Страница 18 из 117
Мы спустились во двор, покурили на одной из скамеек и уже сговорились «рвануть по пивасику», но получился облом. На крыльце объявилась лабораторная тётка и пригласила нас на «ещё один повторный анализ». Что-то у них там, в машине, сломалось?
Это был уже перебор. После откачки двадцати кубиков, я и так чувствовал себя некузяво, а тут и вовсе поплыл. Меня водрузили на стул возле какого-то кабинета, где я и вырубился. В голове гремели колокола, перед глазами кружилась чёрная бездна.
Увидев, как мне хреново, Серёга рванул в аптечный киоск, запасаться нашатырём. В это время я и очнулся. Пришёл в себя оттого, что кто-то из этой бездны громко и чётко назвал меня по фамилии. Я встрепенулся, как полковой конь при звуках походной трубы, и тут же открыл глаза. Над дверью, напротив меня, мигала красная лампочка. Стало быть, вызывают. Я встал и нетвёрдой походкой вошёл в кабинет. Чернявый мужик в белом халате отшатнулся, роняя очки, и нервно сказал санитарам:
— Пусть подождёт в коридоре. Позовите сопровождающего!
Меня вежливо вытолкали. И вовремя. Серёга уже собирался подавать сигналы тревоги.
— Тебя! — сказал я ему и уселся на прежнее место.
Он вышел минут через десять. В руках — полный пакет документов, которые я отдавал в регистратуру, и какая-то бумажка с печатью.
— Ну что там? — спросил я, внутренне холодея.
— Погнали!
— Куда?
— Домой!
— Что, безнадёжен?
— Нет, годен к нестроевой.
Заметив, что я останавливаюсь, Серёга схватил меня за руку и подтолкнул к выходу.
— Ты от меня ничего не скрывай, — сказал я, послушно семеня впереди, — готов ко всему. Честно скажи, что врач говорил?
— Сказал, здоров.
— Брешешь!
— Пошёл на…
Мы дошли до свободной скамейки. Журбенко сел, закурил. Мне не хотелось.
— Сколько времени? — лениво процедил он и посмотрел на часы: — Ого, половина двенадцатого! Можно не торопиться. Ты сядь, почитай заключение, а я потом расскажу, о чём говорил онколог. Тебе в подробностях, или как?
— Или как, — попросил я и впился глазами в бумагу.
Буквы сливались и прыгали. Руки дрожали. Наверное, от потери крови.
— Наорал на меня врач, — флегматично сказал Серёга. — Ты что, говорит, своих подопечных пускаешь в кабинет без наручников?! Это очень опасный тип. Он подменил лабораторные образцы или кому-то дал хорошую взятку! В общем, здоров ты. Хошь верь, хошь не верь, но здоров. Ошиблась твоя медкомиссия. Надо обмыть.
И действительно, слово «здоров» в заключении было подчёркнуто красным карандашом аж дважды. Вот тебе, блин, и бабушка Катя!
Мы заехали в магазин, взяли бутылку водки и выпили её, не выходя из машины. Потом… впрочем, это совсем другая история, а тогда…
А тогда по пути в Сбербанк я вспомнил слова молитвы, которой меня научила Пимовна: «И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим». И не просто так вспомнил, а понял заложенный в них посыл и глубинный смысл.
Мы все безнадёжно должны. Должны своим дедушкам, бабушкам, матерям и отцам. За то, что лечили, кормили, одевали, воспитывали, ставили в угол и били ремнём. За то, что сделали нас людьми. За то, наконец, что мы не успели отплатить им добром за добро. Они нам на это не оставили времени, у нас подросли свои должники, которым мы всё простим.
Наверное, этот посыл заставил меня по-другому взглянуть на своё нынешнее пристанище и сформулировать кредо: если есть у тебя возможность быть ласковей и добрей — будь. Можешь чем-то помочь — помоги, не считая, что эти труды спишет иное время. Ведь что старикам надо? Похвалить бабушкин борщ, лишний раз не расстраивать деда, успеть, в меру сил, помочь по хозяйству. Да и не такие уж они старики…
Когда дядя Вася с напарником припёрли на тачке мой лист нержавейки, дед уже уехал «в ночное». Бабушка думала, что это его заказ, и не протестовала. Она даже держала калитку, пока работные люди трелевали поклажу во двор и ставили у забора за поленницей дров. Возмущался только Мухтар.
Мы сели на бревно у забора. Мужики степенно закурили, и дядя Петро, делая паузы между затяжками, сказал:
— Если бы точно знать, что эта хреновина будет работать, я сделал бы такую. И нам, и тебе… Ну ладно, бывай. Если что, заходи.
Честно скажу, это меня воодушевило.
Действующую модель виброплиты я мог соорудить хоть сейчас. Был у меня трофейный электродвигатель. Два пацана с нашего края тащили его для сдачи в металлолом, а я предложил обмен, отдав за него цокалку, поджиг и рогатку с резиной из молокодойки. Цокалку я, помнится, сделал из бронзовой трубки, бывшей когда-то соском автомобильной камеры. Из неё можно было палить не только серой от спичек, но и бездымным порохом. Пробовал, не раздувало. Поджиг был тоже надёжный, стальной, из толстостенной сверлёной трубки. Поэтому пацаны согласились.
Электрический шнур с вилкой я планировал срезать со сгоревшего утюга, который пылился на чердаке. Мне оставалось сделать эксцентрик и временное основание из толстой дубовой доски, но было уже темно. К тому же я вспомнил, что нужно успеть написать домашнее сочинение по картине Саврасова «Грачи прилетели». Сразу же испортилось настроение. Картинка была в учебнике. Общих фраз на пару страниц у меня в голове более чем достаточно. Но скрипеть перьевой ручкой! Эх, скорей бы!.. Нет, не скорей. Мне многое нужно успеть…
— Федул, что губы надул? — ехидно спросила бабушка и сама же продолжила поговорочный диалог: — «Кафтан прожёг». — «А большая дыра?» — «Один ворот остался». Пошли вечерять, шибеник! Курей я уже закрыла.
После ужина я сел за уроки. А бабушка, слушая радио, штопала дырявый носок, вставив в него перегоревшую лампочку. Боже ж ты мой! Как я рад, что она жива!
Обзор последних известий порадовал новизной. Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин озвучил ответные меры в случае размещения в ФРГ американских ракет «Ланс». Канцлер ФРГ Курт Кизингер вылетел в Вашингтон для консультаций.
Гм, интересно! Lance в переводе с английского — пика, копьё. Что-то я не припомню таких американских ракет. Вот «Першинги» — это да, были на слуху. Кажется, под эти ракетные комплексы американцы запустили больше десятка военных программ. Мы на это ответили, и понеслось! Надо будет в завтрашних газетах прочитать, что там за ответные меры.