Неделя длинных ножей

– Ты, сука, совсем оборзела? Меня для кино снимаешь? – заревел Дон и рванулся с крыльца так, что Анисимов упал на бок и потащился вслед за ним, прикованный наручниками.

– Стой! – крикнул он, пытаясь подхватить выпавший пистолет. – Славка, стой!..

Но Дон бешено сметал всех, кто попадался на пути, волоча за собой тело капитана Анисимова, обмякшее после звучных ударов головой о бетонные ступеньки, и несколько капель брызнувшей крови попали на объектив телекамеры...

Галя на мгновение, не больше, встретилась с налившимися глазами авторитета.

– Я те поснимаю, сука! Я те припомню!..

Она едва успела отскочить, когда он на ходу выбил у из ее рук видеокамеру, та упала на асфальт, после чего рванул по тротуару, волоча за собой Анисимова, и скрылся в гуще толпы. От него шарахались, перед ним расступались, потом толпа снова смыкалась.

Съемка о задержании опасного преступника была сорвана. Галя, закусив губу, смотрела вслед скрывшемуся в плотной толпе авторитету. Слышала, как где-то, уже возле метро, истерично кричали женщины.

Выбежавшие из кафе оперы крутили головами, стараясь понять, куда мог сбежать Дон, потом бросились в толпу, которая в это вечернее время только увеличивалась, ибо час пик был в самом разгаре.

Матерясь и расталкивая встречных, Дон рвался в глубь толпы, отчего окровавленная голова капитана моталась, будто у оторванной куклы. Наконец бросился к ближайшему гастроному, втащил Анисимова за собой, приведя в ужас всех, кто там был, и только здесь увидел, что тот уже не шевелится.

Женщины панически кричали, продавцы попрятались под прилавки, все кинулись к выходу, и в дверях образовалась давка.

Не обращая на них внимания, Дон перегнулся через прилавок, взял бутылку пива, отбил горлышко об угол мраморного прилавка, часть отпил, оставшееся вылил себе на голову.

– Зин, – заметил он спрятавшуюся за холодильником дрожавшую продавщицу. – Колян там? – он кивнул в сторону двери, откуда только что доносились мерные удары топора.

Дверь скрипнула, и в зал осторожно выглянул лысоватый молодой парень в грязном от засохшей крови фартуке. В руке он держал тяжелый топор.

– Не ссы, – хрипло сказал Дон. – Че смотришь? Не видишь, от ментов сбежал...

Он втолкнул его назад в помещение, где на дубовой плахе лежала наполовину разрубленная бычья туша. Морщась от боли в посиневшем запястье, куда впилось кольцо наручников, Дон втащил за собой тело Анисимова. Сбросил тушу на пол, положил на ее место свою руку, соединенную наручниками с рукой мертвого капитана, и, взяв топор из рук Коляна, с размаху разрубил цепь. Вторым ударом воткнул топор в колоду.

– Дарю, – он кивнул помертвевшему от страха мяснику на тело Анисимова. – За баранину сойдет?

И ударил труп ногой, так что голова капитана безжизненно запрокинулась.

Потом кивнул на вторую дверь, противоположную той, за которой уже слышались крики оперов, ворвавшихся в магазин.

– Там открыто?

Колян неопределенно кивнул.

– Пошли, откроешь... – Дон взял его за ворот халата. – И ключи от тачки... скажешь, я угнал, соврешь чего-нибудь...

Колян своим ключом открыл, потом запер запасный выход, на что Дон одобрительно кивнул. Они быстро вышли в служебный двор магазина, потом мимо пустых ящиков прошли к стоящим у ворот машинам. Дон шел чуть позади, оглядываясь по сторонам.

У Коляна была видавшая виды «девятка».

– Нет, поведешь ты, – сказал Дон, когда мясник открыл дверь машины с тонированными стеклами. – Я сзади прилягу... Скажешь, мол, принудил я тебя, ага?

Они выехали со двора, никто их не остановил, проехали мимо входа в гастроном, и Дон, лежавший на заднем сиденье, чуть приподнялся, выглянув в приоткрытое окно. Присвистнул, увидев толпу зевак и съезжающиеся милицейские «газики» с «мигалками» и машины «скорой».

– На все у нас десять минут, – сказал он. – Не больше. – И усмехнулся. – Гони в центр, сбросишь, где покажу.

– Слав, а почему не за Кольцевую? – Колян удивленно обернулся к нему.

– Соображать надо, – усмехнулся Дон. – «Перехват» поди уже объявили. Там меня и ждут, где-нибудь на «Щелковской». И не только менты... Скажешь им, что я заставил тебя отвезти в Гольяново, там и скрылся во дворах... И не вздумай ссучиться, я тебя везде найду...

Сопя и кривясь от боли, он крутил на запястье так и этак наручник с остатком цепочки.

– Вот сука!.. Перекосило, что ли... Шило есть? Дай чего-нибудь потоньше... Прикинь, пер его на себе метров сто, он чуть мне руку не оторвал... Заходит, главное, как свой, и я ему, как человеку, стакан наливаю, на мол, Серега, расслабься...

Колян искоса взглянул в зеркальце заднего обзора на вздувшуюся правую руку Дона. Пошарил в бардачке и протянул ему узкий и тонкий ключ от собственной квартиры.

– Подойдет?

Дон кивнул, посопел, наконец открыл замок и сунул наручник в карман.

– Гони к Курскому по Садовому, там покажу...

– Слав, ну ты даешь, – наконец выдал свой комментарий Колян.

– С-суки, – сквозь зубы ответил Дон. – Хотели меня по ящику напоказ выставить. Как, мол, в Москве авторитетов вяжут.

Он говорил, а сам поглядывал в чуть приоткрытое окно наружу. На Лефортовской набережной, возле парка окружного дома офицеров, тронул Коляна за плечо:

– Тормозни... Здесь соскочу.

– Так до Курского еще не доехали...

– Чует мое ретивое, что там уже ждут, – усмехнулся Дон. – А вот здесь мне в самый раз.

Машина остановилась, и Дон, прежде чем вылезти, внимательно огляделся.

– А ниче у тебя тачка... – рассеянно сказал Дон. – Как новая.

– Капремонт только что сделал. Сегодня пригнал... Ободрали, суки.

– Бывай! – протянул руку Дон. – С меня причитается. Значит, скажешь им, сбросил меня в Гольянове. Не забудь.

– Да понял, понял.

– А это мы после узнаем, понял ты, или нет... – усмехнулся Дон и вылез наружу. – Черт, шуба в баре осталась, еще дуба дашь...

– Возьми мою, – сунул ему свою меховую куртку Колян.

– У тебя какой размер? – усмехнулся тот. – Меня первый же мент спросит, где спер. А вот если еще ствол одолжишь... Тебя ж сейчас все равно обыщут.

– Нет ствола, Слава. С собой не ношу.

– Ладно, мне тут недалеко, так добегу. Мой сотовый помнишь?

Колян кивнул.

– Позвонишь утром, расскажешь, что и как.

Он поднял воротник своей короткой, шестидесятого размера кожаной курточки и двинулся, не оглядываясь, в сторону парка.

Он шел по переулкам, стараясь не идти слишком быстро, чтобы не привлечь внимания. И все равно привлекал. На него оглядывались редкие прохожие. Вряд ли они видели в тусклом свете фонарей кровь на его куртке или на руках. Просто шел огромный человек, легко одетый для нынешней погоды.

Наконец он свернул в захламленный двор с «ракушками» и, прежде чем войти в дверь подъезда, впервые оглянулся. Двор был пуст. Он взял на заметку «шестерку», стоявшую неподалеку. На ее крыше были снег и наледь. Похоже, ею давно не пользовались. При случае может сгодиться...

Дон поднялся по грязной лестнице на второй этаж, позвонил в ближайшую дверь слева, прислушался. Послышались легкие шаги...

– Кто?

– Дед Пихто... – хмыкнул он. – Любаша, я это.

– Слава, ты?

Послышался лязг снимаемой дверной цепочки, потом щелкнули замки.

Невысокая и сухощавая молодая женщина привстала на цыпочки и обняла наклонившегося к ней Дона за шею.

– Откуда у тебя кровь? – спросила она, отстранившись. – И что у тебя с рукой? Смотри... Посинела вся и распухла...