Страница 157 из 174
По мере размножения тартесских кошаков их дефицитность снижается, зато во весь рост встаёт проблема выведения городской породы, умеющей правильно вести себя в условиях города и знающей своё место. Это поручено воякам, у которых хрен забалуешь.
В средиземноморском климате зимы не настолько суровые, чтобы их не могли выдержать потомки местного лесного дикаря. Поэтому место деревенского кошака — не в доме, а во дворе круглый год, и какая хозяйской семье разница, где он там насрёт? Там и птица домашняя уж всяко поболе его гадит, а к кошаку главное требование — не трогать домашнюю живность, но исправно ловить грызунов. И тоже, кстати, не все они отличать их научиться в состоянии, так что некоторых совсем уж необучаемых крестьянам убивать на хрен приходится. Но в остальном естественное кошачье поведение для крестьянина в деревне вполне приемлемо. Своя собака во дворе его не загрызёт, потому как для неё он член своей дворовой стаи, а чужие собаки в её двор и сами не сунутся, потому как никто не отменял территориального инстинкта. Это на общей улице у них стайная иерархия, а в своём дворе — чей двор, тот на нём и главный. Ну, у кошака могут быть свои иллюзии, но пары уроков обычно хватает. Зато, когда не наглеет сам, своей собаки может не бояться, а наоборот, рассчитывать на её защиту. Деревенская идиллия, короче, да и только.
Но в городе — другая жизнь, и от городского кошака требуются другие замашки. Кто в городской квартире потерпит его привычку срать, где ни попадя, да стачивать когти, обо что вздумается? И кого устроит его привычка выбирать себе место для лёжки на той же хозяйской кровати, например? Кошак ведь среднестатистический на полном серьёзе себя главным в квартире мнит, а хозяйское семейство — своей обслугой, и если что не по его вкусу, так выступить не по делу для него в порядке вещей, а схлопотав за это, насрать в отместку в хозяйский тапок или поцарапать мебель — это же естественная по его мнению реакция. В том нашем современном мире селекционеры долго бились с этими кошачьими инстинктами, выводя породы, способные приучаться к лотку и когтеточилке, указанным хозяевами. Эгоцентризм же кошачий преодолеть, дабы место своё знал, полностью так и не удалось. Снизили стервозность, и на том спасибо. Как выводили эти породы, и какие трудности при этом преодолевали, хрен их знает, я в этом ни в зуб нога, но кошатники, у кого породистый, считали, что разница с дворовыми — небо и земля. Ну, им виднее, надо полагать. У нас же времени нет с необучаемыми кошаками церемониться, как нет и тех современных селекционеров, ну так зато нет на нас ни "Гринписа", ни тех современных кошатников с кошатницами, по мнению которых так не делается. Это у них не делается, а у нас, надо будет — и не так ещё сделается. Искусственный отбор — он, как и естественный, чудеса творить способен, если не миндальничать, а выполнять поставленную задачу.
А методы — ну, по эпохе и методы. Не слюняво-сопливая современная эпоха на дворе, а суровая античная, в которую и с людьми не миндальничают, при необходимости множа на ноль целые народы и хвастаясь этим как величайшим благодеянием для своего. Куда там до тех античных деятелей Алоизычу, который подобных мероприятий уже не афишировал напоказ, потому как ближе к середине двадцатого века это считалось уже не комильфо катастрофически. Да и в девятнадцатом афишировать уже стеснялись. В этом же античном мире город разрушить, истребив тех его жителей, которых в рабство увести побрезговали — обычное дело, и уничтожение Карфагена в известном нам реале — случай ещё далеко не самый типичный, потому как карфагенянам всё-таки предлагался вариант избежать порабощения и истребления. Многим другим таких вариантов не предлагалось. Майнака, Тартесс, Вейи — это только те случаи, которые вспоминаются сходу, а сколько ещё менее известных? Живя с волками — изволь и сам соответствовать окружению.
А не миндальничая с людьми, тем более никто не миндальничает с животными. Специализированные породы домашней живности, прекрасно известные в античном мире и далеко ушедшие от результатов простой народной селекции — нагляднейший показатель тех драконовских мер, которыми они выводились. Собаки, лошади, ишаки, коровы, овцы с козами и свиньи — все прошли через жесточайшую селекцию с беспощадной отбраковкой не соответствующих хозяйским запросам. Хочешь жить сам и продолжиться в потомстве — потрудись соответствовать. Кошак же, реально не одомашненный по причине полного отсутствия у него инстинкта групповой иерархии, а только прирученный, такой жёсткой селекции в античном мире избежал. В деревне, как я уже сказал, он вписывается почти как есть, если только домашнюю живность от бесхозной отличить в состоянии, а в особняках и дворцах у больших и уважаемых главнюков за ним есть кому и следить, и прибирать. У гребиптян, для которых он священен, ему вообще лафа, особенно в храмах Баст, где его и холят, и лелеют, и от всех жизненных невзгод оберегают. Но по причине священности его вывоз из Гребипта ограничен, а по причине жадности фиников, не изменившейся и после их эллинизации, ограничен и его вывоз из Передней Азии. В результате в греко-римском мире ближневосточный кошак — предмет роскоши, с которым носятся почти как в храмах Баст, и этим затруднено его внедрение в массы при размножении. Долго ли проживёт на улице античного города кошак, у которого полностью отсутствует собакобоязнь? Ровно до первой же встречи с первой же стаей городских дворняг.
Схожие проблемы и с тартесским кошаком. Будучи веками привилегией знати, он тоже опекался, обслуживался и оберегался почти как тот гребипетский. И никто его на хорошие манеры селекции не подвергал, потому как страдала от его кошачьих закидонов прислуга, которой это и положено по статусу. Вот какого кошака унаследовали от старого социума, с тем и приходится работать, потому как другого нет. Другого — только начали выводить вот из этого исходного стервеца. Количество наращиваем отловом диких и их предварительным отбором на уживаемость с человеком, собакобоязнь им прививаем, но в остальном драконоская селекция у них ещё впереди. И если граммофон способен помочь в воспитании кошачьего молодняка и минимизации числа жертв отбора, то и для кошачьей службы экземпляр техники явно напрашивается.
— Так это же, досточтимый, и на войне можно противника пугать такой записью, если матюгальник у граммофона будет достаточно мощный? — предположил ещё один из слушателей, — Я помню, как орал один кошак, которого рвали собаки — если хорошенько усилить этот звук, действовать на нервы будет неслабо, особенно с непривычки.
— На нервы, конечно, будет действовать, но у вояк вообще-то нервы крепкие у любых, а значит, и у противника тоже, — хмыкнул я, — А память предков тут не сработает, поскольку нет близкого родства. Я даже как-то не уверен, что и визг разрываемой стаей собак обезьяны вызовет у людей инстинктивный страх. Хотя, можно было бы попробовать с записью рычания леопарда, который был основным охотником на наших предков. А на лошадей конницы лучше всего должен, по идее, действовать львиный рык. Африканский лев охотится в основном на зебр, а наш европейский — на тарпанов. Вот только и своя же конница будет пугаться не меньше. Страх ведь у лошадей перед львами инстинктивный, и вряд ли его удастся преодолеть тренировочным прокручиванием записи. Скорее, только зря зашугаем лошадей до полной невменяемости, — слушатели рассмеялись.
— А слонов можно чем-то таким напугать? — поинтересовался другой слушатель.
— Львиные прайды в принципе нападают от отчаянной голодухи на носорогов и молодых слонов, но в основном небольших лесных. На матёрого степного или индийского львы едва ли решатся напасть. Поэтому мавританских слонопотамов, небольших и слабой выучки, усиленная матюгальником запись львиного рыка, возможно, и вгонит в тоску, но индийских — вряд ли. Особенно на юге и востоке Индии, где львы не водятся.