Страница 9 из 120
Так, что у нас тут? Две пары рубашек, бельё, носки. Свитер. Хм, а джинсы? Я же вроде ещё и джинсы носил. Или это позже? Вот и хвалёная память даёт сбой. Стоп, если у меня одни нормальные штаны, причём, судя по виду, те самые, которые скроены лично мной и сшитые по вырезке из журнала любимой мамой ещё до армии… Блин, это точно не 92-й. Они до него не дожили. Т-экс, вот я баран!
Мысленно отвесив себе подзатыльник, я вытащил из кармана студенческий билет и тут же метнулся к двум книжным полкам, прикрученным к стене над кроватью. Вот и зачётка.
Чего проще-то? Первая сессия в январе 91-го, вторая летом того же года, а дальше — пустые страницы. Бинго! Я где-то между июнем 1991 и январём 1992 года. Соседи все на месте, значит, со студенческой практики все уже вернулись, у меня единственные штаны…
Я пощупал батарею под подоконником. Холодная. С большой долей вероятности, Гавр Холмсович, здесь сейчас конец сентября — начало октября 1991 года. Ну, не бином Ньютона.
Советский Союз доживает свои последние месяцы, но формально беловежские плохиши ещё не пустили в распыл достижения 69-ти летней Империи Социализма. Мда… Чего-то какая-то каша в голове. Уж и не упомню, как оно там всё было-то в деталях. Даже деньги сейчас какие — и то, смутно. А всё потому, что надо было хоть немного подготовиться к третьей командировке.
Я пошарил по карманам и выудил старый потёртый кожаный гаманок — батино наследство, Царствие ему Небесное. И умилился. Тоненькая пачка ностальгических купюр с Ильичом: жёлто-коричневый рубль, парочка зелёных трояков, синяя пятёрка и даже три красные десятки. Странно, не помню ни фига. Интересно, много это или мало? Судя по обрывкам воспоминаний, сейчас деревянные теряют свою покупающую способность если не по часам, то по дням точно.
А это что? Я выудил из отделения для мелочи кривовато нарезанные желтоватые и синеватые листочки с едва различимыми проштампованными печатями и датами. Бл@! Это же талоны. На водку, сахар и, эти длинненькие зелёные, на питание в студенческой столовой…
Виват профкому, что не даёт сдохнуть от голода советско-российскому студенчеству! Если мне не изменяет память, то стипендия сейчас у Гаврилы лугового аж шестьдесят деревянных. Задротно-повышенная, ибо дембельская мечта о красном дипломе ещё вполне себе живуча и не потеряла актуальности. Правда, шестьдесят в октябре 91-го и та же сумма в январе 92-го — две большие разницы. Справедливости ради стоит сказать, что диплом пролетарского цвета я всё же получу со всеми полагающимися торжественными телодвижениями. На чём очередной гештальт благополучно и завершится.
Вот ведь оно что: оказывается, встречаться как с проблемами, так и с радостями более чем тридцатилетней давности заново не так уж и прикольно. Любопытно, но не воодушевляет.
Я последний раз сменил воду в ведре, сбегав в конец коридора, где располагался общий на весь этаж умывальник и кухня, и прошёлся тряпочкой в последний раз для очистки совести. Проветривание и влажная уборка сделали своё благое дело.
− Люговой! Кама са ва, брат! — неожиданно я услышал давно забытый голос из моей молодости.
− Сова спит — служба идёт! — улыбнулся я, поворачиваясь к говорившему.
Посреди коридора стоял и улыбался Орлинду до Оливейра ди Пончиш Мария собственной персоной. В просторечье, просто Орлинду. Чёрный, как парадный сапог кремлёвского курсанта, с белоснежной улыбкой в сорок четыре зуба, студент медицинского института, что являл для нас общую alma mater, был поразительным кадром и оставил неизгладимое впечатление в моей памяти.
Прежде всего, потому что он выбивался из общей массы иностранных студентов не только высокой коммуникабельностью и отличным знанием русского языка, но и феноменальной добротой и доверчивостью, по крайней мере, ко мне и моим знакомым. Только потом, гораздо позже на третьем курсе, мне удалось найти объяснение его поведению. Тогда я был просто ошарашен его образованностью и исключительным космополитизмом.
Оказалось, что этому молодо выглядящему африканцу, родом из Кабо-Верде, на самом деле было сорок лет (шокирующий возраст для студентов моего круга!). И к моменту поступления на учёбу в наш областной медицинский институт он уже успел поиметь целых два диплома о высшем образовании: военной академии какой-то африканской страны и европейский со степенью магистра географических и геологических наук. Причём я лично помню эти внушающие доверие солидные документы. Да и знания Орлинду, порой, демонстрировал недюжинные в совершенно неожиданных областях.
Более того, до работы в Африке преподавателем в университете, этот загадочный чувак прослужил на посту начальника службы безопасности президента одной из банановых республик почти восемь лет. И явно не только стоял в почётном карауле в тошнотворно-попугайской форме, но и видимо, успел-таки повоевать в джунглях во время многочисленных племенных конфликтов.
Не знаю, что повлияло на него больше: убийство себе подобных или просветительская и миссионерская деятельность, но в 1988 году он неожиданно сорвался с места и уехал в большую северную страну, постигать великую науку врачевания. Замечу, оставив в двух предыдущих странах по жене с детишками. Которые, конечно, ни сном, ни духом не подозревали о двоежёнстве бравого полковника. Да, да! Этот улыбчивый живчик выслужил себе чин аж полковника, о чём в изрядном подпитии и сообщит мне на третьем курсе, гордо демонстрируя небольшой альбом с цветными фотографиями при всех регалиях.
Сейчас же Орлинду помимо добросовестного погружения в учёбу занимался фарцовкой всего и вся, брезгуя разве что наркотиками. По слухам, недостаточно проверенным, естественно, ему удавалось доставать даже кое-кому оружие на заказ. Но об этом тсс! Молчок! Чего наговаривать на человека, коли свечку не держал?
Но таково уж студенческое сообщество — остро нафаршированное легендами и слухами самого разного пошиба. Кстати, Орлинду, помимо русского свободно владел португальским, испанским, французским и английским языками. И это, не считая родного диалекта суахили. Орлинду как-то попытался объяснить мне, на каких африканских наречиях говорят на его родных островах, но уже через несколько минут я запутался. Оно мне надо?
Вот с таким товарищем из прошлого (товарищем в буквальном смысле — Орлинду в своей одиссее успел побывать и членом Южно-Африканской коммунистической партии, о чём свидетельствовал огромный красный флаг с чёрной пятиконечной звездой в левом углу и буквами SACP, висевший над кроватью в комнате африканца) мне и довелось увидеться в самом начале своего внедрения в реальность 1991 года.