Душа Пандоры

Деми спускалась вниз, старательно подражая во всем Кассандре: в прямой спине, в четких движениях и обманчиво спокойном взгляде. Вот только все мысли пророчицы были заняты пифосом. Мысли Деми — тем, что они спускаются в Тартар.

Темница для самых страшных тварей, для проклятых, бессмертных и неугодных богам. В прошлом — тюрьма для титанов, циклопов и гекантохейров. Черным саваном пространство Тартара укрыла вековечная тьма. Кто прятался там? Деми не знала — не видела. Кассандра, используя сферу Гелиоса не как орудие, а как источник света, ей показала.

Череда тонущих в полумраке лиц и фигур слилась в бесконечный поток, в сплошную черную стену. Людей и монстров роднило лишь выражение глаз — застывшее в них жадное отчаяние, глухая, приглушенная временем и чувством безысходности, мольба.

Бездна голодных глаз, окружающая Деми, устрашала.

Порой Тартар содрогался от чьих-то тяжелых шагов. От того, чтобы поддаться искушению и вглядеться во тьму, останавливала мысль: ее память сохранит это жуткое воспоминание и будет воскресать его всякий раз, стоит только подумать о Тартаре.

Но порой бездну сотрясала дрожь иного рода. В те моменты Деми едва могла удержаться на ногах.

— Что происходит?

— Тифон пытается вырваться из своей клетки, — небрежно бросила Кассандра, будто речь шла о домашней собаке, что сорвалась с поводка.

— Никогда не сдается, — одобрительно усмехнулся Харон.

Деми с трудом подавила собственную нервную дрожь.

— Вы знаете, куда идти?

— Ариадна рассказала, — сухо отозвалась Кассандра.

Деми прошла путем, проложенным пророчицей… и светом в ее руке, который заставлял пленников Тартара держаться от них подальше. Прорезавшая и разбившая мрак дорога в виде полосы света привела их к странному сооружению — дворцу из камня сродни обсидиану. Черному, гладкому, ловящему блики от света Гелиоса.

— Медея коварна и опасна, но силы духа и упрямства ей не занимать, — заметил Харон. — Даже в Тартаре, самом жутком, самом мрачном, самом темном месте на земле, она отвоевала себе свое собственное место, свой островок спокойствия и тишины. Пока остальные бродят, неприкаянные, по бездне, и ссорятся друг с другом за каждый клочок темноты, она восседает на троне своего собственного дворца.

Почудилось, или он и впрямь питал симпатию к темной колдунье?

— Это дворец Медеи? — поразилась Деми. Не такой она представляла себе тюремную клетку в царстве мертвых. — Но из чего он сотворен?

— Из того единственного, что можно отыскать в Тартаре, — обронил Никиас. Как всегда немногословный, сосредоточенный, погруженный внутрь себя. — Из костей монстров или из тьмы. А может, и из того, и из другого.

Можно ли придать тьме твердость камня? Если ты колдунья… почему бы и нет? Пусть истинных возможностей Медеи Деми не знала, подозревала: от нее всего можно ожидать.

Они вошли под своды дворца, в широкие ворота высотой в два человеческих роста. Когда они открылись сами собой, впуская гостей, раздался странный перестук, заставивший Деми вздрогнуть. Свет, принесенный Кассандрой (сам дворец тонул в темноте) озарил колдунью, что восседала на грубо вырезанном из каменной породы троне… в окружении дюжины устрашающих монстров — великанов и тварей со звериными частями тела.

На первый взгляд могло показаться, что они охраняют ее, пленницу Тартара. На второй в глаза бросалась царственная поза Медеи. Обе руки покоились на подлокотниках трона, нога грациозно закинута на ногу. От нее буквально веяло древней колдовской силой.

Хозяйка мрачного замка находилась под защитой обступивших ее монстров.

Будто в подтверждение мыслям Деми огромный двухголовый пес со змеиным хвостом (судя по всему, Орф — старший братец Цербера) положил морду на колени Медеи, и та принялась лениво почесывать ему загривок. Высокая, крупноватая, черноволосая, она не была красивой в привычном смысле этого слова, но породистой. Ярче всего на ее лице выделялся римский нос и антрацитовые глаза под соболиными бровями.

— Какой причудливый зоопарк, — ядовито произнесла Кассандра. — Всех чудовищ вокруг себя собрала?

— Только тех, кто оказался никому не нужным… кроме меня. — Орфа, Лернейскую гидру и Химеру, что и дала имя иным чудовищам, которых Геката взяла под свое крыло, породили Тифон и Ехидна. Не лучшие родители, не находишь? Они забывали о своих детях, едва те появлялись на свет.

— И ты по доброте душевной приютила всех несчастных и обездоленных?

— Учусь у лучших, — Медея вернула Никиасу усмешку. — Если Геката завела себе стаю монстров, почему мне нельзя?

Она скользнула взглядом по Деми, поначалу ее не узнавая. Подалась вперед с резким выдохом, пальцами вцепившись в трон — да так сильно, что побелели костяшки.

— Ты… Я помню твою душу. На ней — мое колдовство.

— По большей части, колдовство Мнемозины.

Медея досадливо поморщилась, откидываясь на спинку трона. Уточнение по вкусу ей не пришлось.

— К демону твоих чудовищ, зачем ты украла пифос? — Кассандре явно надоел этот разговор. — Для этого ты ведь и собрала вокруг себя чудовищ? Чтобы его охранять?

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но монстров я люблю как своих детей.

— Раз ты так любезно предоставила мне выбор, я, пожалуй, предпочту не поверить, — холодно отозвалась пророчица. — Пифос, Медея. Зачем он тебе?

Деми выдохнула, чувствуя, как накаляется воздух. Когда в схватку — пусть даже словесную — вступают две сильные женщины, что привыкли главенствовать, повелевать, остальным лучше держаться в стороне.

К ее удивлению, скрывать свои намерения Медея не стала.

— Я думала, что, если у меня будет пифос, я смогу контролировать атэморус.

— Чтобы стать на сторону Ареса или Зевса? — К делу это не относилось, но Деми не могла не спросить.

— Все зависело от того, кто больше предложит. — Медея расхохоталась над собственной шуткой.

Громкая, прямолинейная, она вызывала странные чувства, и одно из них — любопытство.

«Она убийца, — напомнила самой себе Деми. — Не забывай». Мысль звучала почти… иронично. Но она и впрямь не забудет.

— У тебя не вышло, — спокойно сказала Кассандра, — и что тогда?

— И тогда я решила отыскать Пандору. Точнее, дождаться, пока другие — вроде тебя — ее найдут. Видимо, дождалась, пусть и не сумела оказать ей достойный прием.

— Почему Геката тебя не спасла? — нахмурился Никиас, разглядывая тюрьму Медеи. На чудовищ он смотрел без страха и отвращения, будто те были лишь псами на цепи. — Разве она не была твоей покровительницей?

— Боги переменчивы. В одну минуту ты находишься под их заступничеством, в другую — ты уже в немилости у них. У богини колдовства появились другие игрушки на замену смертным. Химеры. И разрушительная война.

— А кто?..

— Хватит вопросов, — резко оборвала Никиаса Кассандра. — Мне нужен ответ лишь на один: — Где пифос, Медея?

Та облизнула полные губы.

— У меня. И я отдам вам его. Но вы должны понимать… У моего бескорыстия есть цена.

Харон фыркнул и отвернулся.

— Ты хочешь освобождения из своей тюрьмы, — кивнула Кассандра.

Медея отчего-то снова расхохоталась. В этом смехе — открытом, искреннем — Деми неожиданно увидела сходство между дочерью Гелиоса Цирцеей и его внучкой.

— И зачем мне это? Там, наверху, бушует война, а мне и без нее находиться в Алой Элладе опасно. Слишком многим не пришлись по вкусу мои действия, слишком многие хотят вырвать душу из моего тела. Здесь я — царица в своем собственном замке. Мне поклоняются, меня любят, мне преданы и благодарны.

Бывшая царевна Колхиды, а ныне — царица чудовищ в замке из костей.

— Мне лишь нужно немного… уюта. Я ведь женщина, пускай и заточенная в Тартар.

— Уюта? — Кассандра захлебнулась изумлением с возмущением пополам.

Впрочем, наглость Медеи поражала не только ее. Или это не наглость, а ясное осознание того, что она хозяйка положения? Обладающая самой ценной из реликвий, она могла позволить себе торговаться. Отказать ей — значит, обречь противников Ареса на поражение, и Кассандра это понимала. Оттого восседающая на троне Медея и смотрела на них свысока.