Страница 6 из 14
Под бурные аплодисменты мы усадили Гурского на место.
— Как на духу, ребя!.. — смахивая обильный пот со лба, бормотал он. — Из сберкассы справку могу!.. Три живых свидетеля!..
— Ну, что ты, старик! — возражали ему. — Верим. Вполне возможно, что выиграл. Кому как повезет. У Прончука лотерейный билет всего на пять номеров не сошелся, не то отхватил бы портфель. А ведь у него оклад тоже сто двадцать… Поэтому прими наши самые теплые поздравления.
— Землю могу грызть!.. — метался Гурский. — Голову на отсечение!.. Поверьте!.. Хотя самому не верится!.. Душа пляшет!.. Эх!
Гурский рванул ремень и оголил коричнево-матовый живот, загоревший в летнем круизе вокруг Европы, деньги на который он якобы выиграл в спортлото. Сквозь полусжатые губы Гурского полилась игривая восточная мелодия, бедра гибко завиляли. Все ахнули — танец живота!
— Сам купил!.. Сам проверил!.. Сам выиграл!.. — еле держась на ногах, доказывал Гурский, пытаясь дрожащими пальцами застегнуть рубашку. — Разве плясал бы так?!
И, услышав очередное «верим», сник, сжался в комочек и, обмякший, сгорбленный, побрел к выходу.
Наступила неловкая, гнетущая тишина. Ее нарушил тихий, жалостливый голосок Зятюхина.
— Зачем же так, ребята? Может, человек действительно выиграл. Например, и я могу выиграть… Так если у меня тоже теща на базе, а жена в гастрономторге — значит, и мне нельзя верить?
Все дружно повернулись к нему:
— И тебе тоже поверим!
Зятюхин запрокинул голову, расправил грудь, притопнул ногой…
ЗА ВЕНТИЛЯМИ
Хорошее пиво у нас, в Молочаевке? То-то. Все равно, что чешское, марки «Проздрой». А в немалой степени благодаря и мне, снабженцу Барашкову Антипу Дмитриевичу.
Но я хочу сказать не о себе, а о снабженцах вообще. Напрасно обижают нас кино и литература, этакими доставалами выставляют. Это — от поверхностности, я понимаю.
Расскажу я вам одну историю, судите. Однажды я нигде не мог достать вентили. Штучка такая махонькая, а добыть негде. Тогда я пошел наугад на один завод — вдруг, думаю, производят. Захожу в директорский кабинет.
— Здравствуйте, — говорю. — Я Барашков, представитель Молочаевского пивзавода.
— Чем могу служить, товарищ Барашков? — спрашивает директор.
— Вентили нужны, — отвечаю я взволнованно, — до зарезу нужны. Без них не можем пустить фильтры, а без фильтров у нас пиво не то. Жажду не утоляет. Жалобы во все концы…
— Сочувствую, товарищ Барашков, — любезно говорит директор, — но обратились вы не по адресу. У нас цистерны, автопогрузчики, нержавеющие ложки, даже маникюрные наборы — только не вентили… — И нажимает на кнопку звонка, вызывает секретаршу, давая тем самым понять, что разговор окончен.
— Товарищ директор, — продолжаю я торопливо развивать свою мысль, — я пятый месяц беспрерывно в командировке. Я был везде, где замечал индустриальный пейзаж. Скоро лето, к нам в Молочаевку отдыхающие понаедут, а пиво — не то. Выручайте!
— Ну и ну! — саркастически усмехается директор. — Так, может, нам открыть цех по производству вентилей, а? Знаете что, уважаемый, берите-ка свой саквояж и идите себе…
— Не пойду, — перебиваю я его со злой решимостью. — Куда идти? С пустыми руками меня дома не примут. Писать заявление на расчет я тоже не намерен. Мне нужны вентили, иначе я из этого кабинета ни на шаг!
— Ах, так, — цедит сквозь зубы директор. — Ну что ж. оставайтесь. Позвонит кто — скажите, что к концу дня буду, на актив вызвали.
— Хорошо, — отвечаю я с олимпийским спокойствием, а сам располагаюсь, как в купе поезда: пальто снимаю, ботинки, надеваю спортивный костюм, тапочки домашние, перекусить достаю и бутылочку «Проздров», замечательное пивко. Когда в столице в поисках этих проклятых вентилей мыкался, целый ящик купил.
Секретарша заходит, видит: обстоятельство необычное — в кабинете человек отдыхает, — только и сверкнула глазами.
Вечером и сам хозяин кабинета заявился. Забыл, очевидно, он про меня, потому что уставился поначалу, как на диковинку какую, но потом вспомнил.
— Ах, это вы! — говорит рассеянно. — Мне кто-нибудь звонил по этому телефону? — и показывает на красный аппарат.
— Звонил, — отвечаю, — начальник главка звонил.
— Начальник главка? — аж подскочил директор. — Пал Анисимович? Вы серьезно?
— Мне только шутки шутить, — мрачно отвечаю я. — Просил сразу же, как появитесь, позвонить ему. Между прочим, вопрос о строительстве цеха вентилей я в принципе с ним утряс.
Директор, как в лихорадке, за телефон — вжик, вжик диском.
— Доброго здоровьичка, Пал Анисимович… Да… так… вентили… понимаю, вопрос назрел… нужно… можно… будем строить!
А положив трубку, посмотрел на меня выразительно.
— Радуйтесь, — говорит, — будут вам вентили. Соберем вот на той неделе совещание, обсудим все и будем начинать строительство. Приезжайте через годик, выпишем как инициатору вне очереди хоть тысячу.
— Э-э, нет, — возражаю, — так дело не пойдет. Завтра же созывайте совещание, иначе я отсюда не выйду…
— В таком случае спокойной вам ночи, — язвительно говорит директор. — Извините, что в моей скромной келье мало комфорта и нет постельных принадлежностей.
— Да ничего, — отвечаю в тон ему, — мы люди бывалые. Конечно, это не люкс в «Интуристе», но и не восьмиместная теплушка в доме приезжих какого-нибудь райцентра. — А сам достаю из саквояжа подушку, одеяло и устраиваюсь на мягком директорском диване.
Приходит он утром, посмотрел на меня пристально, да как закричит на секретаршу:
— Всех ко мне сейчас, немедленно!
Собрал людей — и сразу про цех им.
— Будем, — говорит, — строить. Потребителю вентили нужны до зарезу, и мы не можем заставлять его ждать, как вот ждет представитель Молочаевского пивзавода товарищ Барашков.
— Верно, — встаю тут я, — лето на пороге, а жажду чем утолять? Где вентили, чтобы пустить наши фильтры?
Хорошую тогда я речь произнес. Взволновались все, прониклись ответственностью за предстоящее лето и предложение мое приняли единогласно: начать немедленно, объявить стройку ударной, молодежной.
— Искра организаторская у вас есть, — сказал мне после совещания директор. — Я бы от такого работника не отказался. Спасибо за настойчивость, всколыхнули вы нас. Ждем через полгода, будем рады.
— А я никуда и не уезжаю. — говорю я. — Знаю вас, хозяйственников. Запланируете на полгода, а растянете на пятилетку. Если бы вы делали все в срок — не мотались бы по стране мы, горемычные. Никуда я из этого кабинета не уйду, пока лично не смогу убедиться, что все идет нормально.
И такое, очевидно, произвело это на директора впечатление, что он и не пытался возражать.
— Сводки ежедневно смотреть будете? — только и спросил.
И пошло с того дня. Совещания, оперативки, пятиминутки и прочее, как на любом порядочном строительстве, где уважают сетевое планирование и график. Участвует в них директор — я по правую руку, все равно что представитель свыше. Нет директора — сам провожу. Как распеку, как пропесочу — плачут прорабы, словно дети малые. У меня ведь вся картина стройки как на ладони. Сводки с утра — мне на директорский стол. Снабжение на высочайшем уровне, бесперебойное, потому что я знаю, где что на складах лежит в радиусе тысячи километров…
Видит такое дело директор, предлагает как-то:
— Хочешь, Митрич, в штат тебя введу? Начальником комплекса назначу. Работу ты выполняешь огромную, стройка, можно сказать, на тебе держится, а живешь на одни командировочные. Не могу, — говорит, — смотреть, как ты по утрам колбасу докторскую жуешь.
— Даже не просите, — отвечаю, — ни на ставку, ни на полставки. Тружусь я от всего сердца, а меркантильность всякую презираю.
И что ж вы думаете — за месяц цех отгрохали. Заводу знамя переходящее за успехи бы до вручено, газета на первой странице фотографию поместила, на которой я ленточку перерезаю. И, знаете, когда подоспело время с директорским кабинетом прощаться, поверьте — слезы на глаза навернулись. Так привык к нему, так с ним сроднился. Не могу покинуть, и все тут. Да и директор не отпускает.