Душа Пандоры

— Спасибо.

[1] Аргонавты — группа героев греческой мифологии во главе с Ясоном, совершившие поход в поисках Золотого руна. Их название происходит от корабля «Арго», на котором они и отправились в Колхиду.

Глава двадцать первая. Поиски Медеи

На другом берегу Ариадна потянула за ниточки, что опутывали Харона, и тот появился, чтобы перенести их в Акрополь. Вместе с ним Ариадна отправилась на поиски Медеи. Говорила, так будет проще слышать эхо ее шагов — потому что ее души нигде на земле отчего-то не видела. Не видела ее и Кассандра.

— Морок? — хмурясь, спрашивала саму себя она.

Деми с ними не пустили — слишком опасно. Да и Никиасу, наверное, надоело всюду ее сопровождать. Она не спорила — ей было о чем подумать в четырех стенах.

Впрочем, одной она оставалась недолго. Не прошло и пары часов, как в комнате появились сразу двое: Доркас с немного растрепанной, но несомненно идущей ей прической — высоким, перетянутым в нескольких местах хвостом, и Фоант с подозрительно блестящими глазами.

— Мы — отряд по борьбе с твоей скукой, — заплетающимся языком сообщил он. — Вино будешь?

Кувшина в его руках на этот раз не было, но Деми не удивилась бы, если бы сын Диониса просто материализовал его из воздуха. Доркас закатила глаза.

— Слава богам, ты не Искра, а лишь божественный потомок.

— Я был бы лучшей Искрой, дитя Геи, — лукаво подмигнул Фоант. — Притом, любого из богов.

— Могу себе это представить, — хмыкнула Доркас. — Фоант в роли Искры Танатоса: «Ох, простите, я ошибся, вы не должны были умирать. Кажется, я перепутал вас с соседом. Каюсь, был немного пьян». Фоант-хирург и по совместительству Искра Асклепия. «Что вы говорите? У вас раньше было две почки? Я точно видел две… А, это просто в глазах двоилось».

— Очень смешно, — пробурчал он и подчеркнуто обратился к Деми: — Так ты будешь вино?

— Нет, спасибо, мне и так неплохо.

— А было бы еще лучше, — убежденно сказал Фоант. — Ну как хочешь. Мне же больше достанется.

— Больше, — хохотнула Доркас. — Деми, а ты знаешь, что на тринадцатилетие Фоанта его божественный родитель подарил ему ма-а-хонький такой божественный подарок: кувшин, всегда полный вина из лучших виноградников Алой Эллады?

Деми фыркнула от смеха, ничуть, впрочем, этому не удивляясь. Ее внезапно пронзила мысль о том, что Фоант — полубог, как и Цирцея. Однако такого благоговейного пиетета перед ним, как перед колдуньей Ээи, она не испытывала. Может, дело в том, как держался с ними Фоант — будто закадычный старый друг, этакий свой в доску рубаха-парень. А может, в том, что он держался рядом с Ариадной — отмеченным божественной печатью инкарнатом, но все же смертной.

Они еще несколько минут отпускали шпильки в адрес друг друга, но смеяться Деми уже не хотелось. Да и Доркас в конце концов это надоело. Глядя на Деми, она оживленно осведомилась:

— Так что произошло на Ээе?

— Вы знаете?

— Все знают, что ты отправилась туда, — пожал плечами Фоант. — К слову, некоторые Искры Ириды — жуткие сплетницы. Потому люди, которые хотят оставить в тайне свои… тайны, обращаются к Искрам Гермеса.

— Хочешь сказать, только потому, что он — мужчина, его Искрам стоит доверять? — мгновенно ощетинилась Доркас.

— Нет, я хочу сказать, что Ирида благословляет лишь девушек, а Гермес — лишь юношей. И да, им в вопросах секретности я доверял бы больше.

— Ой, мужчины — те еще сплетники…

— Я отказалась от помощи Цирцеи, — обрубая на корню их перепалку, призналась Деми. — Не вернула себе память, хотя могла. Я так долго об этом думала, чтобы потом отступить в самый последний момент. Это малодушие, да?

Фоант, сделавшись непривычно серьезным, покачал головой.

— Нет, Деми. Ты — человек, а человеческая память порой становится проклятием.

— Я не хочу сбегать, — горячо сказала она. — Я хочу остаться в Алой Элладе. В спасенной Алой Элладе. Но…

— Но не хочешь и сжигать за собой мосты, — кивнул Фоант. — Это говорит лишь о том, что время ритуала еще не пришло.

Доркас звонко хлопнула в ладоши.

— Так, заканчиваем грустить. А ты, Деми, идешь с нами.

— Куда?

— Гулять.

— Гулять?!

Столь будничное слово звучало почти насмешкой.

Ее дневник полнился событиями, встречами — чаще всего с не самыми дружелюбными к ней созданиями и людьми. С самого первого появления Деми в Алой Элладе ее все время вела куда-то та или иная цель. Или другие ее вели. Узнать, что случилось с ее памятью, вернуть ее, отыскать ту, что забрала пифос, отыскать его… И ни одной записи о том, как она… гуляла. Только, разве что, когда направлялась в Гефейстейон или во дворец Пигмалиона.

Имела ли она вообще на это право? Развлекать других и саму себя, пока будущее тонет в чернильной неизвестности, а мир алым пологом накрывает разрушительная война?

Доркас уловила сомнение в ее глазах, подалась вперед с присущей ей пылкостью.

— Во имя богов, Деми, ты прибыла из чужого мира! Неужели тебе не хочется узнать хоть немного наш?

«Немного? Немного?! Боюсь, некоторых жителей Алой Эллады я предпочла бы и вовсе не знать», — поежилась Деми, вспоминая Аллекто и эриний, гекантохейра и горгону.

И все же она понимала, о чем говорила Доркас. И сидеть в четырех стенах, когда ее окружает огромный мир, в котором ей предстояло жить, если пифос будет найден.

Когда пифос будет найден… и открыт. Ею.

— Идем гулять, — решившись, с улыбкой сказала Деми.

Их путь вниз пролегал мимо очередных украсивших стены росписей. На одной ее части был изображен смутно знакомый ей старец с седыми волосами и бородой. Узнать его помогли лишь детали. Мертвое, сумеречное место, которое Деми признала с полувзгляда. Царство Аида. Лодка, плывущая по еще не высохшей, не выжженной реке, и в ней — он. Харон, с все тем же хмурым и неприветливым лицом, только на десятки лет постаревший.

— Он здесь… другой.

— Еще бы, — подал голос Фоант. — В те времена, когда Стикс была рекой, а не только ее воплощением, нашего очаровательного весельчака вряд ли занимал окружающий мир. Вряд ли он вообще толком его замечал. Только представь: сотни и тысячи душ приходили к нему одна за другой, и каждую нужно было переправить на другой берег. Когда воды Стикс вскипели от жара Гефеста, Харон стал частью Алой Эллады. И как бы он это ни отрицал, он привязался к людям — обычным людям, а не бессмертных созданий. Во всяком случае, чувства смертных он решил пощадить.

— То есть? — не поняла Деми.

— Видишь ли… Художник, чье творение приковало твой взор, несколько преувеличил былой облик Харона. Сын Эреба и Нюкты, он никогда не отличался особой красотой, а слухи твердят, что и вовсе был страшен, как Тифон[1]. Потому и укутывался в черное рубище с глубоким капюшоном, чтобы души, прибывшие к его берегу, не отпугнуть. Потому никто и не заметил, как Харон — создание, которому даровали бессмертие, но не силу, равную богам, понемногу истлел… Как от него ничего не осталось, кроме костей, в клетке которых парила душа и сияли потусторонним светом глаза. Этого легко не заметить в вечном сумраке Аида, особенно когда ты — оглушенная ужасом душа, которой предстоит путешествие в мир мертвых. Которая осознала, что ее ждет посмертие, а привычная жизнь осталась на той стороне. Однако переместившись из подземного мира в Алую Элладу, Харон решил сменить облик на тот, что не вызовет у какого-нибудь добропорядочного эллина сердечный удар. Ведь если бы он выглядел сейчас так, как выглядит на самом деле, мы бы созерцали разве что скелет.

— Ненавижу скелетов. — Доркас смешно сморщила нос.

— Как мило с его стороны, — передернув плечами, пробормотала Деми.

— Он вообще душка, — заверил Фоант. — И не смотри на то, что он всегда мрачен как туча и вообще тот еще ворчун. Это у нас, одаренных божественным благословением инкарнатов, есть возможность выбрать — сохранить себе память о прошлых жизнях или же отказаться от этого дара после очередной из смертей. А такие, как Харон — бессмертные — помнят все. Только подумай, сколько дурного он видел за минувшие века… Наверное, это не могло на нем не отразится.