Страница 10 из 14
Вы думаете, я не разочаровал его? Взгляд его плакал, а губы тряслись, как в пароксизме, когда я вышел на лед. Потому что я впервые за свои семнадцать лет сделал это.
Но я ему колоссально благодарен за то, что он не сказал мне: «Иди, Недопекин, лучше зубри, подтягивай основные предметы, если хочешь прорваться в вуз». Хотя я, конечно, скорее пошел бы в другую секцию, чем раскрыл учебники. Популярного тренера Полупетрова разжигало любопытство, что из меня получится. Яркие дарования ему прискучили.
Скользя под смешок, а порой и откровенный хохот, уже к следующей попытке прорваться в этот вуз, на этот факультет я имел в своем активе прыжок в одни оборот и подобие вращения в «ласточке».
— Зачем я зачислил тебя на свою голову?! — стал сокрушаться популярный тренер Полупетров. — Ты меня разочаровываешь. Я уже вижу, что ты тоже способный…
Но я не тешил себя скорыми иллюзиями. Ни один мускул на моем лице не подал признаков движения, когда нетипичный дедок из приемной комиссии доверительно взял меня под руку и отвел в в сторонку.
— Я ценю ваше упорство, Недопекин, — сквзал он. — Но поймите: у вас ничего общего с нашим профилем. Да и знания у вас, извините за то, что вынужден повторяться, приблизительны… Хотите, я вас устрою в полиграфический? У меня там знакомый доцент. Будете мастером типографии или даже главным инженером. Все новости из газет первым узнавать будете…
Я не сказал приемной комиссии: «Прощайте!» Я внес предложение: «До следующих встреч!» Разумеется, мысленно. И с достоинством внутренним и внешним удалился писать свои контрольные, свои лучшие ответы на сверкающем льду дворца спорта под руководством популярного тренера Полупетрова.
И вот наконец с пятой попытки я вошел в этот вуз, на этот факультет уже не вылитым Чебурашкой — очки колесами, уши лопухами. Я возмужал так, что стал засматриваться на симпатичных одиночниц из нашей секции. Папа, мама, бабушка и особенно тетя Феня в один голос заявили, что я вылитый Дон Жуан и мне пора подружиться с хорошей девушкой. А главное — я стал яркой страницей в биографии популярного тренера Полупетрова. Обо мне в полный голос заговорили в спорткомитете, по местному радио два раза передали очерк о том, как я покорил прыжок в два оборота. Так что неудивительно, что одна строгая лицом и одеждой профессорша в приемной комиссии взволнованно прошептала соседу:
— Это не тот ли самый Недопекин случайно?
И только нетипичный дедок артачился и гнул свою линию.
— Извините, но я скорее уйду не заслуженный отдых, чем допущу, чтобы Недопекин попал в наш вуз! — до предынфарктного состояния взволновался он.
Но, повторяю, я уже не был сосулькой, полукомиком на большом льду. Я вращался в «ласточке» две минуты, а однажды на тренировке мне покорился тройной «тулуп». Со мной уже нельзя было не считаться. Популярный тренер Полупетров гордился моими достижениями и хлопотал насчет понравившейся мне модели автомобиля. И нетипичный дедок как миленький подал заявление!
А папа, мама, бабушка и особенно тетя Феня в один голос сказали; да, хотя профиль и не в русле наклонностей нашего мальчика, но он захотел — и он там. Потому что у него — характер.
Да, я сплав стали с молибденом, скажу без ложной саморекламы. Ио я и гуманный. Я, например, не выношу, когда по улицам водят на ремешках в намордниках фокстерьеров. Мне хочется вырвать ремешки и отпустить всех фокстерьеров на волю.
Мне стало жаль нетипичного дедка. Ведь он мог еще послужить обществу своими большими знаниями и громадным опытом. Купив кило мандаринов, я поднялся к нему на четвертый этаж и, ободряюще похлопав по поникшим плечам, сказал:
— Извините, папаша, но дело не должно страдать. Вы думаете, мне обязательно был нужен этот ваш вуз, этот ваш факультет. Нет, выбор пал случайно. Заблуждения зеленой юности. Мне почему-то захотелось, а что это значит, спросите у папы, мамы, бабушки и особенно тети Фени.
Я подошел к окну и поманил нетипичного дедка пальцем.
— Гляньте вниз, папаша, — сказал я. — Там караулят меня четыре представителя высшей школы. Вой тот, в шапке пирожком, из театрального, хотя артист из меня никогда не получится. Но все они хотят гордиться тем, что в их вузе будет учиться бывший Чебурашка, а сейчас большой спортсмен Юра Недопекин, в арсенале которого тройной «тулуп». Впрочем, я хорошо подумаю, куда пойти учиться, кем стать. Так что, папаша, возвращайтесь, а я ухожу. Главное для меня было — доказать…
ПУСТЬ ПИШЕТ ЗАЯВЛЕНИЕ
— Ты вот что, Никифоров, — посуровел шеф, обращаясь к главному. — Ты скажи этому Цыбаркину — пусть пишет заявление! Скажи, что нам бездельники не нужны, постараемся обойтись без них! Так и скажи…
Главный заерзал на стуле, словно его посадили на горячую сковородку, но промолчал. А выйдя из кабинета, хмыкнул, подумав: «Цирк! Ты, значит, Никифоров, суй башку в пасть этому тигру, а он в сторонке…»
— Зайцев, — вызвал главный начальника отдела. — До каких пор мы будем терпеть это пустое место?!
— Это кого — Цыбаркина? — понимающе уточнил начальник отдела.
— Ну не тебя же, — заметил главный. — Пришло время решительных действий, Зайцев. Я берусь потолковать с шефом, а ты скажи этому Цыбаркину — пусть пишет заявление. Довольно разговоров, приступим к практической хирургии во имя оздоровления организма учреждения в целом!
«Поди-ка же, поворот! — задумался после этого разговора начальник отдела. — Кто-то, значит, будет ассистировать за дверью, а ты, Зайцев, орудуй скальпелем. А значит, и за последствия, если что, отдувайся…»
— Моисеенко, — подошел он к руководителю группы. — Тебе не стыдно, что рядом с нами подвизается этот, с позволения сказать, работничек? Мие лично стыдно!
— А что? — насторожился руководитель группы.
— Есть мнение, Моисеенко… — Начальник отдела выразительно посмотрел в потолок. — Чтоб его и духу здесь!.. И мемуарами о нем чтоб не пахло!..
— Как?! — зачастил ресницами руководитель группы.
— Не изображай наивняк! — отрезал ему путь к отступлению начальник отдела. — Скажи этому Цыбаркину, чтоб немедленно писал заявление!
— А почему я? — поникшим голосом, принимая позу обиженного, произнес руководитель группы. — А потом все будут ни при чем, а Моисеенко один виноват. Он же меня без соли сожрет, даже не запивая!
— Не позволим, Моисеенко! Считай, что поддержка тебе, — начальник отдела снова бросил многозначительный взгляд вверх, — обеспечена.
— А-а! — безысходно мотнул головой руководитель группы. — Сколько раз уже!..
— Действуй, действуй! — уходя, повысил тон начальник отдела.
Руководитель группы долго курил. «Так ведь со свету сживет, — размышлял он. — Анонимками доконает. По судам затаскает. Цыбаркии — это незыблемо. Это — навечно…»
Он позвал Цыбаркина.
— Как существуем, старик?.. Ну лишь бы, лишь бы… А скажи, Цыбаркии, что бы ты сделал, если бы тебе предложили написать заявление?
— В Гагры или на расчет?:— осклабился Цыбаркии. И, подметив сиротливость и обреченность облика собеседника, ободряюще похлопал по плечу: — Понятно… Но я бы на твоем месте устроил им такое шоу — не расхлебали бы!.. Следующему поколению заказали бы! — Он наклонился и сказал руководителю группы на ухо: — А ты анонимку шарахни!..
«Вот она, сермяжная действительность! — совсем загрустил руководитель группы, оставшись один. — Хоть в прорубь, несмотря на лето! Ну, порученьице! Все хотят быть добренькими, все желают существовать без стрессов! А ты, Моисеенко, давай в гладиаторы, на потеху зрителям. Но не выйдет!»
— Не выйдет! — вслух заключил он. — Я не козел отпущения! Примите ход конем, уважаемые!
И руководитель группы, придвинув чистый лист, решительно набросал: «Прошу дать расчет по собственному желанию. В. Моисеенко».
ЗВЕЗДА ЭКРАНА