Страница 94 из 120
Вот что значат взрывные ассоциации при нестабильном нейрогормональном профиле! Я уж подумал, грешным делом, что Куропатки засланец Хранителей и провоцирует меня. Постепенно удалось перейти в режим диалога, добавляя всё больше информации из реферата. Как-никак не зря же я убил на него столько времени в библиотеке.
Стараясь сохранять невозмутимое лицо, кое-где я безбожно привирал, подтаскивая собственные мысли, а точнее, подсмотренные или подслушанные уж и не помню где, пытаясь аргументировано украшать выдвинутые в споре постулаты.
Вопросы по реферату, как и второй главе учебника, пересказанной мной практически наизусть, дополнительных проблем не вызвали. Куропаткин слушал внимательно, явно сопереживая и прокручивая в своей голове, украшенной слегка взлохмаченной седой шевелюрой, мои ответы. Ну и на закуску, когда две преподавательницы уже откровенно уткнулись в свои записи, мы перешли к третьему вопросу.
Об эвтаназии в девяностых я помнил только одно: сейчас она законодательно признана только в Голландии, вернее, признана приемлемой. То есть, вилами по воде писана. Не эвтаназия, конечно, а её законодательная основа. Сами регламентирующие законы начнут появляться лишь в середине девяностых и далее зависнут до конца десятых годов двадцать первого века. Вот от этого факта и решил отталкиваться, как от трамплина перед спортивным снарядом, внимательно следя за реакцией Куропаткина, постепенно вплетая в свой ответ и религиозные, и биоэтические, и даже подходящие литературные аспекты.
Про литературу я очень вовремя вспомнил, так как обычного материала об эвтаназии у меня было кот наплакал. Вернее, его не было вовсе. А тут на память неожиданно пришёл Иван Антонович Ефремов с его «Часом быка». Те самые Храмы Нежной Смерти, куда определяли тормансиане своих короткоживущих кжи. Едва я произнёс название романа, как глаза Куропаткина вспыхнули. Похоже, ещё один фанат. Это я удачно приплёл!
Вскоре доцент не удержался и начал приводить контраргументы эвтаназии о христианской морали, довлеющей в обществе многих цивилизованных стран Европы. На что я на голубом глазу возразил, что помимо христианства в этих странах происходит эволюция капиталистического подхода, доводимая в перспективе до абсурда, когда ценность человеческой жизни стремится к нулю. Кое-что о свободах, в том числе и о гендерной идентификации. Судя по заинтересованному лицу доцента, кое-что явилось для него подлинным открытием. Ещё бы, дядя, железный занавес ещё не так давно поднят, чтобы иметь
Я говорил уверенно, так как знал абсолютно точно, куда придёт это «христианское» общество в итоге. К эвтаназии психических, а также бедных людей, на которых государство не станет желать тратить лишнего цента.
— Чем вам не кжи Торманса, Сергей Александрович? — вопрошал я в праведном негодовании, понимая, что уже почти достиг своей цели и доцент мой, со всеми потрохами. Куропаткин печально вздохнул.
— Гаврила, вам разве не страшно жить с такими представлениями о будущем? — устало спросил он, захлопывая экзаменационный журнал.
— Вопрос не в страхе вокруг, а в звёздном небе над головой и моральном законе внутри нас, дорогой мой Сергей Александрович… — где же не сплагиатить, как не на экзамене по философии.
— Луговой, ты что с доцентом сотворил? — поинтересовалась Сапфира Султановна, разглядывая жирную пятёрку с восклицательным знаком, выведенную Куропаткиным в ведомости по экзамену.
— Поговорил по душам о души, да так, что за душу взяло.
— Ну, ну. Он декану звонил, сказал, что таким кругозором как у Лугового, студенты лечебного факультета могу гордиться. Больше ничего экстернатом сдать не желаешь?
— Нет! — меня аж передёрнуло, — э-э-э, отдохну пока. Опять же, сессия скоро.
— Ладно, надумаешь — дверь открыта, — замдекана уже хотела вернуться в свой кабинет с моей ведомостью. Я еле успел её остановить.
— Шахере…у-упс!
— Что-о-о?! — глаза Амировой поползли на лоб.
— Простите, Сапфира Султановна, язык мой — враг мой. Простите великодушно.
— Ладно, будто я не знаю, как меня за глаза студенты называют, — улыбнулась Амирова, — что ты ещё хотел?
— Исключительно из уважения и глубокой признательности, Сапфира Султановна! — я быстро выскочил в коридор, перехватил у дежурившего там Федьки огромный букет алых роз и буквально пал на колени перед замдекана.
В этот момент открылась дверь кабинета декана, и появился Сам. Он почти десять секунд рассматривал картину моего преклонения с букетом у ног восточной красавицы, затем, блеснув золотой оправой очков, произнёс:
— Сапфира Султановна, дорогая, мне нужен отчёт по успеваемости за первый семестр, — затем повернулся в сторону секретаря, — Елизавета, душенька, надо бы воды в вазу набрать, грех такой красоте вянуть, — и почти без паузы, — Луговой, вас ждут в приёмной ректора, поспешите, — и исчез за дверью своего кабинета.
Одарённый проникновенной улыбкой Шахерезады, я задумчиво шагал по коридору в сторону ректорской. Иваныч, узнав о моей цели и раздираемый любопытством, забился ждать меня у колоннады входа.
В приёмной меня встретила пожилая секретарша ректора, которая молча кивнула на полуоткрытую дверь главного босса альма-матер.
Шагнул я через порог, испытывая небольшой исторический катарсис, ибо бывать мне в этом сакральном месте пришлось лишь единожды, в той, прежней жизни по не очень весёлому поводу.
Кстати, для экзекуций над нарушителями дисциплины, насколько мне помниться, всемогущий босс дорогой альма-матер никогда не использовал собственные апартаменты. Как, впрочем, и для официальных торжественных моментов. Для этого существовал актовый зал, кабинет проректора по воспитательной работе, наконец.
Но вот однажды, в давно полузабытом 87-м он специально пригласил к себе несколько бедолаг-абитуриентов, чтобы подсластить горькую пилюлю. Мол, вы ребята, молодцы, конечно, прошли вступительные экзамены с хорошими баллами и прочее… Но! У вас есть один недостаток. Вы все мужчины. Н-да-а… никогда в жизни я больше не жалел, что родился мужчиной. Кроме того случая. Юношеская обида на судьбу не позволила оценить всей мудрости и прозорливости ректора, что уберёг нас тогда от опрометчивого шага — идти в институт в эпоху активных биполярных реформ Меченого.