Страница 13 из 71
Глава 4: Бремя славы
Похоже, Куролюб не преувеличивал, заявляя про десять лет безбрачия. Честно говоря, оценив его излишне жизнерадостную физиономию, я бы накинул еще с дюжину годков. А если прибавить внезапную тягу почесать языком и играть в экскурсовода…
— А ведь помнится, дед мой аж с самого Живанплаца инженеришек истребовал на починку насосной мельницы! — толстый палец указал в центр площади, где несколько водоносов уже вовсю набирали воду из только сегодня запущенного фонтана. — Уж не упомню, к празднику какому, или после крестьянского мятежа, дабы городских наперед задобрить…
Бесконечный поток сознания в стиле «а вот раньше…» уступил место растерянному молчанию, когда сапог тучного лорда издал излишне гулкий стук. Отступив на шаг, Аарон уставился на глубокую трещину в одном из камней мощеной площади.
— Не тут ли? — хмыкнул он, принимаясь озираться по сторонам. — Да, точнехонько здесь! — серые глаза вперились в едва различимые разводы, слегка чернеющие вдоль стен заколоченной швейной мастерской. — Ох и пылала же… Спорю, Столпы на «Пламенном восходе» так не пылали, как эта портницкая!
— Чего?
— Рорик твой, вот чего! — внезапно прошипел лорд, мигом теряя жизнерадостный облик, и злобно пиная треснутый камень.
Под напором феодальной ярости и широкого каблука, безобидный камень вылетел с места и прочиркав по площади, угодил в неглубокую лужу, щедро окатив грязной водой платье тощей девчушки. Погрозив кулаком ряженному в мой старый плащ лорду, и пообещав познакомить его нос с задницей мужа, она перехватила корзинку с семенами поудобнее да двинула по улице, ворча на каждом шагу.
— Ну вот, а ты ныл, мол «говно, а не маскировка»! — похвастался я, кивая в ответ на приветствие пары прошедших мимо стражников, не обративших на переодетого лорда никакого внимания. — Говорил же, на наемника ты тянешь куда больше, нежели на попрошайку. Меч выкини и хоть сейчас в караван наймут!
Но Грисби пропустил очевидную шпильку мимо ушей. Вспыхнувшая было ярость уступила место потерянной отчужденности, пока яркие глаза продолжали буравить несчастный камень:
— Морда аж перед глазами стоит, а имя… Чтож за имя я ему дал? — обратился он ко мне, принуждая развести руками в искреннем непонимании. — Конь мой, ктож еще… Чуднее мерина свет не видывал! Бывало, насрет в стойле, а сам к стенке жмется, собственного говна страшится — представляешь?
— С хозяина пример брал, к гадалке не ходи…
Но приступ старческой ностальгии было уже не остановить. Будто бахвалящийся мальчишка, Аарон принялся хвастаться, до чего же клевый у него был конь. Не южный спринтер, не рыцарский тяжеловес, а титан взаправдашний.
— По сердцу сказать, не такой отожранный, как нынче в стойле конюхов шугает. Да и старый уж был, квелый слегка. Но он же даренный был, а дареному коню под хвост не смотрят! Жена в первый поход снаряжала. Все приданное, все подарки променяла, дабы я снеговиков непременно на титане топтал. Испереживалась, дуреха, что рогатиной в Просторе проткнут, все на сны свои пеняла! То дочку под сердцем носила — а сам знаешь, на сносях бабы головой дуреют… А может и впрямь чего видала — неспроста же ягодка чародейничать горазда?
Желая как можно скорее довести лорда до замка да вернуться в салон прежде чем Гена заиграется в «секретаря» и наворотит дел, я подтолкнул Грисби в нужную сторону:
— Ты там про коня что-то говорил.
Неестественно кроткий вид горделивого рыцаря заставил мою амнезию чуть отступить и припомнить, что жена у Грисби скончалась при родах. А судя по тону, заносчивый поганец и впрямь любил супругу, что для местной аристократии, где каждый первый брак — по расчету, — редкость сравнимая лишь с днями трезвости в календаре деда.
Нетрудно представить, насколько сильно вдовец дорожил ее последним подарком.
— Нарочно же в доме запереть повелел! Рогатины эти, будь они неладны… Как на тесных улицах титану развернуться? Да и поскользнулся бы — скользко же! Трупов, крови, кишок — в мясницкой не встретишь! — активно жестикулируя, лорд будто оправдывался за давно терзающую его ошибку.
Нечто похожее я уже видел в исполнении Рорика. Когда перед самым боем, того пробило на поболтать да исповедаться за реки крови и огня, в которых утонул город и его солдаты.
— Морда у него была такая… — великан сжал щеки, изображая то ли утку, то ли ботексную «красавицу» с обложки журнала. — Вытянутая, что твои башмаки! А глаза вечно грустные… Ярмо с рогача накинуть повелел, дабы за порог не вышел, следом не увязался — уж больно верный мерин! По ночам так и вижу, как он бедный, с этой клешней на шее в дверь тычется… Проклятье! Веришь — до сих пор ржание в ночи чудится!
— Стоп, что? — я едва не подпрыгнул, когда лорд почти точь-в-точь повторил слова молодого князя.
— Заладил, «что» да «что»! — с досадой отмахнулся седой рыцарь. — Погорел он, вот что! Пока ополчение да баб с огня выводил, запамятовал про мерина своего! А князь твой, говно бесчестное, того и ждал! Как овец на площадь загнал! И что прикажешь делать?! Бабье воет, ребятишки в платья зарываются, а мужиков едва ветром не сдувает — два дня рубиться, это тебе не деревни поджигать! Вот я и… — грубая ладонь небрежно хлопнула красивый рубин на дорогом эфесе, пока серые глаза испепеляли треснутый камень, покоящийся посреди мутной лужи.
Но вместо Грисби с приклоненным коленом и воткнутым в камень мечом, в голове вспыхнул карандашный набросок, сорванный со стены в подвале антикварного салона. Озаглавив рисунок «писюкастым явлением», я долгими ночами просиживал за секретером, скрипя извилинами и выводя шизоидные схемы, в попытках рационализировать сверхъестественное.
«Экзотическое» строение тела — сгоревшие женщины, «хрусть» — треск обуглившейся плоти, страх воды — то ли пожар, то ли княжеские мольбы о дожде. Возле копыт, клешней, да лошадиной башки с кучей черных глаз я просто понатыкал прочерков, не особо переживая по их поводу. Мол, какой же демон без копыт?
На мгновение показалось, будто мозаика наконец сложилась и я узрел «истину», раскусив цели антикваров, но все рассыпалось обратно в мешанину слабо сочетающихся фрагментов. Ладно бы какая-нибудь байда из оперы «души погибших переплелись и появилось мстительное приведение» — но рация с микрофонщиком откуда вылезли? Я-то пока не умирал! Ну, во всяком случае, не до конца. Да и тварь с озерной деревни…
Нет, не то. Тут не эзотерика, тут иное. Эмоции что ли? Образы? Или даже чисто личные ассоциации, — иначе были бы не не клешни, а обычное ярмо. Да и обугленная плоть нихрена не хрустит, а скорее шелестит — уж я-то знаю.