Страница 36 из 72
Котенок наелся, вспрыгнул ей на колени, неуверенно поерзал лапами. И принялся вылизывать мордочку, деловито урча в бабкин передник.
Майкл молчал, не знал, что сказать. Власелина ведь тоже про него говорила…
— А что за Калинов мост, Янина? — осторожно спросил он у бабки.
Та пошамкала губами, сотворила знак: то ли муху с плеча согнала, то ли слово недоброе отвела. То ли помыслы стерла чужие.
— Сказок, что ль, не читал, болезный? На Калиновом мосту через речку Смородину страшную битву выстоять надо. Головы посечь, тела в мясо срубить. Разные страхи идут через мост, и все чудища в нутре человечьем сильны. Одолеешь их, станешь легок, как пух, не подломится под тобой Калинов мост, не сожжет тебя речка Смородина. Ты, милок, покалякай с Элькиным хахалем, он мудреных слов много знает, и про калину, и про смород расскажет. Все, закончили посиделки. Бери пакеты, что притащил, да сыпь в лохани в сенях. Там шесть блюдечек белых под лавкой, вот туда поклади влажный корм, да почтительней будь, болезный! Коты, они помнят и добро, и зло.
Майкл дал зарок сойтись с Аристархом и перечесть все сказки, какие сможет найти в сети. Или в местной библиотеке. Взял пакеты с кормом, вышел в сени, где уже бесновался кошачий народец. Никто не кинулся под ноги, поперек очереди не рванул к лоханям, просто ор стоял на весь дом, фырканье, завывания. И нетерпеливый перестук лапами, будто пушистые танцевали бесхитростный современный танец.
— Тоже мне, клуб по интересам, — рассмеялся кошачьему царству Майкл. — Сейчас подам, потерпите немного. У кого когти острые? Вскройте пакет!
На последнюю шутку, к удивлению Майкла, сразу откликнулся крупный кот, двинул лапой по верхушке пакета, и корм посыпался в деревянную мису.
Наполнив четыре лохани, Майкл добыл заветные блюдечки, разложил угощение, размял, чтобы было удобнее кушать. Выставил под соседнюю лавку.
Важно подошли шесть котов, предводители кошачьего воинства. Среди них был бабкин черный любимец. И, к своему удивлению, Майкл признал рыжика с Садовой улицы. Этот вальяжно склонился над миской, после теть-Таниных каш и рыбки он шел не за харчем, а за медалью, за признанием своих заслуг.
— Ах ты рыжий хитрюга! То-то сразу мне приглянулся!
Коты захрустели, захрумкали, заурчали от удовольствия.
Майкл вернулся в горницу к бабке. Та по-прежнему сидела в кресле и начесывала шерстку котенку. Но на столе стоял самовар, лежал нарезанный хлеб, колбаса, из глиняной плошки пахло смородиной. Майкл заглянул — ну да, варенье, черно-красное и густое, как подсохшая кровь.
— Речка Смородина — это от ягоды?
— Это от сморода, бестолочь. Река смерти пахнет погано, если ее с непривычки нюхнуть, — Янина рассмеялась, взяв под брюхо котенка. — Валяй к столу, заграничный Майкл. Только ворог так имя-оберег коверкает! Да цепляется за обманку, верит, что изменит судьбу. Нет, болезный, заграница нам не поможет. Не стесняйся, кушай, милок. Вот чаек, вот хлебушек, налегай. Я тебя накормлю, напою, а потом и спать уложу!
— Спасибо, бабушка, домой мне надо, тетка, небось, с ума уже сходит.
— Ой, да с чего ей сходить-то? Нету ума у Тани. Сестру родную в грозу отпустила! Весь дар в разносолы ушел, перетек в кулинарные книги.
— Что вы знаете про мою маму? — Майкл подскочил, прижал руки к груди.
Но Янина неумолимо смотрела в сторону самовара. Майкл смирился, налил кипятку, добавил травяной заварки из чайничка, пыхтящего наверху самовара. Взял бутерброд с колбасой.
— Про Настю пока и Гордей не знает. Видать, позвали ее, потянули, а дальше Леший спутал следы. На Круге нужно искать, там ее, глупую, подкараулили.
— А Гордей расскажет, когда узнает?
— Пути Гордея никому не ведомы. Как срастется в его головушке. Для чего он вызвал тебя в Затишье? Оттого, что ты — Иванов сын?
Майкл дожевал бутерброд, протянул с сомнением:
— Да я сам приехал. Вернее, мама меня привезла. Потому что…
И поперхнулся.
Потому что плеснул красной краской в одного старика-ветерана, разведчика, воевавшего вместе с Гордеем. Хотя активисты заверили, что дедушка будет фальшивым, не воевавшим в Несмертном полке. И вот сразу, едва обжился в Затишье, он оформлен волонтером к Гордею, назначен его личным помощником. Получается, что? Вправду вызвал? Как такое могло случиться?
Янина наблюдала с хитрой усмешкой.
— Бабушка, — решился Майкл. — А откуда вы все тут взялись? Почему собрались в Затишье?
Янина звонко хлюпнула чаем, налитым в белое блюдечко, такое же, как у котов. Почмокала беззубым ртом, закинув в него хлебный мякиш:
— Так все по-разному, Миша. Вон Элька — графская дочка, знамо дело, тут ее родина. И Пашенька, что в поместье. Всегда был смотрителем здешних угодий. Тут ведь история долгая, еще в царское время, когда гниль откопали, стали искать по нашей державе, кто смогет одолеть заразу. Находили. В лесах, в городах, кого из болота вытаскивали. Царский указ, извольте видеть. Потом войны, одна, вторая, из чужеродных краев поперла погань нездешняя, приходилось биться, а как иначе-то? За родную земельку не постоять? При усатом вожде совсем стало страшно. Всех переселял, ну и нас. Дом отстроили по приказу. Живем, кто во что горазд. Стареем, а смены нет. И вольную никто не подпишет.
Янина взгрустнула, даже всплакнула, или так показалось Майклу в нежданно сгустившихся сумерках. Он отставил чашку: еще ехать домой по незнакомой дороге! Бабка снова хлюпнула чаем:
— Ничего, болезный, Васька поправился, а то хвост ему обожгло грозой. Оклемался котик, и я вернусь в школу, успею вам про край рассказать. Лучше эти места разве Леший знает, но вам с него проку нет.
— Бабушка, — поднялся Майкл. — Спасибо за угощение. Только мне нужно ехать…
На стол вспрыгнул бабкин любимец, огромный черный котяра. Сел рядом с Майклом, укрылся хвостом. Потом подмигнул и зевнул.
Сон напал и пырнул ножом, полоснул по сердцу, опрокинул на лавку.
«Неудобно и жестко!» — возмутился Майкл, мысленно, вслух не смог.
— Ну полно, полно, — прошептала Янина, — что за неженки, младое семя. Столько веков по лавкам спали, никто духом не очерствел.
«Ритуал! — заспорил с ней Майкл. — Это же инициация. Накормить, напоить, спать уложить. Как допуск в загробное царство!»
— Нужно еще в печи изжарить, — негромко рассмеялась Янина. — Такова пограничная доля. Но пока погодим, погодим. Не готов ты к обряду, болезный. Вот тебе безделица, носи, не снимай. Будут просить — не отдавай. Да хранит тебя мировое древо и заветный быльник из средины Леса.