности Деми было не по себе. Ровно как и от чувств Никиаса, скрыть которые он даже не пытался.

— Пойми, Пандора, — остановившись у окна, сказала Кассандра, — ты нужна нам, чтобы покончить с войной, которая идет целые века. Нам нужны союзники. Люди и боги, воины и Искры разрываются между светом и тьмой. Многие в силу своей натуры делают ставку на победителя. А победитель не ясен: в одних битвах вверх одерживает Зевс, в других — Арес. И оба они бессмертны, как и те боги, что за них сражаются.

Она говорила хорошо поставленным, словно бы выверенным голосом, но говорила… странно. Многие слова упорно ускользали от понимания, так что приходилось додумывать их смысл. Это точно не димотика — разговорная, упрощенная форма греческого языка. Консервативная кафаревуса, что изобиловала устаревшими словами?

«Нет, — мысленно ахнула Деми. — Самый что ни на есть древнегреческий».

— На заре времен едва ли не все боги были на стороне Зевса. Они понимали, насколько разрушительна сила Ареса, насколько чудовищен он сам, — продолжала Кассандра. — Теперь все, к сожалению, не так однозначно. Чаши весов постоянно склоняются то в одну, то в иную сторону. Боги заключают и разрывают союзы, начинают вражду и плетут интриги. Цель, разумеется, одна — Олимп. Тот из двух богов, что одержит победу, одарит своих сторонников всеми благами. Проигравшая сторона на веки вечные окажется заключенной в Тартар. Никто из богов не хочет ошибиться. Поэтому так шатки союзы и столь нередки предательства. Боги делают свои ставки — так же, кажется, говорят в вашем мире? — и ведут войну. Наша же доля — выживать в мире, который после нее остается.

Деми замотала головой.

— Но это безумие… Я ничем не могу вам помочь!

Почти обыкновенная девушка в мире оживших преданий… Крохотная шестеренка в монструозном механизме древних богов.

— На стороне Ареса тьма, которая лишь множится с каждым годом. — Кассандра будто не услышала ее, не почувствовала звенящего отчаяния в ее голосе. — У сторонников Зевса, что избрали путь света, есть только одна надежда — та, что заключена в твоем пифосе. Я безуспешно пыталась найти его все эти долгие годы. Если кто и сможет помочь мне в этом, так это ты. А пока пифос не найден… Одно твое присутствие склонит чашу весов на нашу сторону. Теперь, когда ты вернулась в Алую Элладу, мы можем привлечь выбирающих сторону богов в воинство Зевса. Нам нужно имя твоей души. Нам нужна Пандора.

— Уверены, что это благоразумно — открыто рассказывать всем о том, что она здесь?

— О, и эллины[2], и боги узнают об этом сами, — усмехнувшись, заверила Кассандра Харона. — Не я стану той, кто поднимет эту волну, но и остановить ее я не сумею.

Деми прикрыла глаза. Скоро вся Алая Эллада будет гудеть подобно растревоженному улью. И предметом всех разговоров станет она.

— Из того, что сказал мне Никиас, я поняла, что память о твоих прошлых жизнях и самой первой твоей инкарнации к тебе еще не вернулась. Такое случается, но кому, как не тебе, Пандора…

— Деми, — поправила она упрямо.

Быть может, глупо цепляться за собственное имя. Однако Деми узнала его лишь сегодня утром, с дюжину часов — и дюжину вечностей — назад, и не хотела так скоро его терять.

Никиас только хмыкнул — все с тем же презрением, как ей показалось. Из-за проклятой маски (он снова, будто намеренно, стоял к ней полубоком) нельзя сказать наверняка. Вопросы о предназначении маски в голове Деми крутились среди прочих, но их она отодвигала пока на второй план.

С первым бы разобраться.

Кассандра мягко, по-кошачьи, улыбнулась. Улыбка преобразила ее, наполнила еще большим очарованием. Поучиться бы Никиасу у нее…