Страница 222 из 224
Появился и сразу исчез ее отец, за ним прошли Каролина Ивановна Буш, Илья Петрович, купец Тюмтюмов, полковник Широкий, братья Сивцовы, промелькнул Василий Козин, торопливо, словно куда-то спеша, прошагал генерал Ракитин...
Феона сжалась,- затаила дыхание. Из темных углов выступили безликие толпы беглецов, и, как в тумане, Феона увидела опаленных огнем, с веревками на шее, исколотых, искалеченных
мужчин и женщин, услыхала их стон: «Аллах-Юнь, Аллах-Юнь...»
— Господи, господи! — Феона перекрестилась и выбежала ТГа улицу,—Это какое-то наваждение, господи! Никогда не забуду Аллах-Юня. Проклятое место!..
Дождь перестал: всюду блистали капли, словно подозрительные птичьи зрачки. Феоне стало не по себе. Появился липкий, ноющий страх, чудилось — кто-то таится за каждым углом, подстерегает под каждым деревом. Феона оказалась перед ярангой старого Элляя.
«Из нее я увозила Андрея. Он лежал у камелька, на оленьей шкуре...»
Неодолимое желание заглянуть в ярангу овладело Феоной. Она приоткрыла дверь, ее обдало запахом плесени. Сердце опять застучало.
«Закрой дверь и уходи, — шепнул внутренний голос. — Уходи, пока не поздно...»
— Эй, кто тут?
Феона вздрогнула: за камельком на оленьей облезлой шкуре полусидел Индирский.
— Это ты? — шепотом спросила - она, и в темном шепоте выплеснулась вся ее ненависть.
— Ты не ошиблась, это я, — тоже шепотом ответил Индирский.
— Как ты здесь оказался?
— Я ранен. Но почему ты смотришь на меня такими глазами? Я виноват перед тобой, но не смотри такими глазами...
Индирский недоуменно посмотрел на свой браунинг, положил на него грязную пятерню.
Напряженно, безмолвно стояла Феона. , '
Индирский не шевелился, но пятерня все крепче захватывала браунинг. И вот, вскинув на Феону наглые, как у Мефистофеля, глаза, он подался вперед и дважды в упор выстрелил.
Столб рыжего огня вырос перед Феоной, но был он где-то далеко, на краю океана, и не пламя это вовсе, а мыс Марекан. И тогда Феона увидала Андрея, стоявшего на обрыве. Она тихо вскрикнула, протянула руки к Андрею, потом прижала их к окровавленной груди и побежала. .
Она бежала-бежала, улыбаясь, смеясь и плача, и в каждом ее движении жила любовь...
Индирский стоял над Феоной, бессмысленно озираясь, не понимая, для чего совершил это убийство. В утомленном мозгу его возникали какие-то дымные мысли, смятенный страх замораживал сердце. «Феона могла выдать меня красным. Я уничтожил опасную улику, теперь она не страшна. Но почему я медлю? Каждую минуту здесь могут появиться красные, надо уходить, в тайгу».
Чья-то тень из раскрытой двери упала на Индирского. Он испуганно обернулся, перед ним стоял Матвейка Паук.
— Ты убил Феону? — удивленно спросил он. — Для чего
ты ее убил? , —
Индирский не ответил, пораженный неожиданным появлением нового свидетеля.
— Я вернулся, чтобы взять патронов и продуктов. Все наши уже ушли, Охотск захвачен красными. Если хочешь, пойдем вместе, вдвоем веселее. А может, ты решил сдаться на милость победителей? Не советую, зряшное дело. Уж кому-кому, а тебе и мне пощады не будет,— говорил Пауі-с, собирая запасы провианта и патроны.
Он поднял тело Феоны, вынес из яранги, положил на тропе.
— Ее увидит первый же человек, попавший в Булгино. Надо бы похоронить, да нет времени. Нет времени, — повторил Паук, разглядывая алебастровое, без кровинки, лицо Феоны.
Индирский и Матвейка Паук шли на север, избегая встреч с охотниками, с оленеводами.
Где-то далеко светилась туманная, но привлекательная жизнь, но что могла она дать Индирскому и Пауку? Лучшие свои годы растратили они на кровавые деяния и распутные удовольствия. Совесть, честь, правда как понятия перестали для них существовать, они ненавидели все и всех, страшились друг друга, но в то же время понимали — им нельзя разойтись.
Вечер был' серый, промозглый, но теплый. От голых тальников несло горечью, прошлогодние листья сиротели в обледеневших лужах, речка дышала черной тоской.
Стайка синичек проскользнула над потоком, осыпала пушистыми шариками одинокую ветлу, из дупла высунулась белочка. Паук подошел к ветле, скинул с плеча сумку.
— Привал,— прохрипел он и сел, прислонившись к дереву.
— Я натер мозоли,— пожаловался Индирский, стаскивая разорванные торбаса. — Куда мы все-таки идем, Матвей Максимович?
— На реку Маю. Там отряд Елагина, к нему ушли наши ребята.
— На реке Уде скрывается группа Сентяпова. Может, лучше туда податься?
— Один черт, Елагин или Сентяпов! К кому-нибудь да пристанем.
Белка спустилась на нижнюю ветку, с интересом посматривая на людей. Паук выдернул из снега корень стланика и ловко, с размаху ударил по белочке, зверек свалился*к его ногам. Паук засмеялся.
Индирский поежился от этого смеха и подумал: «Паук так же спокойно расшибет мне голову».
•*- Зачем ты убил белочку?
— А почему ты убил Феону?
Паук снова рассмеялся и встал.
Сейчас не до попреков, надо шагать, пока есть продукты... г ,
Вскинув на спину сумку, он побрел по рыхлому снегу, Ин-дирский догнал его.
Иди вперед, я пойду за тобой, — остановился Паук.
— Нет, я не могу идти впереди...
Они пошли рядом и уже запоздно развели костер. В темноте шумели деревья, пламя играло на заснеженных стволах, Индирский сутулился у костра, тоскливо поглядывал в ночь.
Напротив сидел Паук и думал о совершенно ненужных вещах. «Ежели положить на снег вошь, скоро ли она замерзнет? Можно ли выдумать такие карты, чтобы я видел у соседа все козыри, а он бы моих не видел? Хорошо бы поставить на ра-ших следах волчьи капканы. Кто за нами погонится, попадет в капкан, а мы пойдем себе». Последняя мысль доставила ему особенное удовольствие, он ухмыльнулся, поглядел на Индир-ского. «Попал я с ним впросак. А что, если он задумал пакость? Прихлопнет, заберет продукты —и айда, пошел!» Эта мысль так ярко вспыхнула в угрюмом уме Паука, что он приподнялся на корточки, стал раскачиваться над костром.
...Индирский проснулся. Костер погас, было холодно, над сопками багровела луна.
— Матвей Максимович,— позвал Индирский.
Никто не откликнулся на зов.
Индирский вскочил, заметался около костра, пока не заметил цепочку следов, уже полузасыпанную снегом. Паук ушел давно, бросив его на произвол судьбы
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В лужах, оставленных отливом, ползали крабы, заря в за-паднои стороне моря истаяла, зато восточная часть раскалилась необычайно: там из глубины вставало солнце. В небе плыли мелкие продолговатые облака, с берега наносило запахи расцветшего багульника.
Андрей спешил, прыгая через лужи, спотыкаясь о камни на галечной косе: его охватило только одно желание — поскорей увидеть Феону. Желание было всеобъемлющим, при этом Андрей особенно остро видел весь утренний мир.
1 Иосиф Индирский (он же Индигирский) выжил и выбрался из тайги. Он создал из бывших мятежников банду, наводившую ужас на жителей Побережья.
Индирский разбойничал до 1928 года. В том году по заданию ГПУ знаменитый чекист Сыроежкин проехал из Москвы до мирового полюса холода Оймякона, проник в банду Индирского под видом соучастника и застрелил его во время пирушки. (Прим, автора.)
Он видел лиственницы с крошечными лиловыми шишками на ветвях, собачьи следы, наполненные розовой от рассвета водой, сонных чаек, сносимых речным течением в море. Замшелые бревна домов сочно лоснились, окна сияли каплями прошедшего дождя, вороны на крестах церкви каркали по-весеннему приятно. Андрей натолкнулся на заржавленную пушку командора Беринга — она была красива и безобидна, обогнул лежавший посреди улицы череп кита — череп походил на праздничную ярангу.
Бородатый красноармеец — часовой у штаба Части Особого Назначения — показался добродушнейшим мужиком, для чего-то надевшим краснозвездный шлем, вывеска «Уездный СоЁет» поразила своей новизной. Куда бы ни падал взгляд Андрея, все было свежо, молодо, красиво, звучно.